Страница 28 из 90
Несомненно, любовь, звучавшая в речи Першего, сняла всякое негодование с лица Вежды, ибо нынешнее его поведение было вызвано на самом деле страхом, что Отцу станет известно, все допрежь ими тщательно скрываемое. Вежды, как он правильно молвил, и впрямь являлся всегда поборником справедливости, и ноне скрывая информацию от Родителя, вельми тяготился, что в первую очередь отражалось на его физическом состоянии. Это самое сокрытие давалось ему вельми тяжело еще и потому, что он сховывал не только пережитое им, но и Седми, затрачивая на данное действие значительные свои силы. Впрочем, сейчас услыхав про Мора, Господь немедля взял себя в руки, так как понимал, что если его выставят из Млечного Пути, о проблемах в развитие Крушеца Родителю вмале станет известно, а это может мгновенно закончить само существование столь дорогого для него и Отца малецыка.
— Просто Родитель мог дать озвученное тобой поручение и мне, — наконец откликнулся Вежды и легохонько вздохнул, стараясь вытащить голову из схватившего ее в полон облачного ослона. — Я бы его и сам сделал, не зачем было тревожить тебя. Да и нынче выполнить его ни тебе, ни мне не удастся. Потому что Отекной, как и Трясцы-не-всипухи, и еще нескольких бесиц-трясавиц нет в Млечном Пути. Они на две трети пути полета к Косматому Змею. Дивьи люди онагодни попросили их прибыть, абы хотят посоветоваться по поводу состояния собственной планеты, где средь обитающих там созданий появились неизлечимые болезни, оные, как я понял, грозят гибелью и им самим.
— А почему полетела Трясца-не-всипуха, да еще и Отекная? Не было что ли кого попроще? — недовольно вопросил Перший, однако данное неудовлетворение не было направлено против сына, оно просто прозвучало.
— Потому как Отекная устала томиться тут без дела, ведь ей все равно не дозволяют применить свои способности и осмотреть Крушеца, — медлительно растягивая слова, пояснил Вежды, наконец, вырвав голову из ослона и легохонько подавшись с него вперед. — А Трясца-не-всипуха меня утомила. — Бог самую толику качнул головой, точно проверяя подвижность своей шеи, одначе делая это с одной целью сокрыть от Першего свои глаза и волнение на лице.
Так как на самом деле и Отекная, и Трясца-не-всипуха, и Огнеястра, и Костоломка, и Кукер совсем недавно покинули маковку на туеске, и сейчас прятались в соседней системе Горлян, где для них на планете Синелька было разбито капище.
— Так, что Отец, отзывать их обратно? — дополнил свое толкование Вежды, и, перестав качать головой, можно сказать от напряжения прямо-таки перестал дышать.
— Нет… не надо, коль понадобились дивьим людям, пускай выполнят их просьбу, а после возвращения исполнят указания Родителя, — миролюбиво произнес Перший, каковой хоть и не узнал, что произошло с его сыном, но однозначно уловил витающую подле него тревогу. — Ты, только не тяни с осмотром Крушеца, хорошо мой милый?
Старший Димург вопросил это столь нежно, что затрепетала кожа лица у Вежды, а Седми дотоль молчавший, нежданно резко поднялся с места. Он, вероятно, шага в три покрыл промежуток между своим креслом и Першим, да опустившись пред ним на корточки, положил голову ему на колени. Господь несильно хлопнул дланью по облокотнице кресла и она тотчас скатившись влево образовало еще более широкое сидалище. Полюбовно обхватив за плечи Раса Перший потянул его на себя, и, усадив подле, крепко прижал к груди. Принявшись ласково голубить его пшеничные волосы, лобызать сомкнутые очи, виски и лоб…
Лобызать… Целовать… Нежить в своих объятиях…
И той любви подпевали серые облака в своде допрежь того хоронившие все тайны старших сынов… Тайны оные были направлены не против Отцов и Родителя, а во имя самого младшего члена Зиждителей, во имя бесконечного для них любимого Крушеца.
Яробор надрывно вздрогнул так, словно почувствовал на себе чей-то далекий взор, наполненный такой теплотой и любовью, что счастливо улыбнувшись, воззрился на озаряемый алыми отсветами пламени клочок земли, прикрытый сверху кажущимися в ночи темно-синими мхами, присыпанными россыпью сухих хвойных иголок, и глубоко втянул в себя сладковатый аромат вскопанной земли, травы и цветов. Так пахнуть могла лишь она Матушка Землица, Мати Земля, представляющаяся в верованиях лесиков живым человекоподобным существом. Где каменные горные гряды, скалы, утесы были ее костьми, скелетом; сама почва плотью, травы, кустарники, деревья кудреватыми волосьями; корни растений жилами и мышцами, а воды сочившейся в ней кровью.
Мальчик еще миг глазел на мох, будто мерцающий в ночи, прислушиваясь к стрекоту сверчка, что хоронился в хворосте, вторя раскатистому уханью оставшейся без права покинуть божественный щит совы, изредка подающей о себе весть сродникам. Да погодя чуть слышно прошептал, вроде обращая свой вопрос к ней Мати Земле:
— Почему мне так тяжело на душе? Что со мной происходит? И когда прекратится эта тоска?
Отрок слышимо хмыкнул носом, только теперь почувствовав, как плотная корка вытекшей из ноздрей крови застыв на губах и в подносовой выемке, треснув, рассеклась на множество частей. Зацвиркал проникновенно сверчок, теперь возле правого уха мальца приткнутого к оземи и огнистый лепесток пламени вырвавшись с под черных углей, таких же насыщенных цветом, как и сам небосвод, указали Яроборке поддержать затухающее полымя.
— Не спать! — бойко сказал он сам себе, так как почасту разговаривал сам с собой, оставаясь наедине и предпочитая одиночество также сильно как ночь и Богов… Богов… Вернее не Богов, а Бога Першего, к которому не желал, не мог приписать чего-либо дурного, считая это всего-навсе человеческим наветом.
Отрок незамедлительно поднялся с земли, и, оглянувшись, обозрел полутемные деревья, вставшие округ его махой прогалинки, словно взявшие ее в полон и улыбнулся. Он почасту то улыбался, то грустил независимо оттого, где и с кем находился, тем самым каждый раз высказывая свою несхожесть с данным окружением. Так как на вопрос чему улыбается, аль о чем плачет лишь суетливо пожимал плечами. Одначе сейчас не приметив позадь себя никакой опасности, не уловив какого-либо шума (увы! несмотря на старания старших, не проникающий сквозь установленный Вежды щит) протянув руки к хворосту принялся вытягивать оттуда особо крупные сучковатые ветви и подкидывать в затухающее пламя костра, ведая, что до утра еще долго. Стараясь этими резкими движениями себя пробудить и не дать уснуть, а значит провалить испытание.
Рдяное пламя перекинувшись остроносыми лохмотками, вскоре объяло, подкинутый в собственное жерло, сушняк и громко зарокотав, затрещав принялось неспешно пожирать, выбрасывая в мерцающие небеса снопы расходящихся в разные стороны искр, один-в-один, как допрежь того разлетающихся с маковки космических судов. Едва заметная голубоватая крупиночка света, точно выброшенная от просквозившей над костром малой печужки, задевшей и сбившей движение искр, упала вглубь костра. Внезапно вызвав густой бело-серый дым, вышедший плотным маревом и незамедлительно окутавшим не только сидящего подле отрока, но и сверчка, и продолжающую ухать сову.
Еще миг и тело Яробора зримо дрогнуло, глаза сомкнулись и он медленно прилег на землицу, да крепко уснул, пред тем легохонько шевельнув устами и прошептав: «Спать нельзя…»
Однако Господь Вежды решил по-другому, и дотоль как накрыть его щитом поместил во внутрь пирамиды маруху с тем самым снотворным, кинутым ею в костер. И это действие Бога одобрил не только прибывший Перший, но и сам Родитель. Ведь посланный на этот раз зов Крушецом в сторону Родителя носил не словесную передачу его тревог, а именно живописное изображение. Тот зов восприняли все Зиждители, но не понять, не увидеть саму картинку не смогли… Не смогли, потому как она предназначалась Родителю. Переданное в картинке Крушецом Родителю вельми тревожило Першего, но особенно беспокоило Вежды. Однако, так как Родитель никоим образом (в этот раз выслушав доклад своего сына) не разгневался на Вежды, становилось ясным, что Крушец передал Ему, что-то вельми личное, не касаемо замыслов обитающих на маковке Богов. Впрочем, с тем Родитель указал, в случае прямой опасности, при прохождение третьего испытания, изъять с Земли мальчика, ведь то самое галлюциногенное снадобье, влияющее на работу мозга, могло навредить и самой лучице. Хотя и Родителю, и Першему желалось пронаблюдать действия уже достаточно взрослого Крушеца, так-таки галлюциногенное снадобье, оказывая действие на определенные придатки, образования в мозге, на самом деле не связывало, как думали лесики, испытуемых с предками, жившими в Лугах Дедов, а только перерабатывало информацию заключенную в самих железах мозга. На данное действие оказывал влияние и Крушец, каковой вступая в сочленение с мозгом, в такие моменты мог узреть грядущее… Узреть… прочувствовать… понять… лишь вследствие собственных заложенных в нем способностей. И если данные видения в прежних его человеческих телах, для юного божества, были опасны. Ноне они могли стать обыденными и не приносить чего-либо рискованного, как здоровью Яробора, так и самому Крушецу…