Страница 29 из 147
14
Сквозь разрывы перистых облаков на огромный город, раскинувшийся у неприветливого моря, смотрел месяц май. Чахоточные хрипы зимнего дыхания окончательно прошли, и белое светило посылало на улицы, дома и жителей свои теплые струи. Как обычно к концу апреля, город Ленина преображался и готовился встречать Первомай, культовый праздник коммунистов всего мира. Впервые после зимней спячки улицы тщательно отмыли поливальными машинами, а на покрашенных серебряной краской фонарях развесили сотни кумачовых флагов и лент. На Дворцовой площади бухал полковой барабан. Военный оркестр репетировал марш парадного выноса городского знамени. Молоденькие курсанты, выпущенные из казарм на простор и свежий ветер, молодцевато печатали шаги по каменной брусчатке и весело поглядывали на гуляющих девушек. На вместительной трибуне, развернутой задником к Эрмитажу, группа рабочих привешивала красно-белый транспарант «Мир, Труд, Май». Состязаясь с военным оркестром, невидимый человек сердито пробовал силу микрофона. «Раз, раз, раз», — раздавался над площадью его гнусавый голос.
Разглядывая приготовления к городскому празднику, смеясь и что-то обсуждая, Андрей и Марат шли через площадь в сторону Невского проспекта Для Андрея весна всегда была самым любимым временем года, и две недели назад, 16 апреля 1991 года, он отметил свое двадцатидвухлетие. День рождения получился милым и домашним. По каким-то внутренним причинам Андрею с детских лет очень нравилось число 22, и он очень ждал этот день рождения Друзья и знакомые собрались в квартире на Фонтанке и, поздравляя именинника, засиделись до позднего вечера за чаем, тортом, шампанским и травой.
Сегодня молодые люди вышли из дома около трех. Разомлевшие под первыми лучами весеннего солнца, они долго бродили по городу, дожидаясь назначенного часа, когда был условлен сбор на Невском. Дело в том, что в восемь вечера небольшая компания общих знакомых собиралась ехать в гости к Адриану Аникушину в мастерскую его знаменитого деда. Дедушка Адриана с многочисленной родней уехал в Америку, и огромное здание на Малой Невке было предоставлено в полное распоряжение Адриана. Автор множества известнейших монументов, Аникушин-старший еще при жизни был канонизирован советской властью, и город выстроил живому классику персональную мастерскую на Петроградской стороне.
В прохладном вестибюле метро друзья встретили Длинного, Захара Андрея Медведева и Диму Бучина. Обмениваясь шутками, молодые люди увлеченно разглядывали витрину кооперативного ларька, набитого всякой дребеденью и желтой прессой. Загадочно улыбаясь, Длинный обратил общее внимание на выставленные в витрине квадратики картона, утыканные пластмассовыми значками. Это были микроскопические серп и молот разных цветов с простейшей застежкой.
— Знаете, что это такое? — спросил Длинный с довольной ухмылкой.
— Нет, а что? Мусор какой-то кооперативный, — предположил Марат, покупая пачку сигарет.
— Нет, не мусор. Это то, на чем наш общий друг Юрис Лесник до своего «Пиратского телевидения» делал очень неплохие деньги. Это его продукция. У него был цех, который шлепал всю эту мелочь в гигантских количествах. Если хотите знать, Юрис стал зарабатывать деньги уже тогда, когда мы с приятелями по рок-клубу пили портвейн в парадняках из горлышка.
Рассказав эту поучительную историю, Длинный, как обычно, заразительно засмеялся, а компания побросала монетки в турникет и стала спускаться под землю. После теплого дня прохладный воздух подземки приятно остужал тело. Разглядывая поднимающихся по эскалатору граждан, Андрей считал стеклянные факелы фонарей и насчитал их двадцать шесть. При сходе с бегущей лестницы он увидел служительницу в синем берете, мирно спящую в своей будочке. Через три минуты ожидания на многолюдной платформе из темноты тоннеля выскочил ревущий поезд. Вытащив все вагоны, состав остановился, и людской муравейник торопливо создал обычную в таких случаях давку.
— Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Горьковская».
Откусывая края одежды у последних заскочивших, хлопнули двери вагона Уже через мгновение ревущий поток втянул громыхающий поезд в черную дыру и оставил на путях подрагивающие клочки газетной бумаги.
Компания выбралась на поверхность на Кировском проспекте и пешим порядком за полчаса достигла прохладного парка В тени послевоенных тополей, окруженное опрятными цветочными газонами, пряталось странное здание белого кирпича, имевшее огромную наклонную крышу и разновеликие стеклянные фасады.
— Вот мы и на месте, — сообщил Бучин, очевидно бывавший здесь и раньше.
Из глубины дома была слышна музыка, а в открытых Дверях друзей встретила неожиданно появившаяся дама средних лет. Женщина неестественно радостно заулыбалась незнакомцам и, широко раскрыв объятия, стала по очереди обнимать молодых людей.
— Здравствуйте, здравствуйте, мои милые, такие хорошие, так, так, и все красавчики...
Бунин подмигнул друзьям, давая понять, что не надо реагировать на эту странную женщину, но радость дамы была так велика, что, обняв их всех, она не остановилась и потрепала художника Захара по волосам, будто это был ее любимый внучонок восьми лет. Женщина тараторила какие-то бессмысленные вещи, и ошарашенные друзья увязли в узком коридоре, не осмеливаясь двинуться далее.
— Тетя! Иди спа-ать!!! — очень громко закричал появившийся в другом конце коридора Адриан.
При этом окрике тетя расплылась в еще большей улыбке и, молитвенно сложив руки на груди, блаженно взглянула на Адриана, приближающегося к ней с сигаретой в зубах.
— Все-все. Иду-иду, — пропела она, окидывая гостей Адриана прощальным взглядом.
— Давай-давай, — на той же семейной ноте допел куплет Адриан. — Пора-пора!
Адриан увлек друзей за собой и вывел их в огромный двусветный зал. Изнутри помещение оказалось гораздо более внушительным, нежели представлялось снаружи. Гигантская стеклянная стена открывала прекрасный вид на парк, внутрь вливались потоки мягкого вечернего света, объем казался воздушным и легким. Приближающиеся белые ночи отдаляли сумерки, и на пепельно-сером небе были хорошо видны бледные звезды.
Множество маленьких светильников высвечивали уютные уголки, на диванах сидели компании, играла музыка, и в пространстве стоял гул голосов. Стены мастерской были украшены бесчисленными листами графики и картинами, а на деревянных помостах в центре зала высились несколько гипсовых скульптур.
— Ну что? — радостно воскликнул успевший уже изрядно захмелеть Адриан. — Проходите туда, сюда. Куда хотите. Выпивка на столе, располагайтесь.
— Адриан! Ну где же ты? Мы соскучились. Ты почему нас оставил? — капризным голосом стала отчитывать его Ира Пудель, одна из певуний группы «Колибри».
При звуке этого голоса Адриан оцепенел, а Пудель приблизилась к нему с бокалом в руке.
— Привет, мальчики, — пропела она, близоруко щурясь на новых гостей.
В Иру Адриан был влюблен без памяти. Он был готов всегда и везде исполнять любые ее капризы, он был бессилен перед своим чувством, но то, как она относилась к нему на людях, давало основания думать, что она лишь позволяет ему себя любить. На этом вечере она была королевой бала. Достаточно миловидная и самовлюбленная, она доводила ревнивого Адриана до умопомешательства, постоянно кокетничая с молодыми людьми и смущая их своей фривольностью. Однажды не избежал этой участи и Андрей. На одной из первых вечеринок в кругу друзей Пудель прижала робкого юношу взглядом и стала лукаво допытываться:
— Ты ведь Андрей, Лешин брат? Да?
— Нет! — более резко, чем следовало бы, ответил ей Андрей, всегда раздражавшийся, когда его идентифицировали только как Лешиного брата.
— А кто же ты? Коля? — издевательски засмеялась тогда Пудель, уничтожая этим смехом уже не интересного ей молодого человека.
Они остались крайне недовольны друг другом, и сейчас, по прошествии года, заприметив Андрея в числе новоприбывших, Ира не удержалась от ехидной шпильки: