Идущий к свету

Два человека отважились подойти вплотную по-видимому, чтобы оказать в случае необходимости помощь тем, кто во время взрыва мог оказаться внутри машины. Но там был только один человек на водительском месте Вован, точнее, его неузнаваемые останки, и помогать было уже некому…

Вдали замигала маяком милицейская машина.

Павел Ильич отвернулся от окна:

- Наша машина поломалась, и в Москву нам придется ехать поездом.

- По-по-ломалась?..

- Да, причем совсем. Ее вроде бы пытались угнать, но возникли проблемы.

- Про-про-блемы?..

- Саша! Вы или заходите сюда, или, что разумнее, идите в темпе к себе в номер и одевайтесь. Тогда я тоже, с вашего позволения, оденусь, и мы двинемся в путь. Ночевка, увы, закончена.

- Какой опять путь? Объясните, что происходит? Никуда я с вами не поеду!

- Тогда оставайтесь. Только дайте мне,пожалуйста, возможность почистить зубы и одеться.

- Вы издеваетесь надо мной?

Раздраженный Павел Ильич прошел в санузел и, не рассчитывая на успех, включил воду. Вода неожиданно потекла, причем не только из крана, но и из всех стыков и вентилей. Он крикнул Саше:

- Саша! По тому, как вы со мной общаетесь, у меня создается впечатление, что я вам когда-то задолжал три рубля. Я не помню этого, но если вы скажете, что это так, то я поверю на слово, с удовольствием вашу трешку верну, и вы от меня будете абсолютно свободны!

Он принялся тщательно чистить зубы, а Саша, поняв, что разговор закончен, всхлипнула, махнула рукой и пошла одеваться. Гостиницу они покинули без каких бы то ни было затруднений Павел Ильич просто швырнул ключи на стол администратора. Все сотрудники и постояльцы столпились на площади перед гостиницей и глазели на хаотичные и нервозные действия милиции и "скорой помощи”.

По грязным, мокрым улочкам Павел Ильич и Саша быстро пошли к железнодорожной станции.

Саул и Симон сидели в саду небольшого домика, купленного Павлом в окрестностях Рима. На столе стоял кувшин вина, лежал хлеб. Из дома почти бесшумно выпорхнула молодая темнокожая служанка. Она поставила на стол плоскую деревянную тарелку с сыром и виноград в плетеной корзинке и снова исчезла в проеме двери. Павел проводил ее внимательным взглядом и обернулся к Петру. Тот был понур и печален:

- Они не хотят превращаться в людей, они желают жить в грязи и пороке.

- И что же тебя заставило прийти к столь печальному выводу, мой друг Симон?

- Они разошлись, когда я стал рассказывать им о чистой пище и о необходимости всем мужчинам сделать обрезание. И, когда я дошел в моем кратком рассказе до святости субботы, в катакомбе уже никого не осталось. Я стоял один и говорил в пустоту. Им было просто скучно.

Саул взял из корзинки большую гроздь винограда и, повернувшись лицом к солнцу, поднял ее перед собой. Солнце отразилось в каждой ягодке золотым янтарем.

- Что же ты молчишь, Саул? Или ты не слышал, что я сказал?! - Симон-Петр был явно раздражен демонстративным равнодушием друга.

- Слышал, слышал. Но мне тоже сделалось скучно! - Саул продолжал любоваться гроздью. - Посмотри, как красиво, Симон! Для того чтобы каждая ягодка на этой грозди источала дивный свет, нет никакой необходимости зажигать в ней испепеляющий огонь. Одного солнца достаточно надо просто не загораживаться от его лучей.

- Ты упражняешься в философии, Саул, а я стал посмешищем для рабов.

- Скажи, мой друг Симон, скажи, Петр, а чего ты хочешь добиться от этих людей?

Саул положил гроздь назад, предварительно отправив себе в рот несколько ягод. Он повернулся к Симону лицом и обратил к нему свой немигающий тяжелый взгляд.

- Ты хочешь объяснить людям, которых заставляют работать круглые сутки семь раз в неделю, что они должны соблюдать святую субботу. Ты объясняешь тем, кому раз в день кидают кость или разрешают доесть объедки с хозяйского стола, чтобы они не ели трефного и не мешали мясо с молоком. ”И после этого, говоришь ты им, вы будете достойны послушать сказку про Царствие небесное!”Так, Петр?!

- Да… но…

- Петр! Они жрать хотят! Ты понимаешь жрать! Что тебе велит наша иудейская вера, если у тебя есть два пути: сдохнуть с голоду или жрать свинью?

- Есть свинью…

- Правильно, Симон! У них сейчас нет другого пути их забьют до смерти, если они откажутся работать в шабат.

- А обрезание, брит мила?

- Слушай, Петр, много лет назад я знал одного старика, сенатора Антипу Полония. В молодости Антипа много путешествовал и повсюду в тех странах, где был, он собирал и сушил листья растений и лепестки цветов, доселе им не виданных. И за долгую свою жизнь собрал он всего этого числом немыслимым, десятки тысяч. И почитал он под старость лет собрание сушеных листьев и цветов величайшим своим сокровищем, хоть был он человеком вовсе не бедным, и любовался этим прахом, и трясся над ним, как скряга над своим серебром. Так неужели ты уподобляешь Господа этому безумному старику? Неужели ты думаешь, что в Царствии небесном нет ему других дел, как любоваться на обрезки от пиписек сынов рода человеческого?!

- Ну, это уже просто богохульство! - Петр вскочил со стула, но был остановлен сильным и властным движением Саула, взявшего его за руку и усадившего назад за стол.

- А не богохульство делать из Господа дурака, помешанного на бездумном соблюдении обрядов и правил?! Для Бога важна душа! А значит, и мы с тобой должны заботиться о душе, мой дорогой ловец человеков. Или не об этом толковал тебе Учитель?

- Но Иисус был евреем.

- А кто тебе сказал, что мы должны их сделать евреями? Наша задача привести их через учение Иисуса к единому Богу, а отнюдь не сделать их евреями поголовно.

- Но как это возможно, минуя Моисея, заповеди, пророков…

- Почему минуя? Мы дадим им это знание, но кто наделил тебя правом загонять их в иерусалимский храм? Или ты не знаешь, что иудей призван не понуждать каждого встречного следовать за избранным Богом народом, но сколь возможно останавливать его? А мы с тобой лишь несем им учение нашего Иисуса о Царствии небесном, о бессмертии души, о добре и любви, и это все и ничего более, Симон, брат мой Петр. И дай им спокойно вкушать ту пищу, которую послал им Господь, и отдыхать в те часы и минуты, что могут выкроить они от тяжкого труда.

Саул говорил вдохновенно, глядя прямо в широко раскрытые глаза своего друга, уставшего, убеленного сединами рыбака Симона. Казалось, Петр старел на глазах, а каждая неудача углубляла морщины на его обветренном лице. Саулу же осознание величия того дела, которому он решил посвятить остаток своей жизни, словно придавало сил. Он выглядел много моложе своих лет, был полон энергии и помимо воли обнаружил, сколь приятен ему завороженный взгляд красивой чернокожей служанки, которая не упускала удобного случая, чтобы, затаясь, слушать речи своего хозяина.

Саул жестом пригласил Симона приступить к трапезе. Старик, прикрыв глаза, прочел молитву и разлил вино. Подняв чашу, Саул, перед тем как сделать первый глоток, решил завершить беседу.

- Сам оставайся иудеем, Петр, и я останусь им, но людям этим скажи: "Братья и сестры, ешьте все, что Господь послал вам, ибо не может быть нечистым то, что сотворено Всевышним, и думайте не о животе, но о душе своей, ибо грядет Царствие небесное!" Повтори, Симон: "Да будет так!"

- Да будет так… Аминь… - произнес Петр, и слабая улыбка коснулась его губ - он любил Саула-Павла и знал, что этот сильный и упрямый человек тоже любит его. Петру безумно хотелось верить в правоту его слов.

Саул засмеялся, он устал от споров и дискуссий, он хотел наслаждаться ясным солнечным днем. Ему стало хорошо от того, что он сегодня уже все сказал, и можно отдохнуть и ощутить покой. Он окликнул служанку:

- Иди к нам, сестра, будем обедать вместе! и сам удивился тому, как посмотрел на нее.

Павел Ильич на удивление легко взял на вокзале билеты на проходящий поезд Воркута-Москва в вагон СВ, и, когда они вышли из кассового зала, состав уже стоял у платформы, причем их вагон оказался как раз напротив дверей. За все время пути из гостиницы Павел Ильич с Сашей не проронили ни слова, если не считать тех нескольких фраз, которыми Павел Ильич обменялся с кассиршей, покупая билеты. Толстый и сонный ветеран-проводник отправил их в купе в середине вагона.