Страница 5 из 5
Таня в свое оправдание говорила, что должна была держать себя так, чтобы Игорь ничего не заподозрил, и откуда ж ей было знать, что отношения Игоря и Ольги уже не ограничивались поцелуями. Ольга, конечно же, не верила сестре, поскольку знала, что та втайне влюблена в Игоря. Но изменить уже ничего было нельзя: обе были беременны. Одна из них очень хотела верить Игорю, который клялся и божился, что сделал это по ошибке, другая ему, конечно, верить вовсе не хотела, утверждая, что он все сразу понял и знал, с кем обнимается на сеновале.
Игорь не отказывался от женитьбы на Ольге, но Татьяна, которая раньше молча завидовала сестре, теперь ни в какую не желала уступать парня сестре. В ней тоже проснулся бес, и этот бес был готов идти до конца.
Обе матери, и вспыльчивая Катя, и мягкая с виду Нина, были женщинами волевыми и твердыми, и дети, Игорь и близняшки, были готовы подчиниться воле матерей. Но ни Катя, ни Нина не знали, как решить проблему, подкинутую как будто самим дьяволом, который с самых древних времен использует в своих целях двойников и отражения в зеркалах.
Катя и Нина уложили детей спать, заперлись в кухне и всю ночь думали, что делать, и не придумали ничего лучше, как обратиться за помощью к Леше Леонтьеву.
Леша пользовался в городке непререкаемым авторитетом, хотя к тому времени вышел на пенсию, дослужившись всего-навсего до звания лейтенанта милиции. Человек, полагавшийся скорее на опыт и мужицкую смекалку, чем на закон и голый ум, мужик, прошедший всю войну, битый и тертый жизнью, он понимал, что преступление и преступник — не одно и то же. Это, конечно, понимал не только он, но Леша был одним из немногих, кто всегда поступал так, как понимал. Многие матери и жены поминали в своих молитвах участкового, который спас от беды их мужей и сыновей. Леша был своим по духу и крови, он сажал картошку, держал поросят и никогда не отказывался от стаканчика самогона, поднесенного соседом, хотя сам самогон не гнал — это было запрещено законом. Люди по привычке шли к нему за помощью, и Леша никогда не отказывал.
Не отказал он и Нине с Катей.
Вечером женщины накрыли стол, выставили бутылку, встретили Лешу как дорогого гостя и заперли все двери и окна. Разговор затянулся допоздна.
Часа в три ночи Леша вернулся домой. Он шел посередине улицы, широко расставляя ноги и напевая «Темную ночь», иногда даже пускался в пляс, размахивал руками и хитро подмигивал бродячим собакам, а потом лег спать в садовом домике, чтобы не будить Немочку и детей.
И никто так никогда и не узнал, о чем они там все говорили и до чего они там все договорились. Но договорились, и этот их договор поверг всех читателей городка в изумление.
На следующий день тридцативосьмилетняя Нина Андреевна Кудряшова и восемнадцатилетний Игорь Вацлавович Недзвецкий подали заявление в ЗАГС. Через месяц их брак был зарегистрирован, и они стали законными мужем и женой. Свадьба была скромной, только для своих. Через полгода Ольга и Татьяна родили, а еще через полгода уехали учиться в университет, где вскоре вышли замуж — Ольга за однокурсника, а Татьяна за выпускника высшего военного училища — и, забрав детей, уехали — одна в Калугу, другая в Хабаровск.
Игорь осенью ушел в армию, писал письма матери, передавая приветы Нине. Когда через два года он вернулся домой, Нина сказала, что теперь они могут развестись, чтобы Игорь мог строить свою жизнь как ему заблагорассудится. «Ладно, — сказал Игорь, — но ты мне должна ночь». Нина густо покраснела и кивнула: как-никак она была его женой. Через десять месяцев она родила двойню — двоих мальчиков. Игорь окончил техникум, потом институт, был инженером на бумажной фабрике, потом затеял свой бизнес. Однажды он ушел от Нины, жил с какой-то молоденькой училкой, но через два года вернулся к жене и детям. Много лет спустя, умирая от рака, Нина сказала: «Это ужасно, когда тело отказывает, становится безобразным, и ничего с этим поделать нельзя». Игорь взял ее за руку и сказал: «Твое тело так часто доставляло мне радость, что ни о чем, кроме радости, я и сейчас не могу думать. Может, это и есть любовь?» Но Нина не успела ответить на этот вопрос.
А Катя — Катю после женитьбы сына понесло. Она пила и гуляла напропалую, словно намеренно сжигая себя. Сначала связалась с женатым офицером, потом с холостым нефтяником, которого сменил старшеклассник, а после него в ее постели кто только не побывал…
За две недели до возвращения Вацлава из тюрьмы Катя узнала, что у нее рак и жить ей осталось недолго.
Через две недели Вацлав Недзвецкий взял ключ, спрятанный под ковриком, открыл дверь и увидел Катю. Она висела в гостиной — в нарядном платье, с подведенными глазами и накрашенными губами, в лучших своих туфлях, которые Вацлав подарил ей на годовщину их свадьбы. Туфли, впрочем, соскользнули с ее ног и валялись на полу.
Он поднял туфли, поставил их на стол в кухне, закурил и долго смотрел в угол. Потом набрал воды в ванну, лег, вскрыл вены, прижал к груди туфли, закрыл глаза и отправился вслед за Катей, покинув наконец страшный терновый лес, — свободный, наконец-то свободный, он бросился вдогонку за прекрасной своей женой с туфлями в руках, которые она так любила…
Библиотека — это не книги, а люди. Люди, живущие среди книг и в книгах. Старуха Парамонова, которая ловила мышей, сожравших ее сына, мужики, тащившие со Свалки домой Гюго и Белинского, звездолетчица Низа, бросавшая вперёд веерные лучи, Катя Недзвецкая, демонстрировавшая свои трусики залу, «Золотой жук» и «Заговор императрицы», Нина Кудряшова с ее роскошной задницей, расстегивающая верхнюю пуговку на рубашке покойного мужа, горбатый Глостер в терновом лесу, однорукий Ирус в заплатанных остроносых ботинках, Вацлав Недзвецкий, весь в крови, с туфлями жены в руках, Мусик, боящийся и крепкого вина, и сладкого молока любви, Игорь Недзвецкий у постели умирающей жены, подарившей ему так много радости, пьяненький Леша Леонтьев, приплясывающий на ночной улице, Буяниха, Любаша-вохровка, бродячие собаки, боги и герои, бесы и ангелы, добро и зло, свет и жар…
Книги доносят до нас свет и жар другой жизни, связывая поколения, и потому-то мы не умираем с каждой смертью, прирастая каждой жизнью. Бывает, что книги горят, как люди, и иногда мне кажется, что и в этом проявляется Господень замысел о нас, о тех, кто путь ищет и сбивается с пути, и этот, быть может, безжалостный замысел заключается в том, чтобы наша память навсегда сохранила боль ожога, отвращение к тьме и жажду любви, а остальное — с остальным люди как-нибудь сами справятся…