Охота на сыщиков

Вторую причину московские издатели называли открыто — без обиняков и стеснения. Повести Эда Макбэйна объявлялись неправдоподобными, поскольку американские полисмены представали в них самыми обыкновенными. нормальными" людьми, а многие из них вызывали даже приязнь и симпатию. Короче говоря, Макбэйн никак не „вписывался" в бытовавшие у нас в те годы гласные понятия об „их" жизни — да и о нашей собственной тоже.

Регулярно постигающее нас коллективное прозрение обладает весьма примечательным свойством. То, что прежде мы видели черным, вдруг становится белым — и наоборот. Никаких оттенков, которыми так богата, так трудна, но и так привлекательна жизнь, похоже, просто не существует. Американский полисмен, со сладострастием садиста паливший вчера по неграм, безработным и младенцам без разбора, сегодня, если согласиться с советскими средствами массовой информации, озабочен лишь поисками растерявшихся в уличном водовороте бабулек, чтобы помочь им перейти оживленную магистраль. Мы сразу забыли, что, несмотря на перестройку в СССР, американский индеец Леонард Пелтиер продолжает отбывать два пожизненных тюремных заключения за преступление, которого он не совершал.

Теперь, когда советский человек получил не только беспрепятственный — и даже, пожалуй, слишком — доступ к западной детективной литературе, но и воочию, во всяком случае посредством телевидения, лицезреет живых „тамошних" сотрудников правоохранительных органов, и даже в деле на улицах наших городов, можно сказать, что фортуна, наконец, обратила свое лицо к Макбэйну и в СССР, где уже вышло в свет несколько его повестей. Одновременно очень повезло и советскому читателю.

Уверен, что, подобно тому, как это произошло на Западе, нам скоро приедятся сверхпроницательные и сверхловкие супермены, совершающие свои фантастические „подвиги" в вымышленном, ирреальном социальном вакууме. Действуют в хлынувших на нас книгах, кинолентах и телефильмах — причем не только зарубежных — одинокие преступники, одинокие жертвы, одинокие правдоискатели и одинокие сыщики так, будто преступление есть их личное дело, а общества не существует вовсе, словно перипетии их судеб не обусловлены жесткими законами общественного уклада и образа жизни.

Персонажи Макбэйна в этом смысле — антигерои. Они действительно самые обыкновенные „нормальные" люди, старающиеся, как и большинство их сограждан, профессионально и добросовестно исполнять свою работу, отличающуюся от любой другой

только тем, что им постоянно приходится сталкиваться с преступлением, вступать в схватку со злом, какие бы обличья оно не принимало. Но автор отнюдь не идеализирует героев своих повестей — даже тех, симпатий к кому не скрывает. Не умалчивает о том, что наряду с готовностью блюсти закон двадцать четыре часа в сутки в полицейской среде бытуют и взяточничество, и рукоприкладство, и грубость. Дай просто леность и некомпетентность.

Встречаются нам полисмены на страницах его произведений не в роскошных апартаментах фешенебельных отелей, не на борту лебедино-белых красавиц яхт, не в ворочающих миллионами твердой валюты казино, куда так часто, стремясь поразить воображение обывателя, помещают своих суперсыщиков многие авторы детективных романов. Большинству американцев подобный антураж столь же близок, как, скажем, и мне, и потому „быкам“ из повестей Макбэйна приходится „пахать“ в трущобах и в гордой опрятности бедных каморок, в портовых доках и в средней руки конторах, в смрадных подвалах и глухих переулках, в бильярдных и барах… Куда только ни заводит их полицейский сыск, но американцы всегда могут узнать „родные места" — свою или соседнюю улицу, парк неподалеку от своего дома, любимую „забегаловку“ в двух минутах ходьбы… Знакомит Макбэйн читателя и с далеко не уютной обстановкой полицейского участка, дает редкостную возможность увидеть полицейскую работу словно изнутри.

Жизнь, однако, состоит не из одной лишь работы, и мы „попа-даем“ в дома детективов, „присутствуем" при их семейных ссорах и на свиданиях с их подружками, проникаемся их житейскими проблемами, которых у „сыскарей" оказывается ничуть не меньше, чем у других людей. Что же, такова жизнь, и Макбэйн, верный своему творческому кредо, правдиво бытописует жизнь такой, как она есть. А мы должны быть только благодарны автору за то, что столь много узнали из первых уст о быте, нравах, предрассудках и привычках американцев.

Вот это стремление к жизненной правде и достоверности и принесло Макбэйну головокружительный успех. Первая же его повесть „Охота на сыщиков", вышедшая в свет в 1956 году, вызвала настоящий ажиотаж среди издателей и читателей. Однако к славе автору было не привыкать — на Олимп детективной литературы за одну ночь, как любят выражаться американцы, под псевдонимом Эд Макбэйн взошел уже хорошо известный, можно сказать, знаменитый „серьезный" литератор Ивэн Хантер. Тот самый, что так ярко и громко заявил о себе романом „Школьные джунгли", по которому был снят нашумевший одноименный фильм. И именно в этой картине состоялся кинематографический дебют рок-н-ролла, начавшего свое неодолимое триумфальное шествие по всему миру. Упоминаю об этом не для красного словца, а в подтверждение прозорливости писателя, от верного и цепкого взгляда которого не ускользает ни одно — даже только нарождающееся — явление в окружающей жизни, и особенно в молодежной среде, всегда привлекавшей пристальное внимание художника, гражданина и патриота.

Это совсем не высокопарная фраза. Я глубоко солидарен с жизненной и творческой позицией Макбэйна, которая лейтмотивом проходит через все его произведения, но особенно четко выражена в повести „Выбор убийцы". Автор не приемлет посягательства на человеческую жизнь. Для него убийство любого человека — от именитого в повести „80 миллионов глаз" до самого неприметного в повести „Топор", которая в русском переводе озаглавлена „Человек, который был рядом", — есть аморальнейшее, чудовищное злодеяние, уничтожающее целый ни с чем не сравнимый и неповторимо своеобразный и многогранный мир, злодеяние, которое вместе с жизнью отнимает у человека святое святых — душу, оставляя искалеченную и окровавленную телесную оболочку. Без этой души, без этого одного-единственного „маленького" человека вселенная становится невосполнимо беднее.

И если Макбэйн может еще иронически подтрунивать над незадачливым мелким воришкой, а то и посочувствовать ему, то в разоблачении духовной и нравственной нищеты убийцы он не ведает пощады. Даже в тех случаях, когда как истинный художник и исследователь жизни не может не сострадать убийце, потому что знает подлинного виновника преступления — среду обитания, общество, вытолкнувшее слабого духом из рода человеческого в отверженную касту нелюдей и выродков.

Столь же безжалостен он и к тем, кого считает особо изощренными убийцами, растягивающими пытку медленной смертью на годы, — к „толкачам", как прозвали в Соединенных Штатах уличных торговцев наркотиками, и к прячущимся в тени заправилам наркобизнеса, снабжающим их отравным зельем. И чтобы резче высветить страшную проблему наркомании и наркоманов, в повести, которая так и называется „Толкач", писатель поселяет эту беду в доме одного из своих любимцев, полицейского лейтенанта Барнса. Глубоко гуманен и, кстати, небесполезен и для нашего общества вывод, к которому подводит читателя автор. Нет, не отвращение, не презрение, не отвержение и не ужесточение преследований против больного, по сути, человека, но лишь понимание, доброта, сострадание, твердость и настойчивость помогают Барнсу и его друзьям отнять своего сына Ларри, злонамеренно приобщенного к наркотикам „толкачом" с целью шантажа лейтенанта, у „белого убийцы", как многозначительно называют американцы героин.

Во всех повестях Макбэйна — а их более трех десятков, многие вошли в телесериал „87-й полицейский участок" — границы нравственности зримо очерчены степенью подвластности Ее Высочества человеческой души Ее Величеству частной собственности, незыблемость и неприкосновенность которой охраняется в Соединенных Штатах на уровне конституции и бытового сознания. Культ частной собственности неизбежно ведет к девальвации самоценности человека, превращая его, по существу, в объект товарно-денежных отношений. Одна из героинь, весьма Макбэйну неприятная, говорит о своем муже: „Он ведь мое единственное капиталовложение, дело всей моей жизни… Он мой бизнес. И я вложила много ценного в этот бизнес… А когда моему капиталовложению угрожает смазливая бабенка, я поступаю так, как мне подсказывает здравый смысл". Здравый смысл подсказал ей раздобыть пистолет, тщательно подготовить себе алиби и хладнокровно расстрелять соперницу, покусившуюся на ее „капиталовложение". Мне, честно говоря, даже в кавычках неловко называть так пусть ветреного, но все же натурального человека.