Равновесие

- Что так категорично?

"Судя по их личному полю, они бы меня легко выбросили".

- То есть они сильные.

"Да".

- Но, захвати ты их в собственное владение, ты оказался бы сильней своих... богов?

"Не знаю. Мне это теперь неинтересно".

- Всё ещё думаешь, что с тобой будет, когда я освобожусь от твоего присутствия?

"Думать не приходится. Я знаю, что будет. Стану частью артефакта. Деталью".

- Но не личностью.

"У вас, людей, есть сильное выражение. Не сыпь мне соль на рану".

- Из моих мозгов вытащил?

"Бессмертный" промолчал.

А бродяга откинулся на ступени за спиной, подставляя лицо солнцу.

Каждодневное ожидание боли и смерти немного затупило сознание, хоть и оставляло обострённым ощущения, связанные с процессом умирания... Но сейчас реплика "бессмертного" о людях на мосту раздражала, словно надоедливая муха, пытающаяся сесть на кожу. Вроде пока и не кусает, но почему-то впечатление... Может, потому, что теперь он знал, что именно ждёт его в конце той убийственной спирали, предназначенной для него?.. Иногда, думая о себе и своей ситуации, он представлял, что идёт по пятам Смерти, а она небрежно подкидывает ему порченый товар, типа: захочешь - спасай, нет - так фиг с ними. И с тобой. Глупо. Но что может быть глупей и страшней его положения?

И всё-таки раздражало.

Он скривился и повернул голову, чтобы не смотреть на мост.

Целый год, с момента, как его отпустили по дороге Лазаря, поднимающего умирающих, вместо того чтобы воскреснуть самому, он слепо выполнял предназначенное... И думал только об одном: быстрей бы всё закончилось. Но сейчас...

Что-то кольнуло в сердце... Потом он понял, на что смотрит. Часовня внизу, далеко в стороне от моста. При дороге, соединяющей несколько улиц... Он побирался, нищенствовал, никогда не думая, что выпрашивать - это унижает. Он ухмыльнулся. А что скажут святые отцы, расскажи он им о себе? Воспримут психом? Побирушкой, который пытается разжалобить? Пьянчугой, который видит чертей уже и трезвым?

"Ты куда?" - с недоумением спросил "бессмертный".

- К часовне.

"Зачем? Нам надо дождаться..."

- Знаешь, надоело. Ты прекрасно понимаешь: случись что - мне всё равно придётся пережидать всю эту бодягу со смертью, а потом выходить на уровень, где человек ещё будет жив. Так чего ждать? Сейчас сбегаю к часовне. Посмотрю, что там интересного. Если за это время кто-то даст дуба, вернусь в прошлое, когда он ещё жив.

"Я давно ждал, когда ты сообразишь про ожидание".

- А чего не подсказал?

"Когда не ждёшь - это обязательная смерть. Не забудь, что я переживаю её вместе с тобой. Мне тоже больно. И всё-таки - зачем тебе туда?"

- А вдруг... - снова ухмыльнулся он. - А вдруг я там получу откровение? Пара монет у меня есть. Свечки куплю, поставлю за душу свою грешную, а там... Может, и сам пойму, зачем я туда попёрся.

По зелёному склону он быстро добрался до пешеходной дорожки параллельно проезжей части и встал у перехода, дожидаясь, когда рядом появится серьёзная мамаша с коляской. Ну, чтоб для одного не останавливать всю эту машинную волну. Женщина, когда подошла к переходу, с сомнением покосилась на него, а потом глаза стали отстранёнными. И он чутьём привычного зверя почуял: молодая женщина вспоминает, что у неё в кошельке из мелочи.

"Спасибо, дорогуша, - за мысль о том..."

Машины остановились - и он быстро пошёл вперёд, не оглядываясь.

Чем-то эта встреча задела его. В отличие от себя того, что очнулся в заброшенном доме, он сейчас выглядел, конечно, диковатей, мягко говоря: на босу ногу разбитые сандалии, выуженные из мусорного ящика недавно, ещё недели две потерпят, да и штаны не свалятся, благодаря продетой в поясные петли верёвке; кожаная куртка на голое тело тоже неплохо выглядит ещё - правда, и он сознавал это, для лета видок, наверное, необычный. Впрочем, и лето необычное - холодноватое, с постоянными дождями. Кожаная куртка, пусть и перетрескавшаяся, выручала и в дождь, и в холод... Но встреча с женщиной задела. До какого-то странного впечатления, когда не хочется, чтобы люди смотрели с... жалостью?

На другой стороне дороги он свернул к дорожке в часовню, невольно потрогав свою голову и подбородок. Колючий. Опять борода лезет. Не далее как дня три назад снял заточкой на ощупь всю растительность с головы и с лица, а уже... А эта, с коляской, не испугалась. Пожалела. Хоть, наверное, и похож на недавнего зека.

Пришлось спуститься ещё немного - по отдельной тропке, ведущей к широкому крыльцу часовни, на ступенях которой сидели "свои" бомжи, выпрашивающие милостыню в довольно богатом спальном районе. Искоса замечая испитые, опухшие лица, выставленные напоказ лохмотья или убожество грязных тел, он невольно расправлял плечи, чувствуя враждебность в провожающих его в храм взглядах. Эти не хотели бы появления нового рта в обжитой кормушке. Под прицелом больных, угрюмых глаз и в волне недовольного ропота он взошёл на крыльцо, остро ощущая до сих не прочувствованную тяжесть заточки в кармане штанов.

С нищими в городе он уже встречался. Чаще всего они работали бригадами. Его, как выглядевшего здоровым, но отчего-то побирающимся, в определённых местах не любили. Гоняли, если могли. Если не встречались взглядом в упор. Встречались - уходили сразу сами. Иной раз он думал, что двойной взгляд, его и "бессмертного", возможно, или тяжёл, или откровенно страшен... Пара драк была. Заточкой не пользовался. Чаще отбивался кулаками-ногами - старые навыки, из прошлой жизни, всё ещё шли в ход.

Что интересно для него... Никогда никто из нищих не становился тем, кого ему пришлось бы спасать... Но это так, к слову.

Он взялся за толстую резную ручку и с усилием отворил дверь. На него, стоящего на влажном прохладном, несмотря на солнце, воздухе, изнутри пахнуло сухим свечным дымом, щекочущим нос ароматом кадила и запахом просушенного дерева и ткани. Он вошёл, придержав за собой дверь, чтобы не хлопнуть.

Служба закончилась. Священник стоял у стены, внимательно слушая старую женщину, явно из активных пенсионерок, которая вполголоса, но с видимым возмущением что-то рассказывала ему. Неслышно по помещению юркала старушка, которая то и дело застывала перед высокими подсвечниками, или снимая нагар с горящих свечей, убирая ли огарки догоревших...

Справа на входе был небольшой киоск. Бродяга нагнулся с деньгами к окошечку и получил две свечи. Когда он подошёл к большому подсвечнику, легко уловил на себе оценивающий взгляд священника, хоть и брошенный мимоходом. Но женщина его держала своим причитанием. Не подошёл. Бродяга развернулся к подсвечнику и зажёг свечи, с трудом найдя затем место, куда вставить их. И замер совершенно с пустой головой. О чём молиться крещёному? Чего просить? И стоит ли просить, если знаешь свою судьбу? Пока шёл к часовне, столько мыслей клубилось несвязных. А сейчас - пусто. Только смотреть хочется на огонь, подрагивающий и потрескивающий из-за небольших сквозняков. Жёлтый, прозрачный, изредка вспыхивающий искрами.

"Это ваше место поклонения силам?"

- Угу...

"Мне помолчать?"

Он промолчал сам, и "бессмертный" заткнулся.

Бродяга поднял глаза и наткнулся на взгляд - для кого-то сострадающий, для него - насмешливый. Некоторое время смотрел на лик, постепенно понимая, что в нём не простая насмешка, а усталая. И предложил, сам усмехаясь своей просьбе: "Вразуми!"

И остался стоять, следя за постепенно тающими свечами. Шустрая бабулька, бегавшая вокруг да около, то и дело возмущённо поглядывала на него, но он не уходил, прекрасно зная, что уйдёт - она немедленно снимет все свечи, а ему вдруг так захотелось, чтобы его две сгорели полностью...

"Мы... не слышим тебя..." - прошелестело опадающим пеплом.

Снова обернулся священник - на этот раз какой-то встревоженный, но смотрел уже не на странного бродягу, поставившего свечи. Точней не смотрел - осматривался.