Антимиры

кто маминым шарфом, а кто –

кулаками...

Земля,

ты нас взглядом апрельским проводишь,

лежишь на спине, по-ночному безмолвная.

По гаснущим рельсам

бежит

паровозик,

как будто

сдвигают

застежку

на «молнии»

Россия, любимая,

с этим не шутят.

Все боли твои – меня болью пронзили.

Воссия,

я – твой капиллярный

сосудик,

мне больно когда –

тебе больно, Воссия.

Как мелки отсюда успехи мои,

неуспехи,

друзей и врагов кулуарных ватаги.

Прости меня,

Время,

что много сказать

не успею.

Ты, Время, не деньги,

но тоже тебя не хватает.

Но люди уходят, врезая в ночные

отроги

дорог своих

огненные автографы!

Векам остаются – кому как удастся –

штаны – от одних,

от других – государства.

Его различаю.

Пытаюсь постигнуть,

Чем был этот голос с картавой пластинки.

Дай, Время, схватить этот профиль,

паривший

в записках о школе его под Парижем.

Прости мне, Париж, невоспетых

красавиц.

Россия,

прости незамятые тропки.

Простите за дерзость,

что я этой темы

касаюсь,

простите за трусость,

что я ее раньше

не трогал.

Вступаю в поэму. А если сплошаю,

прости меня, Время, как я тебя часто

прощаю.

Струится блокнот под карманным

фонариком.

Звенит самолет не крупнее комарика.

А рядом лежит

в облаках алебастровых

планета –

как Ленин,

мудра и лобаста.

I

В Лонжюмо сейчас лесопильня.

В школе Ленина? В Лонжюмо?

Нас распилами ослепили

бревна, бурые, как эскимо.

Пилы кружатся. Пышут пильщики.

Под береткой, как вспышки, – пыжики.

Через джемперы, как смола,

чуть просвечивают тела.

Здравствуй, утро в морозных дозах!

Словно соты, прозрачны доски.

Может, солнце и сосны – тезки?!

Пахнет музыкой. Пахнет тесом.

А еще почему-то – верфью,

а еще почему-то – ветром,

а еще почему не знаю –

диалектикою познанья!

Обнаруживайте древесину

под покровом багровой мглы.

Как лучи из-под тучи синей,

бьют

опилки

из-под пилы!

Добирайтесь в вещах до сути.

Пусть ворочается сосна,

словно глиняные сосуды,

солнцем полные дополна.

Пусть корою сосна дремуча,

сердцевина ее светла –

вы терзайте ее и мучайте,

чтобы музыкою была!

Чтобы стала поющей силищей

корабельщиков, скрипачей...

Ленин был

из породы

распиливающих,

обнажающих суть

вещей.

II

Врут, что Ленин был в эмиграции.

(Кто вне родины – эмигрант.)

Всю Россию,

речную, горячую,

он носил в себе, как талант!

Настоящие эмигранты

пили в Питере под охраной,

воровали казну галантно,

жрали устрицы и гранаты –

эмигранты!

Эмигрировали в клозеты

с инкрустированными розетками,

отгораживались газетами

от осенней страны раздетой,

в куртизанок с цветными гривами –

эмигрировали!

В драндулете, как чертик в колбе,

изолированный, недобрый,

средь великодержавных харь,

среди ряс и охотнорядцев,