Страница 3 из 17
Дверь беззвучно отворилась, возник невозмутимый младший чин. Без намека на испуг или подобострастие он принял из начальственных рук одну бумагу, вложил другую и так же беззвучно исчез. Вице-адмирал уставился в текст.
— Это другое дело, — пробормотал он и, обратившись к Корсаку, сказал важно: — О том, что английский флот направляется в наши воды, мы узнаем заблаговременно по тайным каналам. Но в Петербурге рекомендуют полагаться не токмо на тайные связи, но и самим не плошать, а посему нам надлежит, — он повернулся к бумаге и прочитал с выражением, — «послать один фрегат или корабль к самому Зундуnote 1 под командой искусного и надежного капитана, дабы он за проходящим английским флотом присматривал и в случае надобности тотчас, оборотясь в Мемель, и рапортовал». Вот ты и поплывешь. Понял?
— Так точно.
— Ты можешь сказать, что слишком заблаговременно мы фрегат на Зунд посылаем, мол, наша эскадра еще не вышла, планы шведов еще туманны, только на бумаге… — адмирал выжидательно посмотрел на Корсака.
— Не скажу, ваше превосходительство, — улыбнулся тот.
— Вот и я так же думаю. Приказы в Адмиралтейской коллегии для того пишутся, чтобы их выполнять, а не подвергать беспрестанному обсуждению. Я так считаю: одного фрегата на Зунде мало будет. Надобно еще послать с тобой легкое быстроходное судно — флейт или. галиот — для большей маневренности. Когда можешь выйти в море?
— Позволю просить себе пять дней для подготовки фрегата.
— Эван хватил! Трех хватит. Иди.
Вице-адмирал Полянский не дал Корсаку прочитать ту часть приказа — особо секретную, в которой упоминались недвусмысленные обязанности, возложенные на русских послов — князя Голицына в Лондоне и барона Корфа в Копенгагене. Послам рекомендовалось принять все возможные меры для разведывания планов англичан. Князь Голицын должен был узнать точную дату выхода в море английской эскадры, которая направлялась в Балтийское мореЭти сроки надлежало сообщить шифрованным письмом Корфу, чтобы тот в свою очередь нашел способ передать эти сведения скорейшим путем в Петербург. Полянский не афишировал эту часть приказа не из-за ее особой секретности, а из-за того, что не верил в шпионские таланты наших послов. Понятно, что они не сами будут шифровки писать, но все равно казалось мало вероятным, что князь Голицын сможет выведать у англичан особо важные тайны. Полянский вообще куда больше верил в визуальный способ слежки, за тем он Корсака и посылал.
Однако второй адресат, получивший копию с государева приказа, придерживался другого мнения. Сакромозо знал умение русских работать и приспосабливаться к любым обстоятельствам, знал и «русское коварство». Душа князя Голицына была для него «потемки», поэтому именно эту часть приказа Сакромозо почитал главной.
В предыдущем нашем повествовании было много толков о мальтийском рыцаре Сакромозо — мол, где он да что поделывает. Скажем, что догадка наших героев была верна, Сакромозо жил в Кенигсберге под другой фамилией и как прежде служил не столько острову Мальте, рыцарям госпитальерам или Великому Фридриху, сколько истине, как он ее понимал. Время сильно изменило образ рыцаря, он располнел, подурнел, стал плохо спать, желчный пузырь работал ни к черту, и хоть рыцарь лечился всеми возможными способами, по ночам у него была такая изжога, хоть криком кричи. Но голова по-прежнему работала превосходно, Сакромозо был весьма благодарен Блюму за привезенную бумагу и тут же простил маленькому барону все его грехи. Да и грехов-то, собственно, не было. В провале Брадобрея Блюм был не виноват, а вот в том, что пойманный русскими связной все еще молчал и не выдал сотоварищей и их местожительство, была несомненная заслуга Блюма — видно, умел барон работать с подчиненными.
— Как добрались?
— Благодарю. Благополучно. — Блюм улыбнулся
подобострастно, но он уважал и побаивался Сакромозо, хотя знал его более понаслышке.
— Неприятностей на границе не было?
— Помилуйте, какая сейчас граница? Сакромозо пропустил последнее замечание мимо ушей, только поморщился.
— Что нового в Петербурге? Получили шифровальное письмо с новым паролем?
— Новости петербургские я изложу вам письменно. Пароль получил и сообщил его… — Блюм вдруг споткнулся, почему-то ему не захотелось произносить имя Анны Фросс, — …моей племяннице леди Н. Она все выучила, как я просил. Надеюсь, она не подведет.
Сакромозо понял, почему Блюм назвал резидентку не по имени, а по кличке. Уж, конечно, не из конспирации. Просто Блюм еще раз подчеркнул, что эта смазливая девица глупа, навязана ему против воли, он ее не любит, но любовниц больших людей не обсуждают. Знать бы, кто этот благодетель, подставляющий из-за тонкой талии и стройных ножек под удар лучших агентов.
Во всех этих домыслах Сакромозо был полностью солидарен с Блюмом. В крайне деликатном и щекотливом задании, как-то: отравить известную персону, рыцарь не видел ничего особенного или странного — Ясно, что в случае выполнения этого задания войне конец, а Пруссия закончит ее победительницей. Но дальше все странно. Задание девица, судя по шифровкам, выполнила, Берлин ей рукоплещет, но Елизавета жива. Здесь можно предполагать что угодно. Например, что ввиду особо крепкого здоровья русской императрицы девица Фросс повторит свой роковой опыт, а может быть, лекарство, вернее, яд, столь длительного действия, что надобно просто проявить терпение. Во всяком случае, девица Фросс, она же племянница леди Н., как была в фаворе, так там и пребывала.
— Что прикажете делать дальше? — осторожно спросил Блюм. Ему явно не хотелось возвращаться в Петербург.
— Об этом подумаем. А пока вам надо выспаться. Спокойной ночи, барон.
Оставшись один, Сакромозо вернулся к копии приказа. Рыцарь знал, что князь Голицын в Лондоне собирает сведения о морском походе англичан против России, но он и предположить не мог, что схема доставки информации была разработана у русских настолько плохо. Хотя, может быть, это только на бумаге плохо, а как дойдет до дела, то все устроится самым лучшим способом. Русские странная нация. Вполне может статься, что распорядились в Петербурге из рук вон, а исполнители потом все довели до ума. Сакромозо еще раз перечитал бумагу. По сообщению шведского посла Пассе, шведы посылают десять линейных кораблей и четыре фрегата. Это не мало… Если, конечно, корабли эти плавают, а не черпают воду через борт. Надо сообщить в Лондон, подумал Сакромозо озабоченно, чтоб не откладывал дату выхода эскадры. Сейчас мы сильны как никогда, но время работает против нас.
Он заглянул в конец приказа и усмехнулся — Как предусмотрительны чиновники в Петербурге. Последний пункт приказа императрицы гласит: «Впрочем, само собой разумеется, что ежели б английская эскадра силой превосходила вашу и на подкрепление шведов худая надежда была б, то надлежит вам, не подвергая себя опасности, к нашим портам ретироваться, смотря однако ж, дабы сия ретирадаnote 2 ни разновременно, ниже напрасно учинена была, ибо оная никогда, кроме самой крайней нужды, извиняема быть не может».
Note1
3унд — немецкое название пролива Эресунн.
Note2
Ретирада — отступление.