Закон парности

По выражению лица барона Дица видно было, что встал он, чтобы не ноги размять, а перевести тон обыденности, которым говорил дотоле, в другую высокую стихию и акцентировать этим важность своего сообщения.

— Господа, как вы знаете, война затянулась. Известные успехи России, а главное, завоевание ею королевства Прусского, весьма заботят их величество. Да, да, — он возвысил голос, — их величество поклялся, что ногой не ступит в Восточную Пруссию, которая с такой легкостью отдалась противнику. В Берлине считают, что Россия опасный противник. Она не умеет воевать, но государство это слишком обширно, а насельники его слишком многочисленны. Однако есть способ помешать успеху России, способ, к которому мы не относились достаточно серьезно. Я имею в виду женщину, известную по шифровкам как «племянница леди Н.». Ее первый, как говорится, опыт, — лицо его приняло неожиданно игривое выражение, он даже ухмыльнулся криво, — был э… э… не совсем удачен. Но при связях этой молодой особы и, прямо скажем, таланте, опыт может быть повторен. Господа, я еду в Россию.

Блюм шумно вздохнул, он уже видел во всех подробностях, как пойдет дальнейший разговор. Сакромозо вдруг покраснел, насупился.

— С девицей работал, как мне известно, барон Блюм. Я хотел бы, чтобы он ввел меня в курс дела. Что представляет собой эта… Анна Фросс?

«Шлюха», — хотелось крикнуть Блюму, но он сдержался, умоляюще глядя на Сакромозо.

— Девица Фросс способный агент, — тихо сказал рыцарь, — но у нас возникли некоторые осложнения. Дело в том, что положение племянницы леди Н. стало ненадежным.

И он в самых общих чертах, без подробностей, Боже избавь, рассказал о недавних событиях, о приезде фрейлины Репнинской, о ее внезапном исчезновении и подозрительной шифровке.

И вот тут разразился скандал. Добродушнейший Диц вдруг стал топать ногами, потрясать кулаком и ругаться сдавленным голосом, почти шепотом, что было особенно страшно. Потом вдруг обмяк, рухнул в кресло и неожиданно спокойно спросил:

— Вы точно знаете, что Фросс не арестована?

— Точно, у нас в Петербурге есть в осведомителях малый чин из Тайной канцелярии.

— И эта Репнинская подсадная утка русских? И она исчезла?

— Именно так.

— Ну что ж, фрейлейн Репнинскую необходимо найти.

— И убить! — хищно блеснул глазами Цейхель, он опять был смел и решителен..

— Ни в коем случае! — барон Диц окинул всех рысьим взглядом. — Эту особу надо расспросить самым тщательным и умным образом. Здесь какая-то тайна. Почему Фросс, если они вдвоем с Репнинской осуществляли свой «опыт», не арестована? Видимо, Репнинская работает на русских по принуждению… видимо, она не захотела открыться до конца, и русские не подозревают о соучастнице. В любом случае, Репнинскую надо найти и допросить. А я разберусь на месте. Кто поедет на поиски означенной девицы?

— Цейхель, — твердо сказал Сакромозо.

— Но почему опять Цейхель? Почему не Блюм? — не понял барон Диц.

— Блюм поплывет со мной в Лондон, а Цейхель совместит свое первое задание со вторым. Я дам ему людей, связи, я все ему дам…

— Ну что ж… уточним пароль, — барон Диц поворотился к Блюму, он опять был добродушен и величествен.

Оленев

Только в конце июня любимец государыни Елизаветы принц Карл Саксонский двинулся из Петербурга в Пруссию на театр военных действийnote 4.

Он ехал в сопровождении огромной свиты, охраны, обоза с продовольствием, палатками-шатрами, мебелью, посудой. Словом, это был роскошный поезд, пугавший, а может пленявший, обывателей и крестьян барабанным боем, звуками труб, парчовыми вельтрапами на лошадях и обилием курфюршеских гербов, от которых пестрело в глазах, даже тюки на мулах были украшены этими геральдическими символами.

Князь Никита Оленев отбыл из Петербурга в Кенигсберг несколько раньше, и хоть весьма поспешал, двигался гораздо медленнее роскошного кортежалошадей на станциях было не достать, все подставы предназначались для Карла Саксонского — Дорога совершенно измучила самого князя и его старого камердинера Гаврилу, который, конечно, увязался за барином в опасное путешествие. Теперь страдай! Мало того что лошадей нет, так еще дорога разбита, трактиры отвратительны, за плохую еду в них ломили такую цену, что у Гаврилы делалось сердцебиение.

— Господи, яви нам свою милость, покарай мошенников плохими болезнями, в карете, камердинер.

— А ты их сам и вылечишь, Никита.

— Ни за что! Харчевник — мерзавец, плут, хахаль, мздоимец и надувало! Брашноnote 5 вчерашнее, прокисшее. Разве сие брашно? Голодные едем!

— Думай лучше о брашне духовной, — вздыхал князь, а сам озабоченно думал, что как только они въедут в разоренную войной Пруссию, то вообще могут остаться без еды и лошадей.

Словом, в Риге, где наших путешественников нагнал Карл Саксонский, Никита счел за благо присоединиться к его кортежу, хорошо, имелась такая возможность.

В поезде Карла Саксонского все изменилось. За принцем следовала великолепная кухня, обслуживаемая десятком поваров. Останавливались теперь не в трактирах, а в опрятных домах обывателей или прямо в чистом поле в шатрах, которые в момент ставили проворные солдаты. Ужины и завтраки были похожи на роскошные пикники.

А потом опять дорога мотала свои версты. Карета Никиты следовала за экипажем лекаря их высочества — надутым и чванливым господином, совершенно непригодным для общения. «Он неуч, он пиявки через руку ставит…»— брезгливо пояснил Гаврила, наблюдавший как-то вечером искусство лекаря (одному из свитских стало плохо). Никита не понял, как это — «через руку», но выяснять не стал, и так видно — противный старик. Зато полковой священник, его повозка следовала за каретой князя, был приятнейшим человеком. Он и опекал Оленева и слугу его в течение всего длинного пути.

Принц Карл торопился в Кенигсберг, чтобы принять участие в летней кампании под предводительством нового фельдмаршала Фермера. Случайный его попутчик ехал в Пруссию за другой надобностью. Оленев вовсе не собирался стать волонтером. «Задача моя проста, — говорил он. — Я должен выполнить долг перед Богом и людьми». Так, окрашивая слова свои торжественным и несколько ханжеским тоном, объяснял он себе и другим, почему отправился на поиск своей подопечной — фрейлины Мелитрисы Репнинской.

Гаврилу несказанно раздражал такой подход к делу, и, хотя путешествие их в обозе Карла было не только сносным, но и вполне комфортным, он продолжал ворчать с ясным намерением не дать барину хоть на минуту обрести душевный покой.

— Хорошо едем, но принц Карла-то не торопится. Зачем ему под ядра спешить? А мы торопимся. Не хвастая отъездом, хвастай приездом.

Гаврилу злили и обижали важные слова барина о «долге перед. Богом и людьми», и раздражал его не столько лицемерный и высокопарный их оттенок, сколько неправильное направление скорби барина. Богу, Никита Григорьевич, сейчас не до нас, а люди здесь и вовсе ни при чем. Главное в нашем деле не долг исполнить, а девочку от супостатов спасти… Цветок невинный, астразвездочка… В то, что Мелитриса сбежала с мужчиной по любовным делам, Гаврила не верил ни на минуту. «Не побег сие есть, но плен. Пленили нашу жемчужинку, а теперь везут по диавольским своим нуждам в горнило войны и мрака», — негодовал старый камердинер.

Никита и сам так же думал, примерно так, но молчал. Не его вина, что он полтора месяца бездействовал, не предпринимая попыток найти Мелитрису. Маршрут его поисков зависел от принцессы Курляндской — наставницы фрейлин Ее Величества, — только она могла узнать подробности исчезновения Мелитрисы. Но как на грех принцессе приспичило заняться своими делами: она окончательно собралась выйти замуж за графа Черкасова, своего старого обожателя. Великой княгине поторопить бы принцессу, косвенно они обе были заинтересованы в получении сведений о пропавшей фрейлине, но Екатерине тоже было недосуг — любовь с Понятовским отнимала все ее физические и моральные силы.

Note4

Напомним читателю, что это июнь 1758 года, в Европе идет война, прозванная впоследствии Семилетней. На одной стороне воюют Россия, Австрия, Франция и Швеция, на другой — Пруссия и Англия.

Note5

Брашно — еда.