Страница 9 из 10
Но ведь она прямым текстом сказала какой-то Тасе, что никуда не выходит, что целый день будет дома…
В душе у Надежды Николаевны шевельнулось смутное беспокойство. И еще – неосознанное чувство вины. Ведь эта старушка ждет свою Тасю… Конечно, Надежда ни в чем не виновата, но, с другой стороны, если бы она сумела объяснить старушке, что та ошиблась номером, она дозвонилась бы до своей знакомой…
Чтобы успокоить свою совесть, она набрала телефон бюро ремонта, назвала номер старухи и попросила проверить, все ли в порядке с ее телефоном.
– Моя тетя целый день не отвечает, – соврала Надежда. – Так вот я хочу проверить…
– Сорок три девяносто пять? – сочувственно повторила женщина-диспетчер последние цифры номера. – Тяжело со стариками… вот матери моей тоже семьдесят восемь… Железнодорожная, десять, квартира двадцать четыре… нет, там ничего нету. Линия в порядке. Наверное, ушла куда-нибудь ваша тетя…
– Может быть… – проговорила Надежда, уставившись на телефон. – Может быть…
Она мысленно повторила адрес: Железнодорожная, десять… это ведь совсем рядом! Конечно, муж будет ругаться, но в конце концов он поругается и перестанет, а совесть будет точить ее днем и ночью. Да и потом, как Саша узнает, что она выходила? Если только от нее самой, а уж она-то не проболтается! Она только добежит до старушки, убедится, что та в полном порядке, расскажет ей о недоразумении с телефонным звонком и тут же вернется домой.
В конце концов она оделась и отправилась на Железнодорожную улицу.
Правда, намерения «добежать» дотуда за пять минут оказались неосуществимыми: Надежда Николаевна явно переоценила свои силы, она едва ползла, время от времени ненадолго останавливаясь, чтобы перевести дыхание.
Последнюю вынужденную остановку она сделала рядом с домом номер десять.
И увидела возле нужного подъезда две машины с включенными синими «мигалками» и толпящихся вокруг них парней определенно милицейского вида.
Тут ей стало по-настоящему плохо.
Неужели она опоздала и с незнакомой старушкой случилось несчастье?
Надежда без сил опустилась на скамейку, где уже сидели две бодрые тетки среднего пенсионного возраста.
– Я чуть от страха не померла! – с горящими глазами говорила одна из них, с рыжим «кренделем» на голове. – Представляешь, Люба, звоню-звоню, а она все не открывает… тогда уж ключи взяла, что она мне дала, вхожу – а она мертвая!
– Нет, это и представить невозможно! – со сладким ужасом в голосе ответила вторая, в перманентной завивке. – Это ты, Нюра, просто настоящая героиня! Тебе памятник надо поставить! Каменный! При жизни! Я бы, наверно, тут же на месте и окочурилась! Точно тебе говорю – памятник! И что ты вообще об ней, об постороннем человеке, так заботилась – за это одно орден полагается!
– Ну уж, орден! – зарделась рыжая. – Мы же все люди… как не позаботиться о старом человеке! Главное дело, это какой ужас – пакет на голову надет, прямо как в кино! Я, конечно, ничего там не трогала… чтобы отпечатки остались… эти, в сериалах, всегда говорят, чтобы ничего не трогать… выскочила сразу и в милицию позвонила… ну, эти-то быстро приехали!
– Это хорошо, что у тебя ключи были, – вторила завитая. – А то бы она там неделю пролежала…
– Не говори, Люба, – вздохнула рыжая. – Так вот помрешь, и никто ведь не вспомнит… это еще хорошо, что у нее родственники имеются, а то ведь до старого человека никому и дела нет…
– Это только один разговор, что родственники, – отозвалась вторая. – Они только насчет квартиры родственники, а продуктов лишний раз занести их нету…
– Это вы случайно не про женщину из двадцать четвертой квартиры говорите? – вступила в разговор Надежда, в глубине души надеясь на отрицательный ответ.
– Про нее, про Варвару Степановну, – подтвердила тетка с «кренделем». – А вы почему интересуетесь? Вы ей кто же будете? Вы ей случайно родней не доводитесь?
– Да я-то ей никто… я из собеса… – ляпнула Надежда первое, что пришло в голову. – Ей путевка бесплатная полагается…
– Путевка? Бесплатная? – живо заинтересовалась Люба. – Это за какие такие заслуги?
– А я знаю? – Надежда пожала плечами. – Мое дело маленькое – проинформировать… Наверное, она заявление подавала, вот очередь и подошла…
– Ты чего, Люба, на человека насела? – подключилась к беседе Нюра. – Человек работу свою выполняет… а теперь, когда ее убили, так кому, к примеру, эта путевка достанется?
– А я знаю? – повторила Надежда Николаевна, решив, что такая позиция наиболее безопасна. – Сами в собесе узнавайте!
– А куда, к примеру, эта путевка? – не сдавалась рыжая Нюра. – В санаторий или, допустим, в какой-нибудь пансионат?
– В пансионат, на Карельский перешеек, – отозвалась Надежда и задала встречный вопрос: – А у нее… у Варвары Степановны… родственники имеются?
– А как же! – выпалила Люба. – Очень даже имеются! И сейчас, как квартиру делить, так непременно набегут! А раньше-то где они были? Когда надо было лишний раз, к примеру, навестить старого человека, так их не дозовешься! Вот ей, Нюре, ключи дали, чтобы она, значит, за Варварой присматривала… а она ведь, Нюра-то, и сама не молоденькая! Это ей памятник надо каменный поставить, что она такой человек на редкость внимательный! Другой бы кто и не подумал к чужой старухе ходить… Хотя у Варвары Степановны родственники еще ничего, более-менее понимающие… Это вот Серафиму из четвертого подъезда, ту совсем бросили и не вспоминали, хотя родная племянница имелась… а вот как она померла и квартира-то освободилась, так эта племянница в один момент объявилась, и со всеми своими претензиями… а к Варваре все ж таки приходили. Один такой видный мужчина наведывался. Вот только вчера приходил…
– Да это ты, Люба, путаешь! – перебила ее приятельница. – Этот-то, что вчера, вовсе не родственник!
– А кто же, как не родственник? Полюбовник, что ли? – И Люба зашлась оглушительным хохотом. – Что ты, Нюра, такое говоришь? Срамота слушать!
– Это тебя срам слушать, – надулась Нюра. – А я если говорю, так знаю! Мне Варвара Степановна сама говорила, что никакой он не родственник, а вовсе из газеты…
– Из какой газеты? – переспросила Надежда.
Покалывание в корнях волос заставило ее насторожиться.
– Вот уж из какой – это я вам не скажу, – солидно ответила Нюра. – Не имею такой привычки говорить чего не знаю. А только Варвара Степановна лично мне говорила, что он из газеты. И приоделась к его приходу, и в квартире у себя прибралась…
– Ну я прямо не знаю, – перебила ее Люба. – С какого такого интереса к нашей Варваре из газеты пожаловали? Кто она такая – певица, что ли, знаменитая? Или космонавтка? Или, может, какого-нибудь царского рода-племени?
– Ты не знаешь, и я не знаю! – нравоучительно проговорила Нюра. – Может, и была в молодости певицей!
– Да какой она была певицей! – отмахнулась Люба. – В поликлинике районной она работала, в регистратуре карточки выдавала!
В это время к скамейке приблизилась еще одна местная жительница – прямая, как палка, старуха с недоверчиво поджатыми губами.
– Вы кто же это будете? – уставилась она на Надежду. – Что-то мне ваша личность незнакома.
– Это из собеса женщина, – сообщила Нюра, подвинувшись, чтобы освободить место. – Путевку Варваре Степановне принесла, да видишь, зря только ноги сбила…
– Из собеса? – переспросила новоприбывшая. – А что это я вас в собесе никогда не видала? Я там, почитай, всех знаю… и Нину Ивановну, и Эвелину Петровну, и Галию Махмудовну…
– А я там недавно работаю, – отозвалась Надежда.
– И путевки сейчас никакие не распространяют, – гнула свое вредная тетка. – Путевки для льготников в собес осенью поступают или в начале зимы, а сейчас считается скоро весна…
– Какая весна, – отмахнулась Надежда. – До весны еще ждать и ждать… – Она взглянула на часы и заторопилась: – Идти мне нужно… заболталась я с вами, а мне еще начальству отчитаться нужно…
– Ну-ну! Отчитаться – это первым делом! – строго произнесла подозрительная старуха, усаживаясь на место Надежды и провожая ее недоверчивым взглядом.