Поэзия первых лет революции

В этом выяснении «вины», «греха», «святости», «справедливости» сказались, конечно, и своеобразие пути Блока к революции, и его принадлежность в прошлом к той общественно-культурной среде, лицемерие и неправоту которой он чувствовал и осуждал с особенной силой, потому что не снимал с себя общей интеллигентской «вины», а искупал ее всем своим поведением, жизнью, творчеством. Но проницательность, чуткость и смелость Блока в разрешении моральных проблем позволили ему запечатлеть современность в истинном размещении и противоборстве «добра» и «зла», «света» и «тьмы». Он обвинил в эгоизме тех, кто называл себя «гуманистами», и обнаружил подлинную человечность там, где другие видели лишь грубую силу. Он показал, что русская революция, «варварская», «азиатская» в представлении «пригожей Европы», несет народам мир и братство, осуществляет «замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной»: «Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью»31. На этой идейной основе и были созданы произведения, сделавшие Блока, последнего великого поэта дореволюционной России, первым поэтом нового времени.

Мы попытались бегло наметить (пока что в самом общем плане) некоторые очевидные расхождения концептуального порядка у авторов, наиболее глубоко проникших в материал современной действительности и воссоздавших ее черты в наиболее ярких и признанных, «классических» для того времени художественных образцах. В развитии советской поэзии первых лет подобные отличия в подходе к современному материалу или несходство интересов, точек зрения на действительность - были весьма заметны. Они обычно указывали не только на многообразие стилей, манер, почерков, но и на разность жизненных судеб (особенно характерную для такого переломного времени), на несходство мировоззрении, традиции, на принадлежность к разным - в пределах одного политического лагеря - общественно-литературным образованиям. Вместе с тем революция в творческой практике авторов, тесно с нею связанных, ею движимых, порождала устойчивые, «типовые» черты и явления, получавшие массовое распространение в поэтической среде, которые по-разному преломлялись, но в то же время обнаруживали себя у большинства поэтов, нашедших свое призвание в борьбе за социализм. Это сходство выступало тем более отчетливо, что никто из советских поэтов той поры не прошел мимо основного события эпохи - Октябрьской революции, что само искусство нового общества возникло и утвердилось как прямой и непосредственный отклик на революцию, в этом отношении в практике поэтов Октября наблюдается даже более тесное тематическое единство, чем в последующие годы (что опять-таки не мешало проявлению на этой основе не только разных манер, но и разных мировоззрений). Революция, потрясшая умы и сердца, перевернувшая весь жизненный уклад, сделалась тем идейным центром, содержанием и даже сюжетом, к которому тяготело все передовое искусство. При разной трактовке ее героев, путей и перспектив (ср. красногвардейцев у Блока и «железных» героев Гастева, «мужицкий рай» Есенина и «Землю Обетованную» Маяковского) у авторов этого круга без труда можно заметить и общность чувства, вызванного Октябрем: восторженное приятие нового мира, невиданный эмоциональный подъем, устремленность в будущее и т. д. Все это вело к появлению и закреплению в поэзии определенных эстетических норм и тенденций, таких, например, как преобладание «пафосных» стихов, склонность к героике, романтическое видение.

Общность, подобие, сходство в поэтическом взгляде на жизнь, в мироощущении, в стиле нагляднее обнаруживается, естественно, в явлениях искусства носящих массовый характер, повсеместно распространенных. Гениальное произведение в известном смысле всегда выступает как «исключение из общих правил». Большой художник всегда подчеркнуто индивидуален, оригинален, неповторим, тогда как авторы, менее одаренные или обладающие сравнительно узким творческим диапазоном, чаще идут проторенной дорогой, находятся в стилевом русле той группы или течения, с которыми они организационно связаны, легче поддаются чужому влиянию. Но при всем том литературный процесс эпохи может быть уловлен лишь при внимательном изучении, условно говоря, как массовых, так и вершинных достижений искусства. Создание гения, как бы оно ни опережало время и ни шло вразрез с установившимся вкусом, есть ярчайшее выражение своей эпохи и наиболее полно воплощает ее пафос. Исключение из общих правил оказывается в данном случае той высшей эстетической нормой, до которой способен дорасти далеко не каждый автор, но которая тем не менее лучше всего характеризует художественное развитие своего времени, является его наиточнейшей мерой, образцом. Так, Блок или Маяковский создали произведения, резко выделявшиеся на литературном фоне тех лет и в то же время отчетливо выражавшие главные наиболее глубокие и перспективные устремления. Резко индивидуальные отличия и открытия позволили этим поэтам договорить до конца то, что другие намеревались сказать или сказали не в полный голос.

Однако уяснить поэтическое развитие этого времени невозможно лишь на материале нескольких выдающихся произведений. Это не только чрезвычайно обеднило бы общую картину, но - главное - исказило бы истинное положение дел, поскольку в развитии советской поэзии первых лет революции особенно важную роль сыграли именно коллективные усилия, поиски авторов, выступавших, может быть, впервые в истории литературы таким широким фронтом и в таком тесном общении, взаимопомощи, взаимодействии. Поиски очень часто шли в одном или в сходном направлении, что говорило о близости творческих задач, интересов, о складывающемся идейном единстве советской литературы. В этом широком потоке литературных явлений массовый опыт советской поэзии не менее важен и поучителен, чем ее отдельные наиболее совершенные художественные достижения.

2

В пьесе Маяковского «Мистерия-буфф» А. В. Луначарский увидел содержание «адекватное явлениям жизни»32. Но это не значит, что произведение Маяковского было простым копированием событий, происходящих в действительности. Напротив, «Мистерия-буфф» в значительной степени строится на преображении жизненного материала современности средствами театра и поэзии. В прологе ко второму варианту пьесы (1920-1921), осмысляя уже вполне сложившиеся особенности своего метода и стиля, Маяковский провозглашал:

Для других театров

представлять не важно:

для них

сцена -

замочная скважина.

Сиди, мол, смирно,

прямо или наискосочек

и смотри чужой жизни кусочек.

Смотришь и видишь -

гнусят на диване

тети Мани

да дяди Вани.

А нас не интересуют

ни дяди, ни тети, -

теть и дядь и дома найдете.

Мы тоже покажем настоящую жизнь,

но она

в зрелище необычайнейшее театром превращена33.

Не будем вдаваться в детали полемики, которую вел Маяковский, явно отталкиваясь от некоторых постановок Художественного театра, чуждых его вкусу. Пусть полемический задор Маяковского и его остроумная манера вести споры не затемняют существа сформулированных здесь требований, очень серьезных, имевших для поэта программное значение и обращенных не только к театральному делу, но и к поэзии, к искусству вообще. Перед нами утверждение принципов актуальности (не чужая жизнь чужих людей, а наша эпоха - предмет изображения), монументальности (не замочная скважина, не кусочек жизни, а весь мир - поле зрения), и, наконец, романтизма (преображение реальной жизни в «необычайнейшее зрелище» искусства).