Страница 14 из 145
Однако, как известно, надежды эти оправдались далеко не в полной мере. Здесь сыграли свою роль разные предпосылки. Многим поэтам Пролеткульта, искренно стремившимся стать глашатаями революционной эпохи, явно недоставало профессиональных навыков, художественного опыта, что и приводило к столь губительному подражанию, обильным заимствованиям. Были и другие причины, тормозившие развитие этих поэтов. Само движение, к которому они примкнули, таило в себе серьезные внутренние противоречия, выражавшиеся, например, в том, что широкий размах, установка на массовость причудливо сочетались в деятельности пролеткультов с духом классовой ограниченности, откровенным тяготением к изоляции, резкому обособлению. В одной из программных статей, подводившей некоторые итоги первого года работы, говорилось: «Революционно-социалистическую интеллигенцию мы используем, но и „только“ направлять, проверять, творить - это „дело рук самих рабочих“... Пролетариат в области своей культуры был и .будет самостоятелен, ибо полное такое слияние, совмещение с общей научно-художественной массой старого мира приведет к краху самое пролетарско-социалистическую культуру»94.
Этот вывод был краеугольным камнем всей теоретической платформы Пролеткульта. Отдельные ее положения (об особом значении «лабораторного» метода, о необходимости строго разграничить сферы деятельности с Наркомпросом и т. д.) лишь последовательно развивали основной тезис о «чистоте» пролетарской культуры, созидаемой исключительно усилиями «самих рабочих», а потому требовавшей неукоснительной борьбы с опасными «совмещениями». Проведение этих кордонных мер было весьма энергичным. Оно накладывало явственный отпечаток на решение организационных вопросов95 и вместе с тем во многом предопределяло систему художественных оценок, рекомендаций и т. д. Критическая мысль постоянно была озабочена выяснением: «свой или чужой?», старательно проводила межевую черту между «истинно пролетарскими» писателями и всей остальной литературной «массой», с особым рвением преследовала случаи отступничества, нарушения этой черты. Крайне характерен отзыв П. Бессалько в большой статье «Пролетарские поэты» о некоторых сторонах творчества В. Кириллова. Усматривая в его ранних, дооктябрьских стихах преимущественно лишь «бесплодные мечтания», навеянные «мистицизмом и символизмом господ Блоков», Бессалько по поводу нового времени с тревогой писал: «...эти „покойники“ изредка просыпаются в сердце Кириллова. Не так давно поэт посвятил им стихотворение под названием „Поэтам революции“ и к этому стиху приставил эпиграф из их же произведений:
„Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах ты“
А. Блок.
Да, Россия господина Блока непременно укачала бы живую душу пролетарского поэта, но на его счастье и к счастью нашей поэзии живую душу раскачала пролетарская революция»96. Здесь не приходится вдаваться в тонкости влияний Блока по той простой причине, что критик оперирует исключающими друг друга понятиями, исходит из твердого убеждения: представители иных социальных слоев могут лишь «укачать» пролетарского поэта, между ними не должно быть ничего общего. И так настойчиво преследует П. Бессалько свои цели, что не только раннее творчество Кириллова называет «бесславной полосой», но и решительно осуждает стихотворное послание, посвященное автору «Двенадцати». А между тем это стихотворение весьма примечательно. Написанное как бы от лица непосредственных участников революционных событий, оно было обращено ко всем лучшим художникам прошлого, которые, как и Блок, мужественно стали «под знамена» борющегося народа:
Поэтам революции
Мы обнажили меч кровавый,
Чтоб гнет разрушить вековой,
И с верой светлой в жребий правый
Мы вышли на последний бой.
И в страшный час борьбы и муки,
В кровавом вихре грозных битв
Мы услыхали чудо-звуки
Благословляющих молитв.
И вы, что нежностью питали
Ожесточенные сердца,
Вы под знамена наши встали,
Чтоб вместе биться до конца.
О светлый час благословенный,
Велик наш огненный союз:
Союз меча борьбы священной
С певцами легковейных муз97.
Как отмечает В. Орлов, Блок бережно сохранил газетную вырезку с этими стихами98. Для него, конечно, был полон особого смысла сам факт приветствия «поэта-пролетария» (такая подпись стояла в первоначальной публикации), как и близки требование сделать «в страшный час борьбы» решительный выбор, мотив радостного единения всех сил, преданных революции. А то, что идея «союза» провозглашалась из лагеря Пролеткульта, придает стихотворению Кириллова дополнительный интерес.
Действительно, писатели этого лагеря не раз перешагивали через искусственно возводимые на их пути барьеры, вступали в живое общение с «поэтами революции», принадлежащими к иной социальной и литературной среде. Совместные выступления в печати, такие личные контакты, как например, близость М. Герасимова с Есениным и Клычковым, - все это наглядно показывает, как в практике литературного развития нарушались строжайшие предписания об изоляции. Тем не менее настроения классовой исключительности, «первородства» были очень устойчивыми. Ведь М. Герасимов на одной из конференций пролеткультов заявлял: «Мы должны сами строить нашу культуру... Мы не должны оставлять Пролеткульта. Это - оазис, где будет кристаллизоваться наша классовая воля. Если мы хотим, чтобы наш горн пылал, мы будем бросать в его огонь уголь, нефть, а не крестьянскую солому и интеллигентские щепочки, от которых будет только чад, не более»99. Несмотря на витиеватость, эта метафористика не допускала каких-либо кривотолков, была совершенно ясна в своей агрессивной направленности. Не было недостатка и в «персональных» выпадах. «Они еще претендуют на жизнь... без нас они подохнут с голоду, потому что без нас им нечем жить... Они питались объедками с нашего стола»100, - в таких выражениях аттестовал, например, И. Садофьев представителей старой художественной интеллигенции, называя, в частности, имя Блока. И не только в сходных тонах, но и с характерным повторением этих уничижительных местоимений «они», «им» вел разговор с инакомыслящими В. Александровский: «...Кажется, чего бы всем этим Маяковским, Бальмонтам и др. на каждом диспуте так яростно огрызаться и визжать на нас? Ведь мы их пока еще не трогаем. Да - пока! Но они знают, что это „пока» мы уже переходим, и им делается не по себе»101. Такое, на первый взгляд несколько неожиданное «уравнение» Маяковского и Бальмонта, было по-своему закономерно, ибо все, кто не принадлежал к избранной касте, подвергались остракизму, попадали в одну категорию противников, обреченных на скорую гибель.
В недавнем прошлом наше литературоведение немало по грешило против истины, рассматривая пролеткультовскую деятельность почти исключительно в негативном плане. Не случайно даже авторы солидного академического труда заканчивали характеристику дореволюционного творчества рабочих поэтов следующей оговоркой: «Ошибкой было бы считать, что их учениками и продолжателями явились поэты Пролеткульта...»102 Это произвольное, совершенно расходящееся с фактами утверждение отвечало неписаному, но принятому правилу: все, что связано с Пролеткультом, заслуживает по преимуществу хулы, осуждения и т. д. «В конце концов, - отмечает в своих «Очерках» А. Кулинич, - выработался штамп огульного отрицания всей литературы, связанной с деятельностью этих объединений»103.