Страница 4 из 38
«Что Вы делали, родители мои?» - спрашиваю иногда я. – «Что делали лично Вы, когда страна по швам трещала?»
Отмалчиваются, или говорят:
- Что, что?! Вас рожали. Воспитывали… Да и не думали мы…
- А почему вы не думали?
- Не знаем.
А ведь и вправду – не знают. Я за них не могу знать тем более…
Интересно – а знал бы я, что ответить, если бы меня мои дети спросили что-то подобное?!
Палыч отвел меня на объект, вкратце объяснил, что к чему. Я сказал, что ранее мне доводилось трудиться на стройке, - строил гостиницу на станции Пионерской.
(Пристройка там такая в семь этажей имеется сбоку).
Я почему-то подумал, что в прошлом своем он (Палыч) был обязательно прапорщиком в армии, или же занимал какой-то другой подобный пост. Еще я подумал, что он пьет, когда не на вахте (вахта на стройке равняется 15-ти дням). Пьет и лечится потом, скорее всего.
Как потом окажется, я был, пожалуй, прав, потому что Палыч внезапно часто психовал, орал, и на чьи-либо слова из строителей: «Это нам положено!», всегда нервно отвечал, крича:
- «На хую наложено!»
Но мне с ним было легко. С Лехой они работали посменно. Пятнадцать дней - один, пятнадцать дней – другой.
С Палычем мне было даже весело. Он меня забавлял. Помню, как он меня спросил как-то, почему я с бородой хожу, на что я ответил, не задумываясь, что я - старообрядец. Спорол хуйню. Он поверил. А может, и не знал вовсе, что значит то, что я ответил. Потом, правда, через какое-то время, когда надо было что-то быстро подсчитать, и я не смог, он мне сказал:
- «Э-эх, а еще с бородой!»
Да тот же декан наш, когда мы учились, сказал Ване Безруку: «Ты бороду отрастил, а ума не нажил!». Очень не нравятся бороды наши молодецкие…
Молодой и с бородой – значит подозрительный. Если старый, – то нормально.
Худой – тоже значит подозрительный. Солидные люди имеют живот, а у кого есть живот – с тем можно иметь дело. Значит, он хорошо питается, состоятельный. А худой если, то и ест, наверное, плохо, и вообще хрен знает, что у него там в голове.
Почти сразу я подружился с Игорем – сухим и жилистым парнем. Разговорившись, мы нашли кое-что общее.
Кличка была у Игоря – Шахматист – он отлично играл в шашки и шахматы. Рассказывал очень смешно, как он обыгрывал маститых игроков в свое время. Брат его старший тоже отлично играет. Вместе они выигрывали на пару большие куши, играя на деньги, а подростками ездили на всевозможные олимпиады и брали первые места в области.
Убедился я в его профессиональной игре и в перерыве как-то, когда он одного за другим легко обыгрывал в шашки.
- Весь секрет в том, - говорил мне Игорь, - что противник делает первые свои два-три хода, и я уже знаю исход партии. Здесь чистая логика плюс математика. Больше ничего. Это весь секрет. Это все: именно логика и математика, - повторил он.
Я с детства увлекаюсь шахматами. В шашки очень плохо играю. С логикой и математикой у меня просто беда. Даже играя в шахматы, всегда руководствуюсь в основном тактическими маневрами, которые знаю, но никак не логикой и вычислениями. Не стать мне вторым Ботвинником.
С Игорем дружил Влад, огромный мужик. Владу было тридцать восемь лет, как и Игорю, примерно. Вместе они смотрелись, конечно, весело: Игорь, - невысокий, очень худощавый: жилы обтянутые кожей, и Влад – не человек, а какая-то гора с бритой башней. В прошлом его величали – «Медведь», признался Влад. Раньше он занимался боксом. Тоже был судим, как и Игорь, вроде.
Работали они бетонщиками-арматурщиками. Я, поскольку был разнорабочим, работал и с ними, так как меня постоянно бросали на разные задания к разным людям на объекте. Я и выполнял, трудился…
Все вместе мы были от одной конторы, через которую устраивались. Только я - на время, а они на всю вахту, на лето и осень, и, возможно, далее. Однако же Игорю и Владу не удалось доработать и до начала августа. Их уволили.
Дело было так: в обед, в раздевалке мужики пили, по-тихому, без палева, и тому подобного. Разливали в кружки, выпивали, пустую бутылку ставили под скамейку, или кидали в свои сумки. Пить, естественно, было запрещено. Мастера и прораб знали, что они пьют, но спалить никак не могли. Заходили в раздевалку, находили пустые водочные бутылки, ругались, выставляли их на стол. Спрашивали: кто пил. Но кто ж сознается?!
Так, в один день, в обед, Игорь и Влад прилично выпили, и, выйдя на объект, уснули за кладкой кирпичей, на картонках, там, где мы отделывали будущее подвальное помещение. Зашел Леха, мастер, увидел их спящих, пьяных, и сообщил им, что они уволены, и могут катиться на все четыре стороны. Влад с Игорем попытались извиниться, и как-то замять это дело, дескать, давай, договоримся, Леха; но Леха уже побежал все растрезвонивать прорабу, начальнику участка, и директору объекта, - не поленился тоже, - сгонял и сообщил.
К концу дня Игорь с Владом сидели злые в раздевалке, - материли Леху. Остальные мужики их поддержали, поскольку они-то тоже пили, и попасться мог любой из них.
- Вот сука! Вот пидорас, блять! Гондон! – кричал Влад. – Я же один раз его ебну и он не встанет. При этом он сидел напротив меня, потный, огромный, голый по пояс, и крутил своими пудовыми кулаками.
В том, что он действительно с одного удара убьет Леху, я ни капли не сомневался. Никто, пожалуй, не сомневался.
Игорь же, сидел, свесив голову, отходил от выпитого, и думал о том, что теперь ему будет, видимо, нечем платить за учебу дочери. Она учится у него в «ВолГУ» на третьем курсе. Он мне рассказывал, что с женой и с дочерью давно не живет, но исправно платит за ее обучение, а жене дает денег на жизнь. Сам же живет с женщиной в Красноармейском районе, и каждое утро встает в пять утра, чтобы в шесть сесть в электричку, и к восьми быть на стройке.
- Давай его отпиздим! – не унимался Влад.
- А-а, да ну его... – махал рукой Игорян, тянулся сухой рукой за сигаретами, поправлял свою растянутую серую майку, и вздыхал.
Леха же в это время, наверняка, стоял под дверью раздевалки и все слушал, потому что вошел он только после той тирады, что произнес в его адрес Владислав.
Леха, как ни в чем не бывало, позвал электрика, Иваныча, чтобы тот вышел на участок; и как бы невзначай обратился к двум «собутыльникам»:
- Зайдите в мастерскую, за документами. Там сейчас подписывают вам… - и, не дождавшись ответа, Леха пулей выскочил из раздевалки.
- Гондоооон! – крикнул ему в след Влад.
Алексей, очевидно, сделал вид, что не услышал.
Вся раздевалка была на стороне «невинно пострадавших», и поэтому, все присутствующие заржали: и монтажники, и бетонщики, и электрик, и я.
Я тоже был на стороне Влада и Игоря, так как было понятно, конечно, что мастер поступил по правилам, однако, при этом, поступил, естественно, не по-людски. Это видели все. И, потом, Леха, как я заметил, был подловатый парень по жизни, эта его подловатость так и сквозила из него. Даже в мелочах. Взять хотя бы то, что, сядешь, допустим, перекурить только, минералочки там выпить, - он тут как тут влетает в дверной проем, словно поджидал, в своем синем комбинезоне, и кричит: «Че сидим-то, а!?» - «Да только присели», - объясняете. А он: «Давай, давай, поехали, поехали, понесли!». И вскакиваешь, несешь дальше, то, что нес. Носилки с цементом, например, мусор строительный. Мусора было – не передать сколько. В основном это битые кирпичи, известка, куски арматуры, бумажные мешки из-под цемента. И в каждых носилках, если приглядеться, видны пустые пачки из-под сигарет. Курят все страшно на стройке.
Сколько мы таких носилок перетаскали, наверное, мне не сосчитать зараз.
Палыч так не поступал, как Леха. Он появлялся, матерился, что называется, «для порядку», как истинный советский прораб, и уходил. Рабочие его все же уважали, - делаю вывод.