Норма

Алексей Кириллович поставил блюдечко в угол, выключил чайник. Бросил в заварной три ложки чая, залил кипятком, накрыл грязным, вчетверо сложенным полотенцем.

Кот понюхал сосиску, взобрался на стул и лег. Алексей Кириллович потыкал ножом картошку:

— О?кей.

Выключил, неловко слил кипяток и поставил открытую кастрюлю на стол.

Сторонясь пара, положил на тарелку картошек, выловил там же сосиску

Синус дремал, шевеля бровями.

Алексей Кириллович достал из холодильника масло, отвалил от двухсотграммового куска добрую половину, кинул на картошку.

Сел, взял вилку и стал есть.

Кот приоткрыл глаза, приподнялся и мяукнул.

— Нет, уж брат. Вон в углу тебе. И, между прочим, тоже самое. Ну а картошка пища не твоя… ммм… наши бедные желудки — удки, удки… да…

Синус смотрел на него, выгнув спину.

Алексей Кириллович макал дымящиеся кусочки сосиски в плавящееся масло и отправлял в рот, под редкие седые усы:

— И считали мы минутки-утки-утки… да. Были минутки. Вот мммм. Синус — косинус. Тангенс… ммм… котангенс… Унд все былое. Я вспомнил вас… ммм… энд все былоэ. Былоэ. Рэмэмбэ юу энд ео уандэфул айз. Ты знаешь… м… что такое… это… ммм… проварилось дай боже… не знаешь какие бывают уандэфул айз. У твоей покойной хозяйки уоз лайт грин. Немного похожие на твои… слушай… а что ты так на меня смотришь? Неужели завидуешь? Картошке?! Господи, Синус! Это не так вкусно, как кажется… особенно для котов… ну вот… раз… и все…

Он проглотил последний кусок, отодвинул тарелку, хлопнул в ладоши, потер:

— Чайку-с, господа! Не угодно ль!

Кот отозвался жалобно.

— Чай тоже не твоя стихия.

Алексей Кириллович встал, снял с чайника полотенце, налил чая в немытую чашку, бросил кусочек сахара:

— Не боле. Зачем же боле? Чего же боле? Мой друг?

Сел, размешал сахар, отхлебнул, поправил усы и, держа чашку перед собой, крохотными шажками двинулся в комнату:

— Вот и вот, и вот, и вот…

Кот спрыгнул со стула, потрусил за ним.

В комнате Алексей Кириллович поставил чашку на заваленный бумагами стол, сел в кресло, положил перед собой пачку машинописных листов, полистал:

— Мммм это было…. ага… это да… ага! Вот. Зададим мультипликативный закон, определяемый таблицей три… так… нейтральный элемент относительно… так… относительно… так… но, милый, мой, это же тютелька в тютельку реферат Юрковского. Конечно, ведь если тело упорядочено, то множество реперов может быть разбито на два подмножества, чего он Америку открывает… Так. Такая матрица определяет отображение энмерного векторного пространства в другое векторное пространство… Ну и что? Это ведь теорема о невыраженной матрице! Юморист.

Алексей Кириллович выдвинул ящик стола, вынул лежащую на салфетке норму и, не отрываясь от листков, стал отщипывать кусочки, изредка запивая чаем:

— Так… так… ну, а это уж тоже ведь… умножение матрицы на скаляр дистрибутивно относительно сложения скаляров… ну… так… это было… а где он про линейную комбинаторику трепется … ага… символ Кронекера равный нулю, если множество квадратичных матриц образует кольцо относительно суммы и произведения… ну и что? А где же два тензора пространства. Они же эквивалентны.

Крошки нормы падали ему на колени, сыпали на пол. Синус лежал на диване, положив морду между лап.

— А как же класс тензоров определить? Ведь это элементы внешнего ряда, чудак… ну… а зачем билинейную структуру рассматривать ? Юморист! Нам важно знать параметры левого тензора, а не кривую полиномиальной функции… а здесь что… ага… ну это ясно… ага… тут он… так. Так! Интересно! И что же? Это в пику евклидову пространству! Бог ты мой! Ха-ха, ха-ха! О, держите меня! Полярная форма фундаментальной полиномиальной функции называется скалярным рассеянием! Ха-ха-ха! В огороде бузина, в Киеве дядька!

Чай кончился раньше нормы.

Алексей Кириллович взял оставшийся кусок, отправил в рот, стал жевать, разглядывая листки:

— Ну… м…. а где же хваленые фокусы со смешанными тензорами … так… ну… ммм… векторная взаимозаме… ой!

Он замер, запустил пальцы левой руки в рот, достал небольшой предмет, коричневый от нормы. Протерев его о ладонь, Алексей Кириллович понял, что это пуговица.

— Господи…

Он отложил рассыпающиеся листки, поднес пуговицу к глазам.

— Бог ты мой… пуговица! А как же… бог ты мой… это что ж… Синус! Смотри, пуговица!

Кот поднял морду, лениво маяукнул.

Алексей Кириллович встал, прошаркал к окну, еще раз поднес пуговицу к лицу:

— Надо же… кто-то пуговицу проглотил… господи… как же он умудрился-то?

Кот встал, сделал несколько шагов по дивану, вытянулся и, зевая, запустил когти в протертый плюш.

— И что, и прям по ебальнику? — Женька кинул окурок в лужу.

— Ага. И, бля, не опомнился ни хуя, а он пиздык, бля, аж, искры, бля…

Сергей остановился, отнял скомканный платок от носа.

— Идет? — Женька посмотрел на его распухший нос с запекшейся у ноздрей кровью.

— Идет, сука…

— Ну, запрокинь голову, давай постоим.

— Да ну, на хуй, Жень, он ведь слиняет щас быстро. На внуковском автобусе. Они там с Пекой и Хохлом. И Сашка Гладилин.

— А этот-то хули затесался?

— Хуй его знает. Как прилипала, бля. Нашим и вашим. И не вступился даже.

— Ты с ним учился вместе?

— Ага. ПТУ кончал. Давно правда. На танцы вместе ходили.

Сергей нагнулся, высморкался на асфальт:

— Ну, бля, башка гудит. Прям в переносицу пизданул…

— Вытри с руки.

Сергей вытер забрызганную кровью руку, пошмыгал носом и снова приложил к нему платок:

— Слышь, Жень, а может за Саней зайдем?

— Да не боись, справимся.

— А у меня ремень со свинцом как назло дома. Так бы я б снял бы, да таких пиздюлей бы вложил. Разогнал бы к ебени матери.

— Они поддатые?

— Да не то чтоб очень. Слегка. Рожи красные, лыбятся, бля…

— А залупнулся Пека первый?

— Ага. Сыч ему шепнул, бля, тот ко мне. Ну, попиздели, Пека сам ссыт. Обозвал меня, я толкнул его. Тут Сыч и вмазал.

— Ясненько.

Прошли мимо автобусной остановки, обогнули очередь за помидорами, двинулись по улице.

В фонарях зародились слабые голубые точки, замигали, стали расти. Попавшаяся навстречу полная женщина с авоськой сощурилась на Сергея, покачала головой. Сзади загудел грузовик, заставил перейти на тротуар. Сергей шел, втянув голову в плечи:

— А Хохол ржал стоял. Ржет, как мерин, бля…

— Сыч один раз ёбнул?

— Ага. Один. Ну и пошел я… Хули толку — одному против троих…

— Ну, Сычу мог бы ёбнуть разок.

— Да Жень, они б меня в землю втолкли!

— Ну, не преувеличивай… не так страшен черт.

— Да хуль мне пиздеть-то? Он ж на голову выше меня!

— Значит, меня на две.

— Ну, ты ж у нас спортсмен, бля.

Перешли на ту сторону. Быстро смеркалось. Сырой ветерок шевелил Сергеевы космы. Фонари горели в полную силу.

Свернули, двинулись через проходной двор. Пробрались под развешанным бельем, прошлепали по лужам. Возле подъезда две девочки крутили веревку, а другая готовилась прыгать. Две матери катали коляски.

— Они щас там еще, бля буду. Не успели, наверно. Хохол бутылку покупал.

Девочка вскочила под веревку, стала прыгать.

Вышли к магазину.

У входа толкались несколько мужиков. Заметив Женьку с Сергеем, обернулись к ним.

— Слышь, ребят, вы Сыча с компанией не видели? — спросил, подходя Женька.

— Они в роще распивают, — махнул рукой небритый мужик в кепке. — А что, вырубать собрались?

— Как получится.

— Давай, Жень, — ощерился мужик, — А то поприехали, развыебывались. Я видел как с Сережкой-то.

— Чего ж не помог?

— Да какой из меня помощник… здоровья нет…