Норма

— Да не нюхай ты, чудак-человек! Глотай побыстрей. У нее вкус необычный такой, глотай, как лекарство!

Коля брезгливо разглядывал наполненную ложку:

— Черт возьми, ну почему обязательно есть?

— Колька! Ты что?! А ну ешь давай!

Коля зажмурился, открыл рот и быстро сунул в него ложку.

— Вот! И глотай!

Коля лихорадочно проглотил, скривился, пошлепал губами:

— Гадость какая…

— Колька! А ну замолчи! Ешь давай!

Коля проглотил новую порцию:

— Странный вкус какой-то…

— Не странный, а нормальный. Жуй!

Коля отделил другой кусочек, снял губами с ложки, прожевал:

— Странно, а… когда ешь запаха не чувствуешь…

— Так я к тебе о чем толкую, голова! — засмеялся Федор Иванович, — Потом привыкнешь, вообще замечать перестанешь.

Коля стал орудовать ложкой посмелее.

Вера Сергеевна заглянула из комнаты, вышла и улыбаясь, встала у косяка:

— Ну как?

Коля ответно улыбнулся ей:

— Вот, мам съел.

— Молодец.

Коля доел норму, бросил ложку в тарелку и шлепнул ладонями об стол:

— Годидзе!

— Третья группа продолжает рисовать, вторая встает и идет на горшочки! — Людмила Львовна подошла к низеньким столикам, за которыми сидели дети, хлопнула в ладоши. — Раз, два! Ну-ка все дружно отложили карандаши и встали! Раз, два!

Дети стали нехотя вставать.

— Ну-ка быстро! Маша, я кому говорю! Успеете еще порисовать. Андрей! Это что такое! Встали, пошли за мной! Не бежать! Идти шагом.

Девятнадцать пестро одетых девочек и мальчиков двинулись за Людмилой Львовной.

Вышли в коридор, стали подниматься по лестнице на второй этаж. Людмила Львовна поднималась первой:

— Не обгонять друг друга. Идти спокойно. Шуметь не надо.

Ее голос громко звучал в лестничном пролете.

Топоча ножками, дети поднимались наверх.

На втором этаже, обогнув оставленные малярами стремянки, прошли свежевыкрашенным коридором. Возле двери с забрызганной краской табличкой «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» Людмила Львовна остановилась:

— Разобраться по парам. Не шуметь! Постников! Сколько раз можно говорить! Отстань от нее!

Дверь отворилась, вышла нянечка, вытирая руки тряпкой.

— Ну, как? — повернулась к ней Людмила Львовна.

— Готово, — улыбнулась нянечка.

— Проходите, не толпитесь. И по порядку на горшочки.

Дети стали входить в комнату. Она была не очень большой с двумя зашторенными окнами. Вдоль стены на узком деревянном помосте стояли двадцать белых пронумерованных горшков.

— Это какая, вторая? — спросила нянечка, пропуская детей и протянутой рукой касаясь их головок.

— Вторая, — Людмила Львовна вошла и встала напротив помоста. — Садимся спокойно, не мешаем друг другу. Андрей! Сколько раз тебя одергивать?

Дети, спустив штаны, расселись по горшочкам.

— А что, не все? — нянечка махнула тряпкой на пустующий горшок.

— Шацкого нет.

Людмила Львовна прислонилась к стене.

Нянечка отжала тряпку над ведром и положила на подоконник.

— Штанишки на коленках. Ниже не спускаем. Не толкаем соседей! Света? Кто не покакает, тот рисовать не пойдет!

— А я не хочу.

— И я, Людмил Львовн.

— Посидите, посидите. Захочется. Не толкаемся, кому говорю? Кто покакал, тот встает.

Дети смолкли. Некоторые начали кряхтеть.

Через несколько минут трое поднялись, подтянули штаны и сошли с помоста. Потом встал а девочка, придерживая юбку зубами, натянула трусики.

— Кто покакал, тот не шумит и спускается в зал. Не шумит и не задерживается, Рубцова!

Девочка скрылась за дверью. Встали еще несколько детей.

— Так, Алексеев не покакал, он садится снова, — Людмила Львовна подошла и усадила улыбающегося Алексеева. — Пашенко Наташа, ты еще не хочешь посидеть? Ну, что это за крошка, куда это годится?

Пашенко мотала головой, натягивала колготки:

— Я не могу, Людмила Львовна.

— Ну, беги, ладно. Алексеев, не болтай ногами!

Нянечка унесла ведро.

— Людмила Львовна, а я только пописал.

— Теперь покакай.

— А я не могу. Не могу писать и какать. Я или пописаю или покакаю.

— Не выдумывай. Сиди.

— А я все равно не покакаю.

— А ты постарайся.

Встали четверо.

— Тебя что, прослабило? — Людмила Львовна заглянула в горшок Фокина.

— Неа.

— Чего — неа? Вон, понос, жидко совсем. Иди. Руки надо мыть перед едой.

Фокин разбирал запутавшиеся помочи.

— Господи, перекрутил-то! — вошедшая нянечка стала помогать ему. На горшках остались шестеро.

— Ну как, Алексеев?

Алексеев молча теребил сбившиеся на колени трусы. Одна из девочек громко кряхтела, уставившись расширенными глазами в потолок.

Бритоголовый мальчик громко выпустил газы. Людмила Львовна улыбнулась

— Вот, Алексеев, бери пример с Купченко!

Две девочки встали. Потом встал бритоголовый, потом еше один. Сосед Алексеева тужился, сцепив перед собой руки.

Людмила Львовна достала из кармана халата часы.

— Самая быстрая группа. Первая, так та сидит, сидит… Гершкович разревется, как всегда… У тебя бак готов?

— А как же.

Нянечка открыла шкаф, вытащила большой алюминиевый бак с красной надписью:

Сосед Алексеева встал, с болтающимися у колен штанами проковылял с помоста:

— Я все, Людмила Львовна.

— Ну, иди.

Вытянув руку, Алексеев ковырял застежку сандалии.

— Что, один остался? — улыбнулась нянечка, снимая крышку с бака.

— А он всегда до последнего сидит.

Людмила Львовна зевнула, подошла к окну:

— Алексеев, у тебя мама во Внуково работает?

— Она инженер.

— Но во Внуково?

— А я не знаю. Она билеты проверяет.

— Ну так значит во Внуково.

— А я не знаю.

— Ничего ты не знаешь.

Нянечка вынула из шкафа ведро и крышку.

— Ну, что, не покакал, Алексеев?

— Так я ж не могу и писать и какать вместе.

— Тогда сиди.

Нянечка, придерживая содержимое горшков крышкой, сливала мочу в ведро, а кал вываливала в бак.

— Кто-то обманул, — Людмила Львовна заглянула в пустой горшок, — кто же сидел здесь… Покревская, наверно.

— За всеми не усмотришь.

— Точно. Алексеев! Видишь, что ты мешаешь? Сколько можно ждать?

— Но я какать не хочу.

— Не будешь рисовать сегодня.

— А я и рисовать не хочу.

Людмила Львовна остановилась перед ним, вздохнула:

— Вставай.

С трудом отлепив зад от горшка, Алексеев встал. В горшке желтела моча.

— Иди. Тошно смотреть на тебя. И чтоб к карандашам не притрагивался! Будешь цветы поливать.

Алексеев подобрал штаны, глядя на работающую нянечку, стал застегиваться.

Нянечка выплеснула мочу из его горшка в ведро:

— Так и не выдавил ничего, сердешный.

Людмила Львовна заглянула в бак:

— Тогда минут через десять я первую приведу.

— Ладно.

Алексеев издали посмотрел в бак и вышел за дверь.

— Прелесть какая, — Марина провела рукой по Викиной груди, — действительно стоит. Чудо.

Голая Вика сидела на тахте, прислонившись к стене и жевала яблоко. Марина лежала навзничь головой у нее на коленях:

— Ты как кинозвезда.

— Кинопизда.