Страница 14 из 64
– Позволь, я попробую.
Он говорил уверенно, на греческом, который был выучен явно не в классе.
– Он новый, поэтому жесткий. – Александр, отработавший дневную норму греческого, ответил по-македонски.
Незнакомец присел на корточки рядом с ним:
– Совсем как настоящий, как у взрослых. Его сделал твой отец?
– Конечно нет. Дорей-критянин. Он не может сделать мне критский лук – они из рога, только мужчины могут их согнуть. Лук мне сделает Корраг.
– Зачем ты расстегиваешь пряжку?
– Ремень слишком длинный, – пояснил Александр.
– А по-моему, как раз. Хотя ты меньше. Давай я сделаю.
– Я прикидывал. Нужно укоротить на две дырки.
– Ты сможешь увеличить его, когда подрастешь. Кожа твердая, но я смогу помочь. Мой отец сейчас у царя.
– Зачем он там? – спросил Александр.
– Не знаю, он велел мне ждать здесь.
– Он заставляет тебя говорить по-гречески целый день?
– Мы все дома говорим по-гречески, – ответил мальчик. – Мой отец – гость и друг царя. Когда я стану старше, мне придется быть при дворе.
– А ты не хочешь?
– Не очень, мне нравится дома. Посмотри вон на тот холм, не первый, а следующий, – сказал мальчик, – все это наша земля. Ты вообще не говоришь по-гречески?
– Говорю, если хочу. И перестаю, когда надоедает.
– Ну, ты говоришь почти так же хорошо, как я. Зачем тогда говорить на македонском? Люди подумают, что ты деревенщина.
– Мой наставник заставляет меня носить эту одежду, чтобы я был похож на спартанца, – объяснил Александр. – У меня есть хорошее платье; я надеваю его только по праздникам.
– В Спарте всех мальчиков бьют.
– О да, он однажды и мне пустил кровь. Но я не плакал.
– У наставника нет права бить тебя, он должен только рассказать все твоему отцу. Во сколько он вам обошелся?
– Он дядя моей матери, – сказал Александр.
– Гм, понимаю. Мой отец купил педагога специально для меня.
– Когда тебя бьют, ты учишься терпеть боль. Это пригодится на войне.
– На войне? – изумился мальчик. – Но тебе всего шесть лет.
– А вот и нет! Мне будет восемь в следующем месяце Льва.
– И мне тоже. Но тебе не дашь больше шести.
– Ох, дай я сам сделаю, ты слишком копаешься!
Александр дернул за перевязь. Ремень скользнул обратно в пряжку.
– Дурак, я почти что сделал, – рассердился незнакомец.
Александр грубо выругался по-македонски. Мальчик застыл от изумления и весь обратился в слух. Александр, в запасе которого было предостаточно подобных выражений, почувствовал, какое вызывает почтение, и не умолкал. Дети сидели на корточках, и забытый колчан лежал между ними.
– Гефестион! – донесся громовой крик от колонн портика.
Мальчики отпрыгнули в стороны, как дерущиеся собаки, на которых вылили ведро воды.
Когда прием у царя закончился, благородный Аминтор с огорчением заметил, что его сын покинул портик, где ему велено было оставаться, вторгся на площадку царевича и отобрал у того игрушку. В этом возрасте с мальчишек ни на секунду нельзя спускать глаз. Аминтор упрекал себя за тщеславие; ему нравилось всюду показывать сына, но брать его сюда было глупо. Злясь на себя, он зашагал к мальчикам, ухватил сына за шиворот и отвесил ему оплеуху.
Александр уже забыл, из-за чего вышла ссора.
– Не бей его! – крикнул он. – Меня никто не обижал. Он подошел, чтобы помочь.
– Очень великодушно с твоей стороны, Александр, заступиться за него. Но он ослушался.
Мальчики обменялись быстрыми взглядами, смущенные изменчивостью человеческой судьбы. Преступника поволокли прочь.
Прошло шесть лет, прежде чем они встретились снова.
– Александру не хватает прилежания и дисциплинированности, – сказал Тимант-грамматик.
Большинство набранных Леонидом учителей считали попойки в зале слишком утомительным делом и с отговорками, забавлявшими македонцев, спасались в своих комнатах, там они спали или беседовали друг с другом.
– Может быть, – кивнул учитель музыки Эпикрат. – Но лошадь оценивают не по тому, как она ходит под уздой.
– Мальчик занимается, только когда хочет, – поддержал разговор математик Навкл. – Поначалу ему все было мало. Он может вычислить высоту дворца по его полуденной тени, и, если спросить его, сколько человек в пятнадцати фалангах, он даст ответ залпом. Но мне так и не удалось увлечь его красотой чисел. А тебе, Эпикрат?
Музыкант, худой смуглый эфесский грек, с улыбкой покачал головой:
– Твои числа служат пользе, а мои – чувству[24]. Как мы знаем, музыка нравственна; моя задача – воспитать царя, а не музыканта-виртуоза.
– Со мной он дальше не продвинется, – мрачно предрек математик. – Я сказал бы, что сам не знаю, зачем я здесь нужен, но кто мне поверит.
Взрыв хохота, сдобренного непристойностями, донесся из зала. Там какой-то местный талант в меру сил улучшал традиционную застольную песню. На седьмой раз гуляки загорланили хором.
– Да, нам хорошо платят, – сказал Эпикрат. – Но столько же я мог бы заработать в Эфесе как педагог или как музыкант. Здесь я – маг, фокусник. Я вызываю грезы. Я приехал не для того, и все же мне это любопытно. Тебя это никогда не занимало, Тимант?
Тимант фыркнул. Он находил сочинения Эпикрата слишком новомодными и чересчур эмоциональными. Афинянин Тимант превосходил всех остальных чистотой своего стиля; фактически он был учителем Леонида. Чтобы приехать в Пеллу, Тимант закрыл свою школу, посчитав работу в ней обременительной для своего возраста и радуясь возможности обеспечить себе остаток дней. Он прочитал все, достойное прочтения, и когда-то в молодости понимал, о чем пытаются сказать поэты.
– Мне представляется, – сказал Тимант, – что здесь, в Македонии, устали от страстей. В дни моего ученичества много говорили о культуре Архелая. Кажется, вместе с непрерывными войнами, начавшимися после, хаос вернулся. Не скажу, что двор здесь вовсе лишен утонченности, но в целом мы среди дикарей. Вы знаете, что юноши в этой стране считаются взрослыми, когда убьют вепря и человека? Похоже, что мы перенеслись в древнюю Трою.
– Это облегчит твою задачу, – заметил Эпикрат, – когда ты дойдешь до Гомера.
– Система и прилежание – вот что требуется для изучения великих поэм. У мальчика хорошая память, когда он дает себе труд ее напрячь. Сперва Александр довольно успешно учил списки. Но он не может подчинить свой ум системе. Объясняешь конструкцию, приводишь соответствующий пример. Но думать о грамматике? Нет. Всегда «Почему они приковали Прометея к скале?» или «Кого оплакивала Гекуба?».
– Ты ему рассказал? Царям следует научиться жалеть Гекубу.
– Царям следует научиться владеть собой. Сегодня утром он прервал урок, потому что – единственно из-за удачного синтаксического построения – я привел несколько строк из «Семерых против Фив». А кто были эти семеро? Извольте рассказать. Кто вел конницу, фалангу, легковооруженных стрелков? Это не цель разбора, сказал я, сосредоточьтесь на синтаксисе. Он нахально ответил мне на македонском. Я был вынужден отстегать его линейкой по ладоням.
Пение в зале прервалось. Раздалась пьяная брань. Потом звон разбиваемой посуды. Загрохотал голос царя, шум стих, певцы завели новую песню.
– Дисциплина, – многозначительно сказал Тимант. – Умеренность, самообладание, уважение к закону. Если мы не заложим в нем эти основы, кто сделает это? Его мать?
Повисла пауза, во время которой Навкл, в комнате которого происходила беседа, нервно открыл дверь и выглянул наружу. Эпикрат сказал:
– Если ты хочешь соревноваться с ней, Тимант, ты бы лучше подсластил пилюлю, как я.
– Наш ученик должен сделать усилие и сосредоточиться. Это корень всякого образования.
– Не знаю, о чем вы все толкуете, – перебил Тиманта Деркил, атлет из гимнасия.
Все думали, что он заснул, склонившись на кровать Навкла. Деркил полагал, что усилие следует чередовать с отдыхом. Он был на середине четвертого десятка, его овальная голова и короткие кудри приводили в восторг скульпторов. Свое прекрасное тело Деркил усердно тренировал. Он говорил, что делает это, чтобы подать хороший пример своим ученикам. Но завистливые коллеги полагали, что причиной всему – тщеславие. Деркил гордился полученными лавровыми венками и не стремился показать себя умником.
24
Числа и их соотношения играли важную роль в теории античной музыки.