Страница 3 из 15
Сергей знал наизусть это короткое письмо. Сейчас, лежа в окопе и наблюдая за другом, он пропустил мимо ушей слова Чолпонбая: «Брат что-то не пишет... То через день, а то... ничего не понимаю... Уж не случилось ли с ним чего?»
Хорошо, что Сергей часто вот так просто приходил «в гости» к другу. И Чолпонбай в этом приходе ничего не видел особого, он ничего не подозревал. Но сегодня он пришел, чтобы решить: показать письмо или подождать? Подождать? Но для чего? Показать? Но зачем? Ведь такую потерю перенести нелегко, а тут еще перед ночной схваткой.
«Ну так сказать или нет? — тревожно думал Сергей. — А какое, собственно, право я имею скрывать это? Какое? Право друга, оберегающего... От чего? От правды, хотя и страшной правды? Мама учила меня поступать с другими так, как я хотел бы, чтобы поступили со мной... Ну как бы я хотел? Прямо головоломка... Подготовить бы его! Да, наверно, постепенно надо подготовить, незаметно, исподволь».
— Вы что-то от меня скрываете? — вдруг неожиданно спросил Чолпонбай, отложив бинокль в сторону и по-детски ладонью протирая глаза.
— Откуда ты взял?
— Ниоткуда! Просто никогда вас таким не видел, — глядя прямо в глаза политруку, сказал Чолпонбай и отложил бинокль в сторону.
— Каким?
— Темным, как туча. — И Чолпонбай, шутливо сдвинул брови, показывая, как темна туча.
— Тебе просто так показалось.
— Вы уже несколько дней такой... Будто потеряли близкого человека, брата потеряли. Я чувствую, что у вас сердце болит. Но почему со мной не поделитесь? Мы ведь ничего не скрываем друг от друга. А беду, если ее разделить с другом, так она вдвое меньше будет. Может быть, я чем-нибудь помогу?
Сергей чувствовал, как при каждом слове друга горло его сжимает невидимая, но цепкая рука. Он силился улыбнуться, но губы искривила гримаса.
— Неужели даже мне сказать не можете? С девушкой, с Ниной, может, что случилось?
Сергей развел руками, заново переживая то, что пережил несколько дней назад, распечатав письмо, извещавшее о смерти Токоша Тулебердиева.
На противоположной стороне раздался выстрел. Дрогнула земля. Чолпонбай поднял к глазам бинокль, и оба перевели взгляд на реку. Стали напряженно всматриваться в западный берег.
III
Удивительна судьба военного журналиста! Столько нового, значительного видишь и познаешь каждый день, столько хороших людей встречаешь на жестоком фронтовом пути, что собственные переживания, собственная жизнь вроде бы и не в счет. Вроде бы и не живешь ты сам, занятый чужими судьбами. Да и разве чужие они, эти жизни и судьбы? Видать, не зря говорят, что у журналиста не одна, а десять, сотни жизней и судеб. И впрямь, написать что-либо внятное о человеке можно только тогда, когда переживешь, прочувствуешь то, что пережил и прочувствовал он, другой человек. Каждый новый очерк — это чья-то жизнь, которая стала частью твоей жизни. Это чья-то судьба, чьи-то поступки и подвиги. И все это надо пропустить через собственное сознание, через свое сердце, через кровь свою.
И в этом смысле правду говорят, что порою встреча становится судьбой. Конечно, как ее понимать, судьбу...
Однажды зимой Сергей Деревянкин спешил в штаб стрелкового полка. На снежной, еще не очень разъезженной, но дважды разбомбленной проселочной дороге встретились ему молодые солдаты. Новобранцы только что прибыли из запасной кавалерийской дивизии, были все в новеньких шинелях и держались молодцами. Они были веселы и решительны.
Сергей, по своей всегдашней привычке все прибавляя и прибавляя шаг, чуть не бегом обгонял строй. Но на обочине споткнувшись о кусок тележного колеса, чуть было не упал и почему-то сконфуженно оглянулся.
На него с каким-то участием, очень по-доброму смотрели ясные, черные, благожелательные глаза. На секунду Сергей остановил свой взгляд на этом молодом, раскосом, скуластом парне. Только это лицо и увидел Сергей, будто бы и не было вокруг больше никого.
Позже он опять увидел этого парня, но уже в штабе полка. И снова отметил, какие выразительные у него глаза, излучавшие хорошее настроение и доброе расположение духа.
У Сергея тогда было задание написать об отличившихся бойцах второго батальона, который только что выбил немца из деревеньки, куда его и направили. Уточнив дорогу, он заторопился к месту недавнего боя. Шел и все время вспоминал почему-то широкоскулое загорелое лицо, ясные черные глаза случайно встреченного солдата.
Давно ли и сам, он, Сергей, таким же юным учился в военно-политическом училище в Житомире? Давно ли бережно хранил номера «Пионерской правды», где были (центральная пресса!!!) помещены две его заметки и двенадцатистрочное стихотворение о Пушкине? Давно ли? А как потом с двумя кубарями в петлице был комиссаром разведроты в танковой дивизии, выходил на тактические учения? Как восторженно читал он ночью в Перемышле стихи Пушкина, в ту самую ночь, когда началась война! И как тогда, в первый же день войны, за какой-то огромный непреодолимый барьер было отброшено далекое босоногое и голодное детство, работа в районной газете, куда его почетно пригласили, как способного селькора. И только ясно всплыли в памяти слова редактора районной газеты Феофана Евдокимовича Козырева. Он знал отца Сергея, воевал с ним, хорошо помнил его и сказал, что Сергей очень похож на отца. А отец Сергея, неграмотный мужик, был человеком смелым в бою... В первую империалистическую имел «Георгия». После Октябрьской революции сразу же вступил в ряды молодой Красной Армии. Стал советским командиром, в боях против Деникина под Воронежем был тяжело ранен и вскоре умер, не успев получить положенной за храбрость награды уже от Советского правительства.
...Сергей шел по вечереющему молчаливому лесу, удивляясь необычной тишине и тому, что не встретил никого. По мере приближения к деревне он все острее, просто физически чувствовал подстерегающую его беду. Может быть, поэтому и не сразу вошел в деревню. Перед тем как выйти из леса, он предусмотрительно (война научила этой осторожности) остановился и долго рассматривал улицу, совсем близко подступавшую к обожженным деревьям.
Было тихо и пустынно. Ни голоса, ни серой солдатской шинели. Вообще никого. Очень сторожко, от дерева к дереву начал Сергей приближаться к деревне, уже совсем успокаиваясь и поругивая себя, если не за трусоватость, то уж, во всяком случае, за то, что нервы расшалились. Вот он шел уже вдоль подлесной улицы. По-прежнему вокруг было тихо. И опять подумалось: «Чего это я заосторожничал?» И бодро зашагал напрямик через огороды к домам.
И тут, когда он совершенно успокоился и своим быстрым шагом вступил в деревню, в вечерних сереньких сумерках у самой большой избы, четвертой справа, увидел он немецкую грузовую машину с откинутым задним бортом и гитлеровцев — живых, здоровенных, невредимых. Они передавали из рук в руки какие-то ящики и весело переговаривались.
Сергей опрометью кинулся к лесу...
А тем временем командир полка отдал распоряжение отправить в эту деревеньку новобранцев, среди которых находился и Чолпонбай Тулебердиев. Тот самый молодой киргиз, на которого обратил внимание Сергей, когда спешил в деревню. Сообщение его о замеченных немцах было неожиданным. Это вынудило командира полка отменить свое приказание, хотя и обидно было признавать, что немцам удалось потеснить второй батальон и закрепиться в только что отбитой у нас деревне.
Вот с той поры Чолпонбай Тулебердиев и считал, что его друзей и его самого выручил Сергей Деревянкин. И хотя сам Сергей скоро забыл об этом эпизоде и даже не сделал в записной книжке ни одной пометки, Чолпонбай не забыл ничего и привязался к политруку как брат. Ему, Сергею, первому и единственному, рассказал о любимой девушке Гюльнар и о брате Токоше, дал ему его адрес. Вот с той поры и завязалась между Сергеем Деревянкиным и Токошем Тулебердиевым оживленная переписка...
IV
Чолпонбай и Сергей долго и молча смотрели на правый берег. Вернее, внимательно в бинокль смотрел Чолпонбай, а Сергей пытался представить себе, как воспримет его друг известие о гибели брата.