Оружейный барон

После чего зачитали второй приговор. 'За мятеж против законной власти и покушение на священную особу монарха, за зверское убийство пяти из шести электоров империи, за то, что не сложили добровольно оружие перед законной властью'… далее следовал список двадцати трех представителей клана Тортфортов, графов, баронов, вицеграфов и бургграфов… 'придать сметной казни через повешение'.

— Вам понятно? — ехидно спросил я. — Понятно, что вас повесят высоко и коротко, и вы будете висеть, пока не умрете?

Тортфорты возмущенно вскинулись и из их ряда раздались выкрики, что это не по закону — дворян вешать. Про честь после нашей беседы на вокзале с графом они больше не заикались.

Переждал пока они оторутся и махнул рукой глашатаю. Тот зычным басом продолжил зачитывать.

— Но учитывая, что все они до последнего момента находились на военной службе, то заменить им повешение расстрелом, — и, свернув приговор в трубочку, глашатай отдал его писарю.

Над площадью нависло молчание все еще не верящей во все происходящее толпы.

Я же снова взял слово.

— По-доброму, господа, надо бы провести над вами кровавую тризну, — положил я руку на кортик.

Стоящие в ряд у глухой вокзальной стены Тортфорты заметно дернулись, знают, знают, что такое кровавая тризна.

— Но мой большой вождь остался жив и потому много чести вам будет поганить о вас благородную сталь всего лишь за его ноги.

С этими словами я взялся левой рукой за скобу управления огнем, наведя пулемет на крайне правого в этой скорбной шеренге Тортфорта-старшего, стал крутить руку спуска плавно ведя гатлинг справа налево.

Потом еще раз слева направо.

А там и патроны в длинном магазине закончились, как, впрочем, и Тортфорты…

Остальных мятежных офицеров расстреливали уже штрафники. Заведенным обычаем 'в двенадцать ружей' в порядке общей очереди. Чтобы палачами побыли все их них. И такой льготы, как сообщения об одном холостом патроне я им не дал. Ибо не фиг… Крысиный король не должен знать сомнений, когда гоняет крыс.

Чувствовал ли я что-нибудь после этой экзекуции? Не знаю…

Я просто сдержал свое слово.

Как-то, еще на Земле, один летчик, когда его спросила очередная гламурная журнашлюшка, что он чувствует, когда сбрасывает бомбы на города с людьми? ответил ей: 'облегчение фюзеляжа'. Вот и я чувствовал только облегчение фюзеляжа. И больше ничего.

Разумом же я просто просек, что за меня никто здесь эту работу делать не сделает. Побрезгуют. И получат в будущем еще один путч, может быть даже успешный. И тогда уже к стенке будут ставить тех, кто мне дорог.

Так что или-или…

Или мы, или они.

Лучше мы их, чем они нас.

А так хоть имперская аристократия страх божий почувствует, несмотря на то что боги из этого мира ушли.

Вечером подошел ко мне фельдюнкер — командир штрафников и подал пачку прошений от своих подчиненных о переводе их из гвардии в армию, конкретно в штурмовые части. Штурмовиками поголовно захотели стать все бывшие офицеры-гвардейцы, перебежчики второго дня. Только два майора попросились в ведомство второго квартирмейстера.

— Ну а вы? — спросил я, когда пролистал всю пачку и не нашел в ней заявления от самого графа.

Мне нравился этот неунывающий граф. Нравилось, как он стойко перенес разжалование в штрафники. Как он воевал в эти дни. Умно, расчетливо, смело. Людей зря не клал. И вообще не дурак, хоть и аристократ.

— Что мне, генералу, делать на батальоне? Не поймут. Вы же сами знаете, дорогой барон, как в армии нервно и трепетно относятся к рангам. Решат что это вид опалы. Ссылка в наказание.

— А в авиацию не хотите?

— Летать?

— Может и летать, если научитесь. Но скорее всего, командовать наземной базой.

— Я подумаю, господин командор. Это же командный тупик для карьерного роста?

— Зримо да. Но кто знает? Кто знает? Вид войск молодой, перспективный… Может, через десяток лет появятся не только авиадивизии, но и авиационные армии.

— Вы так верите в свои аэропланы?

— Не верил бы, не занимался бы ими.

— Я так понимаю, вы предлагаете мне быть вашим помощником по всему наземному хозяйству?

— Правильно понимаете. Не только по хозяйству, хотя это и очень важно в техническом роде войск, но командовать еще охраной, полигонами, аэродромной службой. Есть чем навьючить, — улыбнулся я.

Граф ненадолго задумался, а потом выпалил как шапкой о земь.

— Я согласен. Но у вас нет генеральских чинов. Полковник максимум. Ну и демон с ними.

— Это только для летно-подъемного состава. И пока нас еще мало.

— Я с вами командор. С вами не скучно.

— Добро пожаловать на борт, дорогой граф.

104.

Как я не рвался домой, но задержаться в столице мне пришлось.

Во-первых, герцог еще не был транспортабелен. Культи еще сочились сукровицей сквозь бинты.

Во-вторых, император хоть и лучше себя чувствовал, но контузия на нем сказалась сурово. Его мучили головные боли, лицевые тики и непроизвольные жесты правой руки. И работать он мог строго ограниченное время. А с Моласом у меня как черная кошка между нами пробежала — зол он на меня.

Так что компанию вечерами мне составляли Аршфорт и Бьеркфорт, с которыми до хрипоты спорил о новой тактике, и отдавались осмыслению опыта прошедшей войны. Бьеркфорт развивал идею броне-кавалерии, а фельдмаршал настаивал на мощных танках сопровождения пехоты — тихоходных, чтобы не отрывали от пехотинца в атаке и с толстой броней, которую не брала бы даже трехдюймовая пушка. Идея просто самоходной артиллерии поддержки пехоты в бою ему почему-то не нравилась. Когда мне надоело спорить голословно, я нарисовал Аршфорту английский ромбик времен первой мировой войны и тот привел фельдмаршала в восторг.

— Вот-вот… главное такой монстр сможет переползать самые широкие траншеи, — поднял фельдмаршал вверх указательный палец.

Ладно. Сделаю я ему 'железный капут'. Ничего там особо сложного нет. Авось враги его уворуют и скопируют в огромных количествах. И разорятся на сухопутных броненосцах.

В третьих пришлось чинить паровоз и оба эшелона — мой и герцога — после боя на товарной станции. Покоцали их изрядно фельдмаршаловы гренадеры.

Рада была этому положению только баронесса, что в открытую отрывалась каждую ночь в моей спальне как в последний раз. Кстати только вчера узнал, как ее зовут — Илгэ. Вот так вот… общая постель еще не повод для знакомства.

Через неделю герцог мне выдал кожаный тубус, в котором находилась ввозная грамота барону Люку Тортфорту трех лет на мызу восточнее Риеста в условное владение. Господский дом, Рощи цитрусовых. Арбузные бахчи. Собственный морской причал. Две деревни арендаторов — садоводов и рыбаков. Опекуном до совершеннолетия владельца поместья назначалась его мать — баронесса Илгэ Тортфорт. На юного помещика накладывалось обязательство за это поместье служить в герцогской гвардии с шестнадцати лет.

— Старые хозяева претензий выдвигать не будут? — спросил я.

— Нет их. В горах погибли еще в начале войны. Оба. Наследников нет. Отошло ко мне как выморочное имущество, — ответил герцог. — Ты уж меня, сынок, совсем за слабоумного не считай. Мне только ноги отдавило, а не голову. Кстати, когда коляску сделаешь? А то я себе уже все бока отлежал.

— Скоро уже, ваша светлость, — заверил его я.

Коляску для Ремидия мне действительно делают в здешних мастерских. Дольше всего пришлось материалы подбирать. Дефицитный дюраль из императора выбивать. Да еще в трубах. Запатентовал я ее конечно, но также как и с костылями отдал патент в дар армии для увечных воинов — инвалидов войны. Название ей острословы сразу приклеили 'тачанка Кобчика'.

— Подойди ближе, Савва, я тебе подзатыльник дам на правах отца. Сколько надо говорить…

— Прости, отец, но… трудно мне вот так сразу перестроиться.

— И от графского титула зря отказался, — брюзжал Ремидий. — Ох, как он тебе он будет нужен, когда придет время, тебе на мой трон садиться. Остальных баронов локтями расталкивать…