Оружейный барон

На Калужском тракторном заводе фактически сформировалось ядро инициативных танкостроителей, которые вполне уже могли работать самостоятельно. Без меня. Бумаги на прожекты извели — жуть. Но в металле рискнули без моего благословения только на КБ-1.

Похороны императора прошли торжественно при большом стечении народа, который толпился на тротуарах и скорбно смотрел на процессию, несмотря на то, что солидно подморозило. Многие плакали, провожая Отония Второго в последний путь. И слезы эти были искренними, император много сделал для облегчения жизни простого народа. Достаточно вспомнить только рабочее законодательство, ограничивающее произвол фабрикантов и устанавливающее гарантируемый минимум оплаты труда, на который можно было жить, а не существовать. Не говоря уже о гражданской реформе, которая многим дала путевку в жизнь и возможность карьеры, которая раньше была доступна только для аристократии.

Три десятка кирасир по десять в ряд с литаврами в седлах выбивали колотушками траурный ритм и ненавязчиво давали понять толпе, что надо освободить процессии середину проспекта. Иначе, если не снесли бы своими рослыми конями, то отодвинули. Но таких упрямцев не нашлось.

Открытый гроб с замороженным в леднике трупом императора стоял на орудийном лафете, который в этот раз, отдавая дань прогрессу к которому так стремился покойный, медленно буксировал гусеничный артиллерийский тягач калужского производства, который таки приняли в этом году на вооружение.

В кузове тягача стояли знаменосцы со склоненными в сторону гроба флагами.

Шестеро электоров верхом при полном параде шагом ехали следом. И на них было холодно смотреть — в одних мундирах, даже без плащей.

Далее двигалась длинная пешая процессия генералов и чиновников. Также в в одних парадных мундирах при всех орденах.

За ними тянулись фабриканты из тех, кто имел звание коммерции советника, среди которых топал и я. Этим было разрешено идти в пальто и шубах. Чему я был несказанно рад. Если бы меня произвели в генералы, то также бы мерз, как и они. Даже сильнее, потому как не было у меня заранее припасено мундира и фуражки на вате.

Главный проспект Химери который тянулся три километра от зимней резиденции императоров — старинного замка, до места их коллективной усыпальницы построенной всего сто лет назад. Он был помпезно красив и ничего общего не имел с окружающих его средневековыми кварталами древней резиденции имперских монархов. Проспект этот при предыдущем императоре прорубили сквозь старый город и застроили красивыми пяти-шести этажными домами 'с архитектурными излишествами'. Больше Химери не трогали градостроительными нововведениями. Отоний запретил. Разве что город аккуратно газифицировали, провели водопровод и современную канализацию. И после аккуратно все восстановили внешне, как было. В качестве водонапорных башен приспособили древние оборонительные башни стен старого города.

По той же традиции издревле в столице запрещено было строить какие-либо промышленные предприятия. Оттого этот город, вопреки статусу столицы, умудрился остаться небольшим по размеру окруженный заповедными лесами императорской охоты. Даже театры утроили за пределами кольцевого бульвара, разбитого на месте средневековых внешних городских стен.

Жили в Химери придворные аристократы, чиновный люд, торговцы, отельеры и прочий обслуживающий персонал. Причем первые в основном наездами, если не находились здесь по службе.

В усыпальнице, внутри, вдоль ее стен расписанных сценами было славы империи, стояли в два ряда мраморные саркофаги, в которые век назад свезли со всей империи останки сорока восьми императоров. Сколько было их за шесть сот лет. Даже у императора Штефа, который триста двадцать лет назад погиб в бою в верховьях зимнего Данубия, провалившись в доспехах под лед, имелся здесь кенотаф. Крышка каждого саркофага было выполнена в виде лежащего в полный рост на одре покойного императора. Им всем придали портретное сходство с помощью снятых посмертно гипсовых масок, и одели в соответствии с модой их времени в бронзовые рыцарские доспехи или каменные мундиры.

Перед усыпальницей электоры спешились и подняли на плечи гроб.

Впереди них, стуча золоченым посохом по каменным плитам, шел церемониймейстер императорского двора.

В воротах усыпальницы их встретил караул из дюжины императорских гвардейцев под командованием лейтенанта.

— Стой. Кто идет? — крикнул лейтенант командовавший караулом. Гвардейцы за ним взяли винтовки на руку, обратив блестящие штыки на процессию.

— Отоний, — ответил церемониймейстер.

— Что ему здесь нужно? — четко выкрикивал лейтенант ритуальные слова.

— Место последнего упокоения.

— Какое он имеет на это право?

— Он наш император.

— Вы знаете, что оттуда уже не возвращаются? — махнул лейтенант шпагой на ворота усыпальницы.

— И мы знаем, и он знает.

— Открыть ворота. Прощайте ваше величество, — лейтенант отмахнул шпагой салют.

Ворота усыпальницы открылись как бы сами по себе.

Гвардейцы взяли винтовки на караул

Литавры забили дробь, и трубач затянул 'слушайте все'.

Электоры на плечах снесли гроб внутрь, где им служители помогли переложить бренные останки Отония в предназначенный для него саркофаг. Где и накрыли его штандартом. Крышку саркофага положат позже. На сороковой день.

Электоры снова вышли на площадь, где князь Лоефорт на правах временного регента, с этого момента и до выборов нового императора имперский интеррекс, старческим голосом возвестил городу и миру.

— Император Отоний Второй покинул нас и ушел вслед за богами. Помолимся, братья и сестры, за то чтобы они приняли его в свой круг.

Толпа сняла головные уборы и сосредоточенно шептала молитвенные слова.

Ворота усыпальницы медленно закрылись, отрезая мир живых от мира мертвых.

Никаких поминок не праздновали. Не принято это здесь.

Естественно все участники похоронной процессии, добравшись до дому, крепко выпили, ибо намерзлись. Не более.

На площади перед усыпальницей остался только безутешный имперский принц Тон. Бывший принц. Теперь только простой герцог. Даже не электор.

Он так и стоял там несколько часов пока его насильно не увели во дворец.

Занимательно смотреть со стороны, как дрессируют парадную ротную коробочку. Но все же скучно. Лично я отбрыкался от такой чести тем, что на параде поведу колону бронетехники. Тому, кто будет торчать из люка бронехода шагистика не к чему.

Инструктор по строевой подготовке был фельдфебелем императорской гвардии и дока в своем деле. По крайней мере, мои рецкие штурмовики и егеря, люди не особо фанатеющие к строю и фрунту всего за половину дня стали вполне прилично смотреться. Но этому зануде все мало. Понятно… у кого вся служба сплошной парад и развод караула, тот только в шагистике и видит смысл службы.

— Фельдфебель, — позвал его я. — Сворачивайтесь. Личному составу пора обедать.

— Но, господин капитан-командор, осмелюсь возразить ваши люди настолько сырые, что им каждая минута тренинга за благо. А до обеда еще почти час.

— Я что, нечетко высказался? Исполняйте приказ.

— Осмелюсь заметить, господин капитан-командор, что если вашу роту не гонять интенсивно, то она может опозориться на параде.

— Вот что, фельдфебель… — я начал закипать. — Эти люди герои войны. В отличие от тебя, тыловая крыса. Ты про 'кровавую тризну' хоть слыхал?

Фельдфебель нехотя кивнул.

— Так вот не советую тебе делать из них личных врагов. Исполнять приказ. Личному составу отдыхать и принимать пищу.

— Слушаюсь, господин капитан-командор, — недовольный фельдфебель четко откозырял, развернулся на каблуке и пошел передавать мой приказ роте.

Идеальный оловянный солдатик.

Миры могут быть любые, но армии в них во всех одинаковые. Грустные размышления, если трезво подумать. Без строевой подготовки армии не сделать. Но если сводить все к парадам, то армию запросто можно угробить. Заранее. Без противника.