Страница 57 из 99
Население империи стало больше пить. Но тут, скорее всего, сказалось обязательная выдача 'наркомовских' в окопах. Продажи спиртного в тылу выросли всего на двенадцать процентов. Проблема самогоноварения не остро стояла. Гнать самогон в империи мог любой, но только для себя. Продавать же не имел права без лицензии. Виноградного вина такое не касалось. Под раздачу попала разве только виноградная водка — чача, ракия или граппа, как ее не назови. И если в старые добрые времена гнали ее из излишков сухого вина, то с началом войны, особенно с момента армейских закупок крепких напитков, гнать виноградную водку стали из жмыха и прочих отходов виноделия. Так выходило дешевле по себестоимости, но страдало качество. Интендантов качество интересовало мало, им бы числом поболее да ценою подешевле. В окопах все сойдет за первый сорт.
Ударный труд военнопленных не давал задирать заработную плату, но и здесь, несмотря на всю централизованную заморозку цен и тарифов 'до конца войны' стоимость квалифицированного труда неуклонно росла. За счет премий, которые не относились напрямую к тарифам. К тому же премии позволяли фабрикантам меньше развлекаться раздражающими рабочих штрафами. Лишение премии не рассматривалось еще рабочими как покушение капиталиста на их законный заработок. Премия — это награда.
Женский труд уже не вызывал такого активного морально-патриархального отторжения у фабрикантов, единственно что они хотели, так это за право платить женщине меньше за одинаковый ее труд с мужчинами. Тут в ход шло все… и то, что женщина физически слабее мужчины, менее образована в массе своей и даже их пресловутые критические дни.
Народонаселение империи немного сократилось за счет военных потерь, абсолютная цифра которых не раскрывалась. Но рождаемость от этого в целом по стране не упала, хотя основной ее удельный вес приходился на село.
Правительство и фабриканты пели в унисон, что 'жить стало лучше, жить стало веселее'. Возрос процент промышленных инноваций, а уж как возросли прибыли…
Прибыли возросли, я это заметил по себе. Но из обращения постепенно стала исчезать золотая монета. Внутри своей промышленной империи я уже полгода как пользовался расчетными чеками 'Бадон банка' между предприятиями (не видели пока тут люди денежности простой записи на счет) и банкнотами того же банка между работниками моих предприятий. Наш отдел рабочего снабжения работал с этими денежными суррогатами очень активно. Вплоть до того, что в лавках, торгующих некоторым дефицитом, брали только банкноты 'Бадон банка', как в советской 'Березке'.
Для ударно работающих военнопленных мы с Альтой выпускали особые боны, которые можно было отоварить только в лагерных лавках.
В Калуге банкноты нашего банка в номинации 1, 3, 5, 10, 20 и 50 серебряных кройцеров спокойно ходили по рукам, потому как в любой момент мы их меняли на реальное серебро по желанию, что не давало нам самим борзеть с печатным станком. Ибо банкнота это не казначейский билет, а всего лишь фиксированное анонимное обязательство банка. Такая финансовая политика высвобождала нам много наличного серебра для расчетов со сторонними партнерами. Опыт показал, что для свободного обмена достаточно держать десять-пятнадцать процентов серебряной монеты от выпуска бумажной эмиссии.
Оборудование для печати банковских чеков и нот, дало дополнительный заработок в виде векселей, акций и других ценных бумаг с тройной степенью защиты: металлографическим 'паркетом', особыми красками и бумагой. Тут активно порезвился Помахас, который увлеченно каждый месяц изобретал в этой области что-то новенькое.
Так в моей промышленной империи появилась своя фабрика 'госзнака' во Втуце и бумажная фабрика в Калуге. Отходы от спецбумаги шли на производство тонких школьных тетрадок в клеточку. Их у нас моментально забирали прямо со склада и просили еще.
Но в разговорах с чиновниками я активно жаловался на нехватку звонкой монеты. Они в свою очередь жаловались мне на истощение золотых рудников и слабое поступление серебра из-за границы. Ритуальный обмен жалобами позволял оставить все как есть 'до после войны'.
Но Имперский банк признал мой опыт положительным и стал выпускать свои банкноты на крупные суммы в 1000, 5000 и 10000 серебряных кройцеров, что сильно облегчало расчеты между фабрикантами. Только вот подделывать их стали практически сразу, ибо такой защиты, как у меня у них не было.
Несмотря на все трудности среди деловой части общества царила, можно сказать, эйфория. И казалось, закончись завтра война они этим очень сильно огорчатся.
Я же заранее планировал перестройку своих заводов на мирную продукцию. Специальная группа инженеров-технологов готовила для этого разнообразные технологические карты в зависимости от оборудования каждого завода. Война не вечна.
12
Падал с неба редкий пушистый снежок. Рождественский такой. Красивый и нарядный. Елки в лесу превращались в сказку.
Наконец-то забортная температура показала небольшой минус, и морозец сковал фронтовую грязь.
'Железная' бригада расположилась в редком смешанном березо-еловом слегка заболоченном лесу, рассредоточившись и замаскировавшись еловыми ветками. Далеко мы забрались от Реции волей императора, своего герцога и фельдмаршала графа Аршфорта. И не в самые благодатные края.
В обшитых кожей бурках, ватных штанах под грудь на лямках и коротком ватнике мне было тепло. Колени, зад и локти были обшиты кожей. А форменный головной убор нам — бронеходам, давно заменили ребристые кожаные шлемы с амортизаторами из резины (очередного подарка неутомимого Помахаса, после того как он сделал мне гусматик для колес). Никаких знаков различий на боевой форме не было, и не сказать, что она была красивой, зато в ней мы не мерзли в выстуженных броневых коробках самоходных орудий. Опыт не пропьешь. Я хорошо помнил свои ощущения от российского бронетранспортера, как в нем по зиме давал дуба. Вот и постарался для личного состава, благо выделенные финансы позволяли.
Я сидел на броне 'артштурма' и ел кашу, приготовленную полевой кухней роты управления. Вкусная каша получилась. А то! Хороший ресторан во Втуце на повара обездолили… по мобилизации. Вальд постарался. Все же у него опыта фронтового быта побольше чем у меня.
Сёрбал себе ложкой по стенкам медного котелка и жмурился от тройного удовольствия: вкусной еды, прекрасной погоды и окончания 'грязевого похода' от железной дороги к указанному фельдмаршалом месту сосредоточения бригады перед наступлением.
Мимо проезжали верхом два офицера в плащ-накидках, закрывающих не только их самих, но и крупы коней. То, что всадники офицеры можно было распознать только по форменным кепи, отнюдь не полевым, которые от солдатских ничем не отличались.
Остановились они у моей командирской машины с тактическим номером 001 на борту. Их денщики, влекущие за собой еще по одной нагруженной вьюками лошади, остановились чуть в стороне.
— Черте что, никакой дисциплины у этих новых войск, — заявил тот, что выглядел старше своему собеседнику и, повысив голос, обратился уже ко мне. — Эй, военный, где тут блиндаж командира бригады?
— Нет у него блиндажа, — ответил я, не прекращая есть. — У нас соединение подвижное.
— А ну встань, как следует, когда говоришь с офицером. Честь отдай, — прикрикнул младший из их компании на меня.
— Воинская честь отдается погонам, а не морде, — ответил я равнодушно и продолжил сёрбать ложкой по стенкам котелка с противным скрежетом.
— Да я тебя сгною! — прикрикнул тот, кто постарше.
Поглядел я на него. Ба! Знакомые все лица. Барон Тортфорт собственной персоной. Давно не виделись.
— Мда? — ехидно переспросил я, хохотнув. — И каким же таким образом?
Поставил на броню котелок и переложил себе на колени автомат. Душа мстительно ликовала, глядя на пунцовеющую рожу моего бывшего ротного. Но все развлечение мне испортил появившийся из-за елок Вальд.
Приблудные офицеры сразу переключились на него. Благо тот рассекал по расположению в короткой шинели, большей похожей на морской бушлат с явно зримыми полевыми полковничьими погонами. Ворот бушлата был распахнут, чтобы все видели висящий у него на шее Рыцарский крест.