Оружейный барон

— Предельно упростить неполную разборку. И добавить шомпол для чистки. — добавил незнакомый мне капитан.

— Разбирайся, записывай, учитывай, — похлопал я по плечу Гвиндо. — Ты думал, будет легко? Шпрок несколько лет свою совершенную роторную винтовку пробивал.

— Полегче бы сделать его, хотя бы на килограмм, — пожаловалась подошедшая с рубежа стрельбы Элика, кладя второй автомат на стол и тут же глазками похлопала. — Можно я не буду его чистить?

10

Отпуск Щоличу оформили без напрягов в штабе Рецкой армии. Написал он рапорт. Я приложил свое ходатайство о том, что он с начала войны не был в отпуске. Составили приказ о назначении врио начальника полигона. Шлепнули печати и направили майора в кассу отпускные получать.

Отправил в отпуск также экипаж моего персонального поезда. Машинист был очень доволен. Как раз собирался на своем участке в Калуге домик ставить, так как хозяйку в него он уже присмотрел себе на первом разъезде.

Только стюарду моего салон-вагона некуда было приткнуться. Он у меня все время так и жил в поезде. Его я забрал с собой — пусть хромает теперь по Отрадному. Интригует деревенских девок морской формой и медалью.

Альта оставалась в городе на хозяйстве, а обоим ее сыновьям я с разрешения Ремидия устроил каникулы в привычном для них поместье, где остались у них друзья детства. Воспитатель старшего графа также рад был отдохнуть немного от подопечного. А уж как сам подопечный был этому рад…

Элика, Митя, собака, денщик… няньку оставили с мужем в доме. Найдется в поместье кому с ребенком понянчиться. Путь и она отдохнет от моего спиногрыза.

Пусть все отдохнут!

Тавора отправил с крайним эшелоном в Будвиц, провести отпуск дома. Так что месяц проведем без бисеровых соглядатаев. Хотя Тавор давно перековался из стукача генерал-адъютанта Онкена в моего доверенного экспедитора-челнока по маршруту Будвиц — Втуц. Так ему было денежней. Отвезет эшелон, сдаст груз на дворцовый аукцион, закупит все по выданному ему списку и обратно. Так он уже полгода живет на колесах. Нехило живет, скажу. Персональный почтовый вагон имеет с очень симпатичной проводницей. Обратно в Гоблинце закупается шелковыми чулками и поясами для них и толкает этот товар контрабандистам в обмен на часы. Часы сдает оптом ночной гильдии. Все довольны. Главным образом компактностью и ценой груза.

Охрана, конечно со мной… Но у них служба посуточная, отдохнут. К тому обещал им по скользящему графику на пару недель отпустить в родные хутора. На побывку.

Так что обоз собирали все в приподнятом настроении.

Дорога на восток удивила. Внял герцог моим жалобам. Целых шестьдесят километров было замощено базальтовой брусчаткой, и кюветы по краям шоссе по инженерной науке выкопаны.

Мостки каменные через ручьи переброшены с учетом глубины и ширины весеннего паводка.

Деревянные мосты через реки. Как пояснили они пока временные. Недовольными остались только паромщики. Перед мостами табличка '20 тонн'. Так что им остались только негабаритные и тяжелые грузы. А как каменный мост сладят грузоподъемностью в 40 тонн, то совсем они без работы останутся.

На шестьдесят втором километре временный лагерь военнопленных и штабеля брусчатки, за кучами песка и щебня. Профиль дороги в глубину метр двадцать. У нас так даже в самые суровые зимы грунт не промерзает.

— Откуда брусчатка, — спросил я инженер-лейтенанта, который руководил строительством. — Да еще базальтовая?

— Каторга тут рядом в ущелье. Там камень и добывают и обтесывают по нашему шаблону. Закончим мы дорогу, станут ее на сторону продавать.

— А как пленные себя ведут?

— После того как по очереди мы показали им каторгу, смирно и трудолюбиво. Некоторые даже рады, что получили в руки такую специальность. Слыхал, что после войны хотят они у себя в царстве артель сколотить и дальше уже там брусчаткой улицы мостить по подрядам. Селянский хлеб в Цугулии трудный.

— Выходит ты для них вроде как благодетель. Профессию в руки дал.

— Выходит что так. Человек десять у меня уже готовые мастера. Можно самостоятельные участки доверять. На века эту дорогу строим.

А вот дальше все было как в прошлый раз. С ухабами и ночевкой под открытым небом.

Не спалось мне. Проверил посты, подсел к затухшему костерку, возле которого курил Щолич.

— Как тебе моя страна, Милютин? — спросил я его подсаживаясь к рдеющим углям.

— Красивая. А небо такое высокое и звезды цветные. У нас они бледные.

— Ты еще в горах неба не видел.

— А это тогда что? — удивился он. Последние полдня мы только и катались вверх вниз по дороге.

— Это предгорья. Самые благодатные места во всей Реции.

— У тебя еще гора есть в собственности, как я слышал.

— Не в собственности, Милютин, а вассальном феоде. Баронский лен. Там у меня предгорий почти нет.

— А поместье?

— Поместье в собственности. У меня, кстати, гвардейский майор Вальд в соседях. Ты его знаешь. Увидишься там, если он приедет. Оторвемся, оттопыримся… Все вино только своего производства. Может, еще уборку раннего винограда застанем, если солнышко попустит. Тогда молодым вином упьемся. Трезвый человек на празднике первого вина — оскорбление для всех. В кустах пели какие-то местные сверчки, настраивая на умиротворение. Будто и нет войны совсем.

— И еще меня гложет, Савва, что когда спросят после войны: а скольких ты врагов убил? Что я отвечу? — проговорил майор, не выпуская травинку из зубов.

— Скажешь, что убил врагов больше всех, — ответил ему я. — Потому как научил драться не одну роту штурмовиков и сотни пулеметчиков. Вот они врагов и убивали твоей наукой. Так что не мучайся совестью. Нет у тебя Солдатских крестов, но и ран многочисленных тоже нет. Меня вот перед каждым дождем выкручивает как прачка белье до первых капель с неба. Думаешь, приятное ощущение?

Щаолич в ответ вздохнул.

— Выходит меня тут на племя оставили?

— А что? Производитель из тебя хоть куда. Любую людскую породу улучшишь, — усмехнулся я и поворошил угля веточкой, которая моментально вспыхнула.

— Ну, ты же в бой сам рвался. Я помню, — не отставал от меня майор.

— Я особ статья, Милютин. Я — оружейный барон, 'пьющий кровь пушечного мяса, и зарабатывающий свое грязное золото на поставках оружия'. Так нас — оружейников, обзывает Лига социальной справедливости. И единственная отмазка от такого клейма — самому пролить кровь на фронте. Потом, что пулемет, что бронепоезд мне надо было самому проверить в деле. Не напортачил ли я где? А ты толковый педагог. Таких мало. Таких, как ты, беречь надо. Офицера худо-бедно в училище слепят, но он без хороших унтеров в роте никто. А унтеров ты делаешь. Так что не майся дурью. Кстати, не у каждого офицера на фронте есть Солдатский крест, тем более Рыцарский. И дело не в том, что он их недостоин, а в том, что он вовремя начальству на глаза не попался.

Ордена дают не там где совершаются подвиги, а там где их раздают.

— Тебе-то грех жаловаться, — заметил Щолич.

— А я и не про себя.

Помолчали.

Душевно так помолчали.

Содержательно.

— Когда у тебя первый выпуск механиков-водителей тягачей? — нарушил я тишину.

— Да вот к сентябрю, наверное. Не простое это дело оказалось. Отсев большой. Не вижу в солдатах заинтересованности, хотя вроде грамотные, читать-писать умеют.

— Возьми плуг и покажи им как на тягаче пахать можно. Враз заинтересованность появиться. Курсанты же у тебя все из крестьян.

— Из крестьян. По двадцать раз все объясняешь. Сам уже наизусть запомнил, — усмехнулся начальник полигона.

— Наставление пиши.

— А разве ты сам его писать не будешь? — удивился майор.

— Некогда мне, — пояснил свою позицию. — Бронеходы ваять надо на базе тягачей.

— Я бы с радостью, но сам-то я как-то в моторах не очень…

— А ты раздели. Одно наставление по тактическому применению тягачей. А второе по регламенту, ремонту и эксплуатации. Первое напишешь сам, а второе дашь написать инструкторам с завода. Только проследи, чтобы было поменьше терминов и написано простыми понятными словами.