Оружейный барон

Статью перепечатали в 'Трудах Будвицкого политехнического института'. И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из‑за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип быстро скатилась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь да не жалует псарь… Всегда найдут за что укусить. Было бы желание.

Обиду научного сообщества империи можно было понять. До войны вся мировая наука здесь делилась поровну на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в практических инженерных разработках связанных с морем и железной дорогой.

Вот чего я совсем не ожидал, так этого того что в хор укоряющих меня в недостаточной любви к родине и не восторженный образ мыслей включится даже Ремидий.

На что герцог немедленно получил мой резонный ответ.

— Ваша светлость, в самой Реции никакой научной периодики пока нет, кроме редких альманахов Политехнического общества. А швицы вроде как нам дальние родственники и язык у нас практически один. Не имперцам же делать такие подарки. При публикации такой сенсации в столице империи о Реции никто и не вспомнит, говорить будут только про империю. И вся слава опять пройдет мимо наших гор.

— Ну, разве что все это в таком разрезе понимать… — пожал плечами герцог. — Тогда тебе придется делать еще один доклад в нашем обществе.

И при этом лукаво мне подмигнул.

Я не стал отказываться. Перцу, официально признанному за границей делать доклады намного проще ибо 'нет пророка в своем отечестве…'

Следующую статью 'Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве' уже с готовой таблицей, я уже сам разослал веером по всем серьезным научным изданиям, даже во вражеских странах (тем с оказией через редакцию швицкого журнала).

Причем не вышло у меня, как я надеялся, простого плагиата с Менделеева. Но зная принцип легче было уже тасовать карточки с элементами на столе в подобие менделеевской таблицы. При этом я не стал заходить за то количество элементов, которое было открыто на то время в этом мире. Шестьдесят четыре так шестьдесят четыре. Открытием считалось объединение элементов в группы по атомному весу, когда свойства элементов не постепенно изменяются, а скачкообразно и имели химическое сходство в периоде, что в принципе и отличает металлы от неметаллов. В отличие от их природного состояния — жидкого, твердого и газообразного в котором могли пребывать и те и другие.

Но важнее всего было то, что в таблице логично остались пустые клетки, которые как я заявил на докладе, заполнят те, 'кто идут за мной'. Эти клетки не могут быть пустыми в принципе. Многие в этом сомневались, не веря в мою убежденность. А я так просто знал, что так оно и есть. Очень меня удивляло то, что в научных кругах многое принималось на веру. Оттого и приходилось постоянно доказывать правоту опыта. Возможно именно от такого отношения к научным новшествам и родился обычай диссертации защищать. Но все равно вера в постулаты пока рулила.

Вражеская пресса ожидаемо подняла хай, что не может дикий горец с кровожадными наклонностями быть столь выдающимся ученым. Как ни крути, а у союзников от моей публикации возникли репутационные потери. Если империя может себе позволить тратиться на чистую науку во время даже не войны, а бойни, то — знать — высок ее потенциал. А все что возвышает нас — унижает врага.

Республиканцы так вообще обвиняли меня в плагиате работы их химика Бенрейтера. Конкретно его работы 'Закон триад', которую он опубликовал в еще королевском городе Лютеце за полвека до наших дней, накануне их буржуазной революции. Но Бенрейтер объединял элементы по совсем другим параметрам, где атомный вес был второстепенным признаком.

Имперская пресса сначала охотно подпела 'вражеским голосам', исходя страстью 'законно' меня покусать, но быстро угомонилась от хорошего пинка из императорского Дворца и стала огрызаться, отстаивая приоритет Реции, соответственно мой и самой империи. Все же император у нас далеко не дурак.

Мне осталось только рассказывать, в одночасье ставшими ко мне доброжелательными журналистам о долгом пасьянсе по вечерам с карточками элементов в течении полугода и о том, как я окончательную их конфигурацию я увидел во сне. Что и разошлось легендой по всему миру. Зачем плодить сущности если старые хорошо работают?

Швицкий горный институт присвоил мне степень доктора химии без защиты диссертации, опередив имперскую научную общественность, которая от досады только крякнула. И чтобы не остаться на обочине праздника заочно выбрали меня членом — корреспондентом Имперской академии наук по отделению естествознания.

Из изгоя я в одночасье стал модным для аристократии. Меня наперебой приглашали во всякие модные салоны в качестве экзотической зверушки для развлечения гостей. И очень обжались, когда я такие предложения не принимал. Некогда мне ездить по миру со светскими визитами. Война идет. Родина в опасности. Вот меня все вьючат и вьючат по линии военно — промышленного комплекса, невзирая на официальную контуженность на всю голову.

Для разбора почты пришлось нанять отдельного секретаря.

Однажды я получил письмо без обратного адреса, присланное в Рецкое политехническое общество. В конверте была короткая записка без подписи на дорогой плотной бумаге. 'Я не ошиблась в тебе, мой герой'. И все. Даже подписи нет. От письма нежно пахло дорогими цветочными духами на амбре. Но мне вдруг резко вспомнился запах карболки в санитарном поезде… и гинекологическое кресло в соседстве с ножной бормашиной.

Дома была идиллия. Жена, заполучив старшую подругу в лице умной ясырки, души в ней не чаяла. Так что меня намного меньше теперь пилили за отлучки из дома. Им вдвоем было нескучно. Это был плюс. Зато в бытовых конфликтах они выступали против меня единым фронтом. Не скандалами, конечно… у горцев такого не водится, но мягко так давили со всех сторон. А это минус.

Даже Зверзза — официального моего домоправителя, они давно под себя подмяли и даже по случаю женили на няньке моего сына, чему эта дурёха была страшно рада. Как‑то не находилось ей до того ухажеров из моей охраны и слуг.

Я не узнавал строгого унтера, которого побаивался весь наш стройбат. А там, как известно, служат такие звери, которым даже оружия не дают. Но этот женский фронт его доконал.

Зверзз… Он даже как‑то обратно на стройку у меня попросился, и возможно оно срослось бы, если бы его не подвело здоровье. Расплющенная нога у него неожиданно стала гнить, и пришлось ее ампутировать в центральном военном госпитале Втуца.

— Ваша милость, — как‑то он мне заметил, когда я посещал его в госпитальной палате. — Знали бы вы, как мне надоели эти костыли. У меня под мышками уже мозоли образовались.

Я подсуетился и за приличные деньги выписал на дом лучшего протезиста в империи. И теперь Зверзз хромал на аккуратном шарнирном протезе в ботинке, скрывая ремни на голени щегольскими кожаными крагами. И, казалось, что он даже с женитьбой на некрасивой девице смирился. Тем более что я ему заявил, что раз девушка — сирота была под моей опекой, то сам фельдфебель этим фактом вошел в мою семью, как родственник.

Ну и приданое составили мы ей приличное, как бедной родственнице. Возможно, размер этого приданого и смирил Зверзза с внешностью жены. Но приблудных своих помогальников он по — прежнему любил как сыновей. А те у нас росли как на дрожжах, исполняя роль прислуги за все. Кто голодал, тот ценит хорошее место.

Оба парня быстро научились болтать по — рецки и даже писать пробовали, обучаясь у моих охранников. Они уже заявили, что в армию пойдут добровольцами и только в горные егеря. Иной раз они мне напоминали меня самого тем, что старались быть большими рецами чем сами рецы.

Иногда я кого‑нибудь из них брал с собой в Калугу в качестве ординарцев. Приучал к делам. А более всего заставлял их все свободное время зубрить учебники за среднюю школу, наутро проверяя уроки. То, что они будут сдавать экзамены экстерном за восьмилетку, я уже договорился. Цена вопроса новые парты на всю школу, которые мне аккуратно сваяли пленные из досок по чертежам от директора гимназии. Зверзз этому был только рад и даже лупил их ремнем за нерадение в учебе.