Избранное

— Да.

— А ты был его друг. Я тебя еще лучше устрою. Пока я капо, тебе будет у меня хорошо.

3

В обеденный перерыв я, Джованни и Анри уединяемся в дальнем углу. Усевшись на стол, медленно едим шпинатовый суп и поглядываем по сторонам. На нас никто не обращает внимания.

— Мы должны немедленно побеседовать с людьми,— гово-

258

рит Джованни.— Убийство Петера произвело на всех гнетущее впечатление. Надо объяснить товарищам, что борьбу мы все равно не прекратим, но нам надо действовать крайне осторожно. Пусть люди пока в точности исполняют распоряжения цивильных мастеров. Нужно добиться их расположения, а может быть, и сочувствия: это облегчит нам работу в будущем… А пока надо осмотреться. Согласны?

Анри и я утвердительно киваем головой.

Во второй половине дня мы распечатываем тяжелые ящики, привинчиваем к столам тиски, раскладываем по рабочим местам инструмент: молотки, зубила, обжимки, электрические дрели. Просторное помещение, разделенное на три секции, приобретает вид настоящего заводского цеха. Возле окна, неподалеку от входа, ставится широкий стол и над ним прибивается табличка: «Контролер».

К вечеру я успеваю поговорить почти со всеми активистами, работавшими вместе со мной в каменоломне. Вернувшись в лагерь, иду в котельную, расположенную в подвальном помещении бани. Иван Михайлович — он дежурный слесарь — подробно обо всем расспрашивает меня. Наши установки он одобряет: осмотреться нужно, конечно, прежде всего. Побарабанив пальцами о стол, он вполголоса говорит:

— Первое время вас, наверно, будут обучать, потому что сборка частей самолета немыслима без специальной подготовки. Если это будет так,— а это должно быть так,— ваша задача растянуть время ученичества. Все.

На следующее утро во двор «Рюстунга» въезжают крытые брезентом автомашины. Мы под руководством Джованни выгружаем связки легких дюралевых деталей и разносим их по столам. В одной из машин обнаруживаем стальные изогнутые пластины — их приказано сложить у станка.

Я понятия не имею о назначении всех этих частей. Спрашиваю Джованни. Оказывается, это детали нервюр. Что такое нервюра, мне известно как бывшему авиамоделисту — я сам их изготовлял, правда, не из дюраля, а из бамбуковых палочек. Тогда я пробовал даже изучать аэродинамику. Но с той поры в голове моей остались лишь самые общие сведения об устройстве самолета: плоскости, состоящие из нервюр и лонжеронов, фюзеляж и в нем — шпангоуты и стрингеры…

Покончив с разгрузкой, мы занимаем рабочие места. Флинк встает у центрального ряда столов, три других мастера — возле боковых. Вдруг в цех заходит Зумпф и выкрикивает мой номер.

— Здесь.

— Ко мне.

259

Когда я подхожу к капо, он шепчет что-то обер-мастеру. Тот дергает плечом. Зумпф говорит:

— К обер-контролеру господину Штайгеру, быстро!

Мне становится не по себе. Я видел вчера обер-контролера: типичный, на мой взгляд, переодетый гестаповец — подтянутый, щеголеватый, с недоброй кривой усмешкой. Уж не донес ли на меня Флинк за сообщение об убийстве штрафников?

Делаю незаметно знак Зумпфу — хочу, мол, поговорить. Он топает ногой.

— Быстро!

Выхожу из цеха, сворачиваю за угол и останавливаюсь у двери застекленной беседки, сложенной из гладких камней. Стучусь.

— Пожалуйста.

Вхожу. Очень тепло, много света, пахнет духами.

— Покатилов?

— Так точно.

— Почему не здороваетесь?

— Добрый день.

— Проходите.

Поднимаю глаза. Штайгер в мягком светло-сером костюме, лицо розовое, на лацкане пиджака — круглый значок с изображением свастики. Подхожу к его столу, заваленному чертежами.

— Можете сесть.

Сажусь. Пол в беседке покрыт линолеумом. Слышу:

— Мне рекомендовали вас как дисциплинированного и грамотного хефтлинга. Это так, не правда ли?

Нет, кажется, это не допрос. Выпрямляюсь и говорю:

— Мне самому трудно об этом судить, герр обер-контролер.

Штайгер скалит крепкие белые зубы.

— Ответ мне ваш нравится, вы прекрасно владеете немецким. Однако перейдем к делу.

Он достает сигарету. У меня вновь мелькает подозрение. Штайгер говорит:

— В вашей карточке записано, что вы учащийся авиационного техникума. Что такое техникум?

— Это среднее специальное учебное заведение, герр обер-контролер.

— Кем становятся люди, завершающие курс обучения в авиационном техникуме?

— Техниками.

— Читаете ли вы чертежи?

— Плохо.

— Это мы сейчас проверим. Перейдите сюда.

260

Нет, это, конечно, не допрос. Пока я огибаю стол, Штайгер разглаживает белой короткопалой рукой верхний чертеж. На его среднем и безымянном пальцах поблескивают дорогие камни. В правом нижнем углу чертежа различаю надпись: «Мессершмитт-109».

— Итак,— произносит обер-контролер,— что означает это?

Указательный палец его останавливается возле четырехзначного числа. От числа в обе стороны расходятся тонкие линии стрел. В верхнем правом углу чертежа вижу слово «Rippe-8», окидываю взглядом все изображение и отвечаю:

— Число обозначает длину нервюры.

— Очень хорошо. А это?

Палец его перемещается вниз до цифры «6», указывающей размер какого-то отверстия.

— Это диаметр.

— Прекрасно… Вы военнопленный?

— Нет.

— Возраст?

— Двадцать лет.

— Как долго в заключении?

— Два с половиной года…

Я опять сбит с толку. Для чего потребовались обер-контроле-ру эти сведения? Кто меня рекомендовал ему и зачем? Штайгер быстро встает. Я тоже.

— Назначаю вас контролером в первый цех.

Я обалдеваю. Контролером? Меня?.. Во-первых, это что-то явно противоречащее моему долгу, а во-вторых, я ведь ровно ничего не смыслю в техническом контроле… Эх, Иван Михайлович, и надо же было делать из меня учащегося авиационного техникума!

Штайгер, очевидно, замечает мое замешательство. Взгляд его становится острым. Я понимаю, что мой отказ будет иметь для меня самые печальные последствия. Но что же мне делать?

— Вы не согласны?

— Извините, герр Штайгер, но я никогда не был контролером.

Штайгер усмехается.

— Проверять диаметр отверстий и качество заклепок не сложно, молодой человек. Для этого не надо быть ни инженером, ни техником… Идите к Флинку и приступайте к исполнению обязанностей. Кстати, мастерам вы не подчиняетесь. Вашу работу я буду проверять сам и сам покажу, что вам надлежит делать. Ступайте.

Возвращаюсь в цех. Он наполнен жужжанием электродрелей.

261

Флинк стоит у ближайших к станку тисков и сверлит дюралевую деталь. Ноги его широко расставлены, кудри свесились на лоб. Двое заключенных сумрачно глядят на его работу…

Да, Иван Михайлович не ошибся. Гражданские мастера начали обучение людей, и, значит, задача наша ясна. Но что делать теперь мне, мне лично, с этим идиотским назначением?

4

— Иван Михайлович, что делать? Меня назначили контролером!

В котельной полумрак. Под потолком гудит вентилятор, шипят и посвистывают топки. Пахнет мокрой угольной пылью и машинным маслом.

Иван Михайлович вытирает ветошью небольшие жилистые руки и внимательно смотрит на меня.

— Контролером? Гм. Что же ты должен делать?

— Вот я и спрашиваю…

— Нет. Каковы твои обязанности?

— Проверять качество заклепок, чтобы головки соответствовали установленному размеру и чтобы не было на них трещин; следить, чтобы просверленные отверстия были нужного диаметра…

Иван Михайлович бросает промасленные концы на верстак.

— Что ж, по-моему, это очень хорошо. На переделку детали можешь возвращать?

— Обязан.

— Ну, и возвращай как можно больше, пока не закончено обучение. А что потом, подумаем…

И вот я сижу за контролерским столом. Передо мной чертежи, шаблоны, линейки. Чертежи я уже изучил, готовые части ко мне еще не поступали, делать мне как контролеру пока нечего. Я сижу и наблюдаю.

В нескольких шагах от меня Флинк. В руках у него стальная изогнутая пластина-накладка. Рядом с ним Франек — юноша-поляк, которому я когда-то помогал в лазарете. Лицо обер-ма-стера обращено ко мне в профиль: я вижу розовые пятнышки на его скуле, горящее ухо, неподвижный, немигающий глаз, устремленный на Франека, и надо лбом — взъерошенный рыжий клок.