Избранное

Сухаревич, небритый, с запавшими от постоянного напряжения глазами, стоял перед его укрытием.

— А где доктор? — спросил Карбышев.

— Это не доктор. Вы слышали что-нибудь из нашего разговора?

— Кое-что. Например, что я ваш отец.

— Необходимость в этой легенде отпала. Вам просто придется какое-то время пожить на глухом хуторе. Потом вас проведут через линию фронта.

— Кто принял за меня это решение?

— Но вы больны…

— Я не настолько болен, чтобы поселяться на хуторе. Сами видите, что творится кругом… Где этот человек, с кем вы говорили?

— Он неподалеку. Ждет вашего решения.

— Вы сказали, кто я?

— Не все. И то лишь потому, что мы оказались отдаленно знакомы: я служил здесь, в Белорусском округе, до войны… Сказал, что вы профессор, доктор наук. Что надо при всех условиях вывести вас.

— А он кто?

— Председатель одного из райисполкомов соседней, Могилевской области.

— Прячется?

— Не знаю. Ведет себя, во всяком случае, как хозяин.

— А вы?.. Что вы будете делать?

— Я пойду дальше к линии фронта. Я ведь здоров.

— Нет, дорогой товарищ полковник, не годится. Не согласен. Или уж остаемся вместе, если вы абсолютно убеждены, что выведут, или вместе продолжим путь.

— Дмитрий Михайлович, я не имею права задерживаться: я здоров.

139

— Тогда попросите товарища… Может, у него найдется аспирин или что-нибудь еще против простуды.

— Вас подлечат, даю слово коммуниста.

— Ия даю слово… Завтра буду совершенно здоров. Погода разгулялась, вскипятим чаю, я проглочу таблетку, а утром — в путь. Время дорого.

— Товарищ генерал-лейтенант…

— Полно, Петр Филиппович. Хотите не хотите, а фронт будем переходить вместе. Все-таки у меня по прежним войнам есть кое-какой опыт выхода из окружений.

Много позже, в Освенциме уже, Карбышев познакомился с молодым белорусом из Марьиной Горки. Когда Карбышев сказал парню, что проходил через его места в начале июля сорок первого года, выбираясь из окружения, тот признался, что был оставлен по заданию райкома комсомола «под немцем» и что его группа в первое лето помогла переправить через линию фронта несколько раненых командиров. Проводником был старик охотник из Могилевской области, его потом, когда создали партизанский отряд и прилетел представитель из Москвы, наградили орденом Красного Знамени.

16

Ровно месяц спустя, в первых числах августа, была еще одна — последняя — возможность вырваться из кольца.

Завязнув под Смоленском и Ельней, немцы бросали на этот горячий участок фронта отборные части. Борьбу с окружеицами вели главным образом тыловые подразделения вермахта и отряды полевой жандармерии. И только когда воздушная разведка доносила о крупных скоплениях советских войск, обнаруженных в прогалинах лесных массивов — обычно перед большаками, железными дорогами или реками,—фашистское командование направляло в бой резервные части с артиллерией и авиацией.

Пройдя по немецким тылам после вынужденной остановки в волчьей чащобе южнее Руденска еще полторы сотни километров, Карбышев с Сухаревичем отлично разобрались в этой тактике врага. Поэтому, встречаясь в лесу с группами окруженцев, советовали их командирам не создавать больших скоплений перед дорогами или реками, а действовать по методу партизан: прорвавшись сразу в нескольких пунктах, на время рассредоточиться, исчезнуть из виду или же, если недоставало сил для прорыва, «просачиваться» через линии немецких заслонов. Около недели

140

Карбышев и Сухаревич шли с группой пограничников, потом с саперами, вновь вдвоем, и им чаще всего приходилось «просачиваться», тем более что у Сухаревича заклинило осколком мины автомат и они остались с одними пистолетами.

Последняя дневка перед Днепром была возле речки Лохва в густом, окруженном болотцем прибрежном ельнике. Спали по очереди, замаскировавшись со всем тщанием старых саперов. Под вечер развели из сушняка бездымный костер вскипятить воды и испечь несколько боровиков, которые посчастливилось найти рано утром. Карбышев полулежал на свернутой плащ-палатке, поворачивал над жарко тлеющими углями прутик с нанизанными на него бело-коричневыми кусочками грибов и вспоминал о том, как под Могилевом — только не здешним, а Могилевом-Подольским на Днестре — осенью семнадцатого года оп руководил инженерными работами в красногвардейском полку, готовившемся отразить наступление войск монархиста генерала Щербачева.

— Где, по-вашему, окончательно остановят немцев? — следуя своему ходу мыслей, спросил Сухаревич.

— Где — сказать точно не берусь, но что остановят, причем скоро, убежден,— ответил Карбышев.

— Насчет того, что скоро, позволю себе все же усомниться. Во всяком случае, до осенней распутицы вряд ли…

— Вы слишком впечатлительны, Петр Филиппович. В истории войн, как вы знаете, и не такое бывало. Сколько уж завоевателей ходило на нас по этой дорожке… Как ни странно, но наши главные силы, по-видимому, еще не введены в сражение.

— От Белостока до Смоленска по прямой около шестисот километров, от Смоленска до Москвы — меньше четырехсот. Позади Неман, Березина, Днепр. Три первоклассных естественных рубежа… Где, на каких линиях развернется решающее сражение? Как известно, таких удобных рубежей на пути к Москве больше нет…

— Эх, Петр Филиппович! Эта война идет совсем не по тем канонам, кои мы когда-то изучали в академиях… Правда, Михаил Васильевич Фрунзе еще в двадцать пятом году предупреждал, что будущая война окажется непохожей на прежние, говорил: нам придется иметь дело с великолепной,— так он и выразился!— с великолепной армией противника, вооруженной всеми новейшими техническими усовершенствованиями. И мы готовились к такой войне. И многое сделали, уж я-то знаю.— Карбышев сгреб в кучу тлеющие угли, повернул над ними прутик с грибами и продолжал: — Опасность для страны огромная, что и говорить, но блицкриг у Гитлера не получается… Драться с немца-

141

ми надо везде, есть удобные рубежи или нет, рвать коммуникации, бить с тыла, хватать за ноги и за колеса. Надо выиграть время, дать возможность нашим резервным армиям подойти из-за Урала. Вот высшая стратегическая задача момента, как я ее понимаю…

Сухаревич только дивился молодой убежденности генерал-лейтенанта.

Молча, обжигаясь, жевали они кусочки печеных — без соли— грибов, сгрызли по нескольку черных деревенских сухарей, попили кипятку, заваренного брусничным листом. Потом, пока не стемнело, проверили оружие. Ночью им предстояло перейти железную дорогу, на рассвете переправиться через Днепр, «просочиться» через шоссе Орша — Могилев и снова углубиться в лес. Местные жители говорили, что фронт прочно держится у Кри-чева и южнее по реке Сож до самого Пропойска. Значит, еще два ночных перехода, и линия фронта будет достигнута.

— Главное — Днепр. Как переправиться через Днепр? — заметно нервничая, сказал Сухаревич, когда они поднялись.

Карбышев пошутил:

— Утро вечера мудренее. Как говорили в старину, господь не без милости.

…Утро выдалось тихое, пасмурное. Кора сосен за ночь повлажнела, хвоя казалась в инее от росы, белые клочья тумана неподвижно висели на низинах. Лес в этом месте хранил следы недавнего присутствия войск: пустые лотки из-под мин и почерневшие бинты, обрывки бумаг, стреляные гильзы, изредка небольшие могильные холмики, серые кружки отгоревших костров.

Карбышев и Сухаревич спешили до восхода солнца перебраться через Днепр. Попадется на берегу бревно — хорошо, нет — найдут отмель и в два приема, с передышкой перемахнут реку вплавь. Благо, Днепр тут неширок. Важно сделать все бесшумно и быстро.

Каково же было их удивление, когда у кромки леса и в полосе прибрежного кустарника они увидели сотни две красноармейцев! Одни рубили невысокие деревья и, надрываясь, волоком тащили к воде. Другие вязали хлипкие плотики из жердей. Третьи уже отчалили от берега, отталкиваясь сучковатыми шестами. Люди выглядели изнуренными, белели забинтованные головы, некоторые бойцы опирались на палки. И почти у всех торчали винтовки за спиной. Тем не менее было незаметно, чтобы кто-то руководил красноармейцами. Переправа шла стихийно.