Страница 20 из 114
— Вы меня убиваете, Линар. Опять эти несносные государственные дела. Опять разговор с этим надоедливым Минихом.
— Но если вы разумно этот разговор поведете, ваше королевское высочество, он легко может стать последним. Кроме вас одной, никто не положит конец претензиям фельдмаршала.
— Какие претензии, граф? Какие претензии могут быть у подданного к монархине? В самом деле, чтобы старик мне не докучал, я велела ему сноситься не со мной — только с принцем Антоном. Должен же и Антон-Ульрих чем-то заниматься!
— Вы вполне благоразумно передали дела внешнеполитические Остерману, ваше королевское высочество. Граф опытен, обладает обширнейшими связями. Но главное — вы тем самым перевели его из стана врагов в лагерь друзей. Поверьте, это очень ценное приобретение.
— Значит, тем более можно перестать говорить на эти скучные темы! Мы собирались с вами почитать на голоса ту великолепную трагедию, зачем медлить?
— Осмелюсь напомнить, ваше королевское высочество, фельдмаршал Миних дожидается вашей аудиенции с самого утра, и вы сами назначили ему это время.
— О Боже, какое наказание! Зовите его, раз нет другого выхода.
— Ваше королевское высочество, я так счастлив возможности лицезреть мою повелительницу…
— Здравствуйте, фельдмаршал. Вам, я слышала, пришлось ждать аудиенции, но мы были заняты государственными делами. У нас и так крайне мало времени для разговора с вами.
— Но почему же вы отстраняете меня от этих дел, ваше королевское высочество? Чем старый вояка мог заслужить ваше неудовольствие?
— Неудовольствие? Полноте, Миних. Вы можете быть уверены в неизменном нашем благоволении.
— Но за несколько недель моего нездоровья вы передали все внутригосударственные дела князю Черкасскому и графу Головкину.
— Ах, это. Я просто хотела освободить вас от лишних забот, милый Миних, ничего более.
— Если мне будет позволено вставить слово…
— Говорите, Линар.
— Я хотел бы напомнить фельдмаршалу, что ему поручено заведовать всей сухопутной армией, артиллерией и фортификацией.
— И кадетским корпусом, Линар.
— И кадетским корпусом, и Ладожским каналом.
— Вы смеетесь над старым солдатом, ваше королевское высочество. Моя компетенция до вашего счастливого и благословенного прихода к власти была значительно шире. Стать обыкновенным администратором с кучей мелких обязанностей и безо всяких возможностей! Мне остается сделать вывод, что я просто перестал вам быть нужен. Мое присутствие кому-то мешает, а мои обязанности соблазняют. Я чувствую за плечами дыхание своего преемника.
— Вы забываетесь, фельдмаршал! Так разговаривать с ее королевским высочеством правительницей России просто недопустимо.
— Вот именно, граф, фельдмаршал забывается!
— Государыня, после всего мною сделанного я имею право слышать ваш голос, а не подсказки появившихся после вашего прихода к правлению креатур.
— Если мне не следует слышать доводов господина Миниха, я немедленно и охотно удаляюсь. Тем более что я не в состоянии равнодушно слышать тона, которым подданный осмеливается говорить со своей монархиней.
— Граф Линар, я приказываю вам остаться! А вы, вы должны немедленно объясниться, Миних!
— Полагаю, единственным объяснением может служить моя просьба об отставке. Полной и безоговорочной.
— Насколько мне известно мнение ее королевского высочества, вы получите отставку, господин Миних.
— Что? Я получу отставку по очередной подсказке заезжего иноземца? Ваше королевское высочество, я не верю себе!
— Господин фельдмаршал, я оставляю вас с графом. Вы без меня решите этот вопрос.
— Без вас, ваше высочество?
— Мне не о чем говорить с вами. Граф Миних, я предоставляю вам право отдохнуть от всех трудов. Считайте это полной отставкой, я более не задерживаю вас, фельдмаршал.
Франция. Париж. Дворец кардинала Флёри. Кардинал и секретарь.
— Я недоволен последними депешами маркиза Шатарди: они настолько сумбурны, что разобраться в происходящем в России становится просто невозможным. Укажите ему на это, Лепелетье. Я требую предельной ясности в изложении и не меньшей ясности в мыслях.
— Боюсь, монсеньор, это вина не столько маркиза, сколько русских событий. Они действительно развиваются стремительно, и, судя по сегодняшней депеше, можно ждать очередного переворота.
— Вы хотите сказать, принцесса Мекленбургская плохо справляется со своими подданными? Это для меня очевидно. Она бесхарактерна, боязлива, но, подобно ребенку, цепко держится за свои удовольствия, чаще всего во вред себе самой.
— Вот именно, монсеньор. Отправив в неожиданную отставку Миниха, правительница лишилась единственной реальной своей опоры.
— Она просто забыла, что облагодетельствованные ею Остерман, Черкасский и Головкин стояли у кормила правления страной при ее тетке и никогда не придавали никакого значения принцессе. Каждому из них легко справиться с правительницей.
— Да, эту дату в истории России можно отметить: третье марта семьсот сорок первого года — день отставки Миниха и прихода к власти троицы. Между тем семейная жизнь правительницы совершенно разладилась. Она всем сердцем привязана к фрейлине Менгден, к влиянию которой необузданно ревнует жену принц Антон. И она спит и видит рядом с собой графа Линара, тем более ненавистного принцу Антону.
— Чем может грозить подобный скандал?
— Надо отдать справедливость австрийскому двору, они не спускают глаз с Линара. Сейчас они подсказали вариант, при котором будет внесен разлад в дела троицы. Остерман якобы становится на сторону принца, что, естественно, вызывает переход Головкина на сторону правительницы. Уже было несколько случаев, когда, по словам Шатарди, принцесса Анна поручала важные дела Головкину, минуя и Остермана и супруга. Тем самым острота супружеских разногласий уходит на задний план.
— Неплохой ход. Как ведет себя в этой обстановке Елизавета?
— Лестоку удалось ее настроить против Остермана, и будто бы цесаревна сказала, что Остермана пора поставить на место.
— Все дело в том, умеет ли цесаревна претворять свои пылкие эмоции в столь же решительные дела. Думаю, Лестоку следует подсказать необходимость большей активности, поддержанную внушительной суммой денег. Его пора побудить к решительным действиям.
— Красота-то какая, кумушка-матушка, это посольство персидское! Чисто сон наяву али сказка чудесная. Слоны-то, слонищи преогромные по улице идут, домов не видать! Хоботом к крыше потянется, того гляди трубу своротит. И погонщики все нарядные — халаты шелковые, на оружии рубины да бирюза.
— Уймись, Маврушка, не до твоих глупостей. Лучше ты, Михайла Ларионыч, растолкуй, что за посольство и к чему оно.
— Полагаю, ваше высочество, целей тут несколько.
— Даже несколько? И какие же тебе на ум пришли?
— Прежде всего силу да богатство шаха Тамас-Кули-хана показать. Он посольство после своих побед в Индии к нам направил. Чтобы престол русский на державу его уважительнее глядеть начал.
— Да разве батюшка государь Петр Алексеевич с ними не считался? Не припомню, кто сказывал, сколько к походу Персидскому готовились. Государь с собой матушку брать изволил.
— Нет, ваше высочество, Тамас-Кули-хан прочного союза ищет.
— С кем союз-то? С курляндцами нашими да с их царицей?
— Вот как раз потому, что правление их недолгим считает, ему иной союз нужен.
— Ты что мне, Михайла Ларионыч, одни загадки загадываешь? Что у тебя там — прямо говори.
— Судите сами, ваше высочество. Шах хотел, чтоб посольство его из шестнадцати тысяч воинов было, да еще с двадцатью пушками.
— Это что же, на штурм какой собрался, или как?
— Нет, Мавра Егоровна, по моему разумению, женихом завидным показаться решил. С такой силой не воевать — мириться сподручней, да и невесте лестней.