Страница 107 из 114
— Дурные, мой друг. Император распорядился мне немедленно ехать в ссылку в Новгородскую губернию. Куда именно, в указе не говорится.
— И вы поедете, матушка?
— Ты спрашиваешь глупости — конечно, поеду.
— Но тогда и я с вами.
— И я, ваше сиятельство!
— Кто разбудил вас, мисс Бетс? Я не приказывала этого делать. Ваши слова мне очень приятны, но подумайте сами, зачем вам пускаться в подобное путешествие. Я не знаю, что нас ждет в новгородской деревне. Там наверняка нет дома и самых необходимых удобств. Я сомневаюсь, чтобы для нас нашлись даже хорошие продукты, а дорога в такую зиму слишком тяжела.
— О, нет, нет, ваше сиятельство! Я не оставлю вас и княжну Анастасию. Не отвергайте моей просьбы — разрешите поехать вместе с вами. Поверьте, я сумею быть вам полезной.
— Дорогой мой друг! Хорошо, мне самой было бы тяжело остаться без вашего общества. Настя, садись и пиши письмо господину Измайлову. Пиши, что я готова немедленно выполнить волю императора, что мне решительно все равно, где провести последние дни и сойти в могилу, но я принуждена отсрочить свой отъезд, потому что не сумею найти дорогу в деревню, даже названия которой я не знаю. Мне предстоит его еще узнать, а главное, постараться найти в Москве кого-нибудь из новгородских мужиков, который согласился бы стать моим проводником. Насколько мне известно, нам придется довольствоваться для жизни обыкновенной крестьянской избой, и, значит, необходимо собрать нужные вещи.
— Вы ни о чем не собираетесь его просить, матушка?
— Ни в коем случае. Достаточно одной моей подписи. И придется собираться.
— Но, может быть, послать за Павлом, чтобы он нас сопроводил? Без провожатого такой путь небезопасен.
— Подвергать опасности брата? Как ты могла об этом подумать, Настя!
— Какой же опасности, матушка?
— Императорского гнева. Неужели ты думаешь, император простит своему офицеру общение со ссыльной!
— Но он же не может не понять…
— Он все может. Ты же не хуже меня знаешь, что происходит кругом. Император не знает пощады ни для правых, ни для виноватых.
— Но, матушка, не казнил же он Алексея Орлова, как бы ни была велика его вина! Не казнил же, а просто заставил нести императорские регалии при перезахоронении императорских останков.
— Все это слишком сложно, Настя. Император хотел публично обвинить графа и сослать его с клеймом убийцы в Москву. При характере графа это хуже любой казни. Разве ты не слышала, что в Москве все его избегают и он вынужден выезжать на прогулку только вечерами? Это после его широкой-то жизни! Но вина графа очевидна, а твой брат может просто оказаться жертвой императорского гнева. Я не стану даже писать ему письма о наших переменах. Так или иначе, он узнает о них и сам найдет способ связаться с нами. К тому же ему следует беспокоиться о своей супруге.
— Матушка, вы все еще продолжаете гневаться. Между тем невестка…
— Я ничего не желаю слышать о ней.
— Но она любит Павла и могла бы стать вашей покорной дочерью, поверьте.
— Зачем ты завела этот неуместный разговор? Провожать нас вызвался подполковник Лаптев.
— Но ведь ему придется отвечать за свою смелость.
— Я этого боюсь больше всего, но подполковник неумолим, а я слишком хорошо знаю его гордый и независимый нрав. Недаром же мы хоть и дальние, но все же родственники. Он мне сказал, что при новом царствовании нет основания ни гордиться своим чином, ни опасаться за него. Слишком непорядочные люди стали возвышаться у трона и слишком достойные лишаться всех наград.
— Может быть, его присутствие оградит нас от невежливости и презрения чиновников. Ведь оно наверняка будет сопровождать наше положение осужденных и ссыльных.
— Пока еще только ссыльных, и остается молить Бога, чтобы это наше положение не изменилось. Хотя в дороге нас могут перехватить и направить в Сибирь. Кто знает!
Я не переставала удивляться княгине. Мы боялись, что известие о ссылке сломит ее, а бесконечная зимняя дорога без удобств убьет. Мисс Анастасия не переставая плакала в ожидании конца. Перед отъездом из Троицкого княгиня велела отвести себя в церковь, чтобы отстоять напутственный молебен. Двое дворовых с трудом могли ее довести от дома, так она была слаба и так задыхалась на каждом шагу. От прощания, на которое собралась вся дворня и все крестьяне, княгиня наотрез отказалась, ссылаясь на слабость и отсутствие сил. Она не плакала, и глаза ее были сухи. В кибитке она даже не бросила прощального взгляда на дом и на село, сразу прикрыв глаза. Она не дремала, потому что голос, которым она время от времени отдавала распоряжения, был совершенно спокоен и не выдавал ни подавленности, ни душевного волнения. Когда я выразила княгине свое восхищение ее мужеством, она сказала, что давно ожидала такого оборота дел и рада прекращению затянувшегося ожидания. Час за часом неудобной езды в душном возке к ней, казалось, возвращались силы. На лице исчезли гримасы боли, и в какую-то минуту княгиня изволила даже заговорить о еде, осведомившись, достаточно ли замороженных щей взято в дорогу и удались ли они. На первой же станции княгиня с аппетитом съела несколько ложек и пожурила меня за отсутствие аппетита. Мисс Анастасия незаметно крестилась, благодаря Создателя за происходившие с ее матушкой перемены к лучшему. Даже возникший разговор о том, что маршрут нашей поездки может быть изменен и приведет нас в какой-нибудь отдаленный монастырь, не ухудшил настроения княгини.
Княгиня первая заметила неизвестного человека, старавшегося завязать разговор с нашими людьми, и сказала, что это должен быть архаровский шпион, чему она нисколько не удивлена. Подполковнику Лаптеву оставалось только подтвердить ее предположение. Подполковник вступил с незнакомцем в беседу и приказал ему держаться возможно дальше от княгини, на что шпион ответил откровенными угрозами, но в дальнейшем не надоедал нам своим присутствием. Княгиня спасла нас всех и тогда, когда, не доезжая Твери, мы попали в метель и заблудились. Почти семнадцать часов наши лошади кружились в снеговом водовороте без признаков дороги или хотя бы одного огонька. Казалось, неожиданно мы оказались в снеговой пустыне без конца и края. Ямщики бросили вожжи. Прислуга плакала и молилась. Подполковник совершенно растерялся. Княгиня сказала, что смерть от мороза была бы для нее лучшим концом, но она не вправе не позаботиться о всех нас, пожертвовавших своими жизнями и удобствами ради нее, и потому приказывает остановиться. Метель к утру все равно должна хоть сколько-то утихнуть, и тогда можно будет отправить людей искать потерянную дорогу или хотя бы ближайшую деревню. Ямщики так и поступили, но, на наше счастье, Господь сжалился, над нами. Не прошло и часу, как удалось разглядеть вдали слабый огонек, на который и поспешили самые крепкие слуги. Это оказалась крошечная деревенька вдали ото всякой дороги, мы же отъехали от своей последней станции всего на шесть верст. Княгиня сказала, что это испытание было послано нам, чтобы укрепить наш дух, но и призвать нас к большей осмотрительности, потому что теперь нам предстоит самим во всем заботиться о себе, не надеясь ни на чью помощь.
Однако не менее удивительным было отношение окружающих к княгине. Не было случая, что местный чиновники не постарались ей услужить, приветствовать ее отличной едой и хорошим ночлегом. Когда княгиня выговорила тверскому губернатору господину Поликарпову, что его забота о ссыльной может доставить ему неприятности по службе, господин Поликарпов возразил, что официального указа о ссылке нет, а те частные письма, которыми княгиня обменялась с императором и его непосредственным окружением, не могут приниматься им в расчет и помешать ему исполнить свой долг гостеприимства в отношении человека, которого он привык глубоко уважать. Мы воспользовались и присланным нам превосходным ужином, и удобным ночлегом, но княгиня отказалась задержаться в городе, по-прежнему опасаясь за гостеприимного губернатора, тем более что Тверь была наводнена солдатами, направлявшимися в Москву на коронационные торжества. В дороге княгиня рассказала, что род Поликарповых очень древний и с тех пор, как его родоначальник в конце XV века переехал из Литвы в Тверь, постоянно связан с Тверью. Вместе со своей дружиной в сто с небольшим человек первый из Поликарповых получил на тверских землях большие поместья, которые сохраняет за собой и поныне. Такой же приятной оказалась встреча с городничим в городе Красный Холм господином Крузе, снабдившим нас той провизией, которую не представлялось возможным достать в деревнях. То глубочайшее почтение, которое проявлял к княгине господин Крузе, вероятно, объяснялось еще и тем, что сам он был племянником главного доктора гвардейских войск и членом Академии наук, которой руководила княгиня. Благодаря своей исключительной памяти княгиня тут же вспомнила, что доктор Карл Федорович Крузе получил степень доктора медицины в Лейдене, а в «Комментариях» Академии наук поместил интересное исследование о применении в медицине ртути. Но даже кузен страшного Аракчеева, о котором ходит столько слухов, оказавшийся городничим города Весьегонска, явился к княгине с выражением почтения и вопросом о насущных ее потребностях, которые он брался удовлетворить. Тем не менее княгиня не пожелала воспользоваться его мнимой любезностью из-за крайне взволновавшего ее происшествия. В Весьегонске нас догнал офицер Шрейдеман, посланный князем Павлом, чтобы узнать о состоянии матери. Княгиня больше всего боялась, что заботы сына могут вызвать гнев императора и привести князя Павла к отставке или даже ссылке в Сибирь. Она упросила господина Шрейдемана немедленно уехать из Весьегонска и постараться ни в коем случае не попадаться на глаза местному начальству. Лихорадочное возбуждение княгини было так велико, что мы, ограничившись самым легким завтраком, поспешили в конечный пункт нашей поездки — сельцо Коротово, в тридцати верстах от уездного города Весьегонска. Кажется, только опасения за судьбу сына могли вывести княгиню из душевного равновесия и подорвать ее силы. На то, что нам предстояло жить в обыкновенных крестьянских избах, княгиня не обратила ни малейшего внимания. И если бы я не захватила с собой плотного тяжелого занавеса, которым можно было разделить избу, ей пришлось бы жить и спать в одном помещении с тремя горничными девушками.