Страница 39 из 55
Погоня за синтетическими материалами сменяется погоней за натуральными; лаконичные современные формы взрываются бурным возвратом к старине; самобытность становится предметом стадного повторения; экстравагантные причуды модельеров вроде мини-юбок или платьев поп-арт выбрасываются на рынок в грандиозных масштабах серийной продукции. Хобби - это последнее прибежище интимного, личного каприза - становится повальной инфекцией...
То же самое происходит в области морали.
Книга Памелы Джонсон отразила в этом смысле последующий этап, когда волшебная палочка «отчуждения» коснулась святая святых нонконформизма. Так случилось, что авангардистские дерзания породили смуту в умах той полуобразованной массы, которую писательница называет «взбесившимися клерками», ибо всякого рода авангардистские метафоры духовного гниения, принимающего облик физических зверств, часто приобретают для этой категории читателей и зрителей не переносный, а самый прямой смысл. И если культ де Сада создается снобами и для снобов, отнюдь не принимающих к действию изыски безумного маркиза, то какой-нибудь полуграмотный Иэн Бреди может понять их вполне буквально. «Весьма приятно шагать в лад популярной мелодии, даже если она кажется мелодией нонконформизма. По не худо и помнить, что в любом виде, по самой своей природе «мода вульгарна», - замечает писательница не без яда. Даже нонконформизм, сведенный до вульгарного уровня моды, становится шикарной приправой того же конформизма...
Достоевский. Отступление восьмое
...Но что действительно оригинально во всем этом, - действительно принадлежит одному тебе, к моему ужасу, - это то, что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с таким фанатизмом даже... В этом, стало быть, и главная мысль твоей статьи заключается. Ведь это разрешение крови по совести, это... это, по-моему, страшнее, чем бы официальное разрешение кровь проливать, законное...
Собр. соч., т. V. стр. 275 - 274
На отпевание Чарльза Уитмена в Лэйк-Уорт привели четыреста человек, сообщает «New York Times». Но пятнадцатилетний убийца, который всего-навсего «хотел позабавиться, как тс парни из Чикаго и Остина, которые забавлялись, убивая людей», стал еще более уродливой карикатурой на него.
Едва ли этот мальчик когда-нибудь в жизни читал Мейлера, едва ли даже подозревал о нем. Как Чарльз Уитмен не был знаком с книгой Форда Кларка «Открытая площадь». «Позыв к насилию», о котором говорил в своих письмах Уитмен, не вычитывается из книг.
По в эпоху универсальных средств информации с их тотальным отчуждением рубежи морали, завоеванные огромным духовным напряжением бунта, очень скоро вытаптываются, перестают существовать как нормальные рефлексы, как обычные сдерживающие центры. Мятежные крайности протеста теряют свое духовное наполнение, становятся вульгарным общим местом, простым стереотипом житейского поведения. Они идут в пищу уже лишенные малейших признаков питательности, как снятое молоко, и, всасываясь в общественный организм где-то в Форт-Уорте, вдруг нарывают каким-нибудь бессмысленным и нелепым убийством...
Жестокость становится привычной приправой существования не только в малых войнах, но и в мирной повседневности.
Тогда изнасилование может превратиться в своего рода спорт: ведь все обычные отношения до того упростились, что не требуют и малейшего усилия. Тогда гомосексуализм и наркомания из «тайных пороков» незаметно обращаются в явную моду просто оттого, что вносят некоторое разнообразие в ощущения.
Тогда убийство из бунта - слепого, стихийного, гибельного, но все же бунта личности - становится просто острым ощущением: «я хотел позабавиться»...
«Болотный процесс» с его атрибутами современной цивилизации - машиной, на которой выезжали на «пикники», фотоаппаратом, которым делали порнографические снимки с десятилетней Лесли Энн Доуни, магнитофоном, на который записывали ее предсмертные стоны и крики о помощи, - мерило духовного омертвения. Памела Джонсон права - не стоит делать «из Иэна Бреди и Миры Хиндли ни суперменов, ни унтерменшей. Несчастье в том, что они не более как стандартна я отливка. Они более мертвы, чем трупы, которые они зарывали на заболоченных пустырях возле Честера. «В известном смысле они - жертвы смертоносных осадков».
«Я думаю, что тот, кто исследует корни насилия, доберется до корней нашей эры», - говорит Джозеф Порт в одном из номеров коммунистического американского журнала «Диалог».
«Насилие социально обусловлено и социально предотвратимо, - отвечает ему специалист но «насилиологии» доктор Уертам. - Мы должны признать реальность этого. Психология и социология должны работать рука об руку. Наш главный враг - иллюзии».
Современный человек живет в мире, где война, жестокость, насилие, убийство стали фактом. В мире, где бунт против узаконенного насилия подчас осуществляется в формах личного насилия, протест против зла - в формах зла. Закрывать на это глаза было бы непростительной иллюзией. Жестоким и практическим экспериментом история еще раз доказывает, что на путях слепого индивидуалистического бунта, на путях личного насилия выхода нет и не может быть.
Квадратура круга остается неразрешенной.
Достоевский. Отступление девятое и последнее
...Я не приму за венец желаний моих - капитальный дом, с квартирами для бедных жильцов по контракту на тысячу лет... Уничтоокьте мои желания, сотрите мои идеалы, покажите мне что-нибудь лучше, и я за вами пойду.
Собр. соч., т. IV, стр. 155.
1968
Жизнь в наше время идет быстрее, чем книги выходят из печати. Печать еще будет муссировать изрядно навязшую в зубах «проблему молодежи», как весной и летом 1968 года по всей Европе, разразятся студенческие волнения еще невиданного размаха, которые достигнут апогея в июньских событиях во Франции; а в Штатах, где питомцы университета в Беркли начали когда-то поход против войны во Вьетнаме, всерьез заговорят о «студенческой революции». «Левый активизм» конца 40-х годов спустя десятилетие возродится в гораздо более мощном движении «новых левых», таящем еще более серьезные противоречия.
«Революция в постели» по инерции все еще будет длиться на экране, принимая в фильмах маститых и не маститых режиссеров всевозможные формы психологических казусов и сексуальных отклонений. Но в жизни она уступит место отчетливо политической окраске студенческих движений разного толка и оттенков левизны, вплоть до маоизма. И Жан Люк Годар, как всегда, первым откликнется на них фильмом «Китаянка». Имена Маркса, Маркузе, Мао, Фиделя Кастро, Режиса де Бре, Че Геварры станут в порядок дня ожесточенных студенческих да и не только студенческих дискуссий о путях, методах и целях революционной борьбы.
Безупречному агенту 007 (в это самое время в кинотеатрах рядом с «Китаянкой» еще шел последний суперфильм с Шоном Коннери «Вы живете лишь дважды») не суждено больше занимать пустующую вакансию героя. Он навсегда отошел в область кинематографических преданий.
«Как вы относитесь к Че Геварре?» - был первый вопрос, которым встретили на аэродроме в Мюнхене кинематографистов, прилетевших из России с программой революционных фильмов. Такое начало могло показаться странным. Оно не было странно. Черно-белое лицо Че Геварры с настойчивостью лозунга бросилось в глаза с самодеятельных студенческих листовок, с витрин поп-арта, с транспарантов, с которыми молодежь выходила на улицу защищать свои права. Это было уже полтора года назад, до летних студенческих мятежей.
Борьба продолжается, и в борьбе люди испытывают потребность в героях, как бы ни относился к этому Разум. Может быть, больше, чем когда-либо.
Но духовный кризис и его последствия, о которых шла речь, куда шире, чем даже самые широкие волнения среди молодежи. И по-прежнему одинокие путешественники отправляются через океан или в горы, и «дикие ангелы» шатаются по дорогам на своих мотоциклах без глушителей, и летающие тарелки владеют умами, и ведьмы довольно прозаически собираются на симпозиумы, и новые пять кандидатов предложены зрителю на выбор для роли Джеймса Бонда, и один из них уже отснялся в новом фильме, и очередные секс-бомбы вступают в соревнование с памятью о Мерилин Монро, ставшей поэтической легендой Голливуда. А юношеская преступность пока не обнаруживает тенденции к снижению. И уже «Болотный процесс» заслонен делом одиннадцатилетней Мэри Белл, убившей «для удовольствия» двух мальчиков, трех и четырех лет, а дело Уитмена - куда более жутким делом Мэнсона и его «семейной коммуны», еще раз ошеломившего бессмысленным и садистским убийством актрисы Шарон Гейт и ее гостей...