Страница 19 из 55
Впрочем, ошибутся те, кто назовет Бонда героем современного зарубежного экрана, хотя бы и в кавычках. На самом деле он не более как очередное торжество извечного стереотипа над проблемным искусством. Он явился как «отрицание отрицания» на смену томительной и безысходной проблеме «негероя», явился как попытка снять жизненное противоречие, коли его не удается разрешить...
Наконец-то люди, запутавшиеся в своих проблемах - психологических, моральных, политических, уставшие от «проклятых вопросов», могли передохнуть, глядя, как Бонд, не рассуждая, - бац-бац! - расправляется с противником; как он, не раздумывая, - раздва! - обнимает малознакомую красотку; как он - ура! - побеждает всех и вся во имя Британии. И, главное, все это не как-нибудь, не в утомительном разладе, а в полном согласии с самим собой и с властями.
В этом супершпионе обыватель мог пережить и приобщение к «high life» - шикарной жизни на шикарных курортах, и обладание шикарными женщинами, и удовлетворение тайных соблазнов, где национальное чванство польщено, насилие узаконено, а победа не столько завоевана, сколько предопределена.
Джеймс Бонд явился на европейском экране, как пошлая интермедия в серьезной драме, как некая вульгарная утопия, как удешевленная иллюзия, когда надежды нет.
Бонд - это герой эпохи, лишенной идеалов, но не лишенной мифов, чаяний и напряжения: мифов успеха, богатства, власти, приключений...
У Бонда нет никакого «идеала» в собственном и традиционном смысле. Его «идеал» - служба и победа.
Фаусто Антонини, Психоанализ агента 007
Детектив, призванный раскрывать истину, - персонаж по самой сути своей идеальный, как бывает идеален герой фольклора. Он «фольклорен» еще и потому, что, подобно герою народной сказки, должен восстанавливать справедливость, защищать сирых и слабых от сильных мира сего, оправдывать невиновных и карать виновных.
Говорят иногда, что детективный жанр - жанр аморальный, так как речь в нем идет о преступлениях, убийствах, жестокостях, крови. На самом деле это жанр не только моральный, но даже морализаторский, ибо он основан на незыблемости категорий добра и зла.
Может быть, самое знаменательное в мифе о Бонде - это преображение идеального героя в циника.
Речь идет не о «частной жизни» Джеймса Бонда, не о количестве и качестве его красоток. Хотя, впрочем, замена любви сексом - неотъемлемая и существенная черта «синдрома Бонда». Но речь идет о более важном: о том, что в романах Флеминга существенно изменилась самая система отсчета. Категории моральные в них откровенно заменены категориями политическими, терминами «холодной войны». Происходит неудержимая политизация всех, самых исконных представлений, и исходные понятия добра и зла теряют свою непреложность.
В романах Флеминга воцаряется своя собственная система отсчета, циническая даже с точки зрения конформистской морали.
Английские критики справедливо говорят о шовинизме, выраженном Флемингом, о его англосаксонском чванстве. Действительно, «цветные», к примеру, всегда выполняют у него роль молчаливых телохранителей злодея или жестоких нерассуждающих карателей. «Низшие нации» делятся в свою очередь по принципу «наших» и «не наших». Болгары, например, всегда выступают в роли отчаянных террористов, а турки - те же «черномазые разбойники» по его номенклатуре - в роли «антитеррористов», «наших»; поэтому сербы, хорваты и прочие южные славяне в его романах - международные гангстеры, а корсиканцы - те же гангстеры, но «наши», и Бонд даже решает породниться с одним из них.
Национальный состав демонических злодеев и отрицательных персонажей подобран четко но политическому признаку: это странный интернационал русских, евреев, китайцев, немцев, корейцев, негров и прочих, что с точки зрения ортодоксального расизма совершенно аморально! (Доктор Но, как я уже упоминала, - многозначительная помесь немца и китайца, мистер Биг - француза и негра.) Так что даже англосаксонский шовинизм автора цинично подправлен политикой.
Точно так же прозаический героизм британского Томми, воспетый некогда Киплингом, и героический империализм разведчика Кима вырождаются в вульгарный и прагматический шовинизм. Подвижничество «строителей империи» заменяется беспардонной философией «коммандос».
То же самое относится ко всем сторонам бондовского мифа. Я уже говорила, что с каким бы демоническим противником он ни встретился и какой бы немыслимый коктейль наций этот злодей ни представлял, большей частью оказывается, что агент 007 борется с «красной опасностью». Именно ореол борца с «красной опасностью» обеспечивает индульгенцию бондовскому аморализму.
И тут дозволено все - и то, что считалось добром, и то, что традиционно считалось злом, и то, против чего боролись поколения детективов - рыцарей справедливости: убийство, предательство, обман, прелюбодеяние...
Так моралист становится циником, и герой, некогда демократический, превращается в героя насилия.
Надо сказать, что авторы «кинобондианы», экранизируя Флеминга, постарались убрать чересчур тенденциозную направленность его романов. Стоит обратить внимание на хронологию, замечает по этому поводу Умберто Эко: «...зарождение персонажа романа относится ко времени «холодной войны», - персонажа фильма - ко времени заметной разрядки напряжения». Даже в фильме, сохранившем заглавие «Из России с любовью!», самый зловещий из агентов СМЕРШа Роза Клебб оказывается на самом деле агентом мифического СПЕКТРа, который специально стремится вбить клин между Англией и СССР. Это знаменательно.
Но политика ампутирована, а цинизм остался.
Впрочем, сам Флеминг, как истый «джентльмен, лишенный иллюзий», заходит так далеко в своем цинизме, что в одном, уже несколько усталом романе уравнивает своего супергероя со всеми теми суперзлодеями, с которыми он так долго и успешно боролся.
Тайная война, будь то борьба гангстеров и полицейских или разведок и контрразведок, говорит он устами пожилого полицейского, есть всегда борьба двух тренированных армий - одной, стоящей на страже закона или того, что ее собственная страна считает законным, и другой, враждебной всему этому. Но на нынешнем уровне среди подлинных .профессионалов вырабатывается особый склад личности, которой присущи качества, общие обеим сторонам. «Гангстеры высшего ранга, как высшие оперработники FBI, разведчики и контрразведчики высшего ранга, это бессердечные, хладнокровные, безжалостные упорные убийцы. Да, даже «друзья», противостоящие «врагам». Они должны быть такими. Иначе им не выжить...».
Агент 007 аккумулировал цинизм, накопившийся в недрах усталого общества, он продемонстрировал опасные соблазны, вызревающие на почве цинической безыдеальности: sex, snobbery and sadiim - секс, снобизм и садизм.
Так, вольно или невольно, при всей ее откровенной и явной вымышленности в «бондиане» дают себя знать мотивы подлинной действительности: так сказать, «поправка на реальность», без которой не имеет шансов на успех никакая фантазия...
Этот абсурдный и более чем нормальный герой кибернетического рацио существует в не менее очевидно абсурдном и, однако, нормальном сюжете: абсурдность нормального или нормальность абсурдного?
Фаустино Антонины, «Психоанализ агента 007»
Точно так же, как в фигуре Джеймса Бонда традиционный идеализм детектива вырождается в цинизм, безупречная логика жанра в «бондиане» вырождается в механическое сцепление случайностей. Схема сюжета с его вечным антагонизмом: Бонд - демонический злодей со страдающей красавицей, с претерпеваемыми ими вместе превратностями и пытками, с неизбежной победой в конце - остается неизменной. Но это структура, характерная, скорее, для близлежащего - авантюрного жанра. Она никак не выражает логику расследования.
Я уже говорила: в детективе Флеминга нет «тайны», в нем ничто ни из чего не вытекает и сногсшибательные приключения просто следуют друг .за другом. Извечная детективная причинность нарушена, взаимосвязь и взаимозависимость событий обозначены чисто внешне, как простая временная последовательность, а логика - будь то дисциплинированная логика Шерлока Холмса или парадоксальная логика Патера Брауна, созданного причудливой фантазией Честертона, - урезана в своих правах.