Третьи лица

Ступеньки заскрипели. Она оказалась в полной тьме, но ее глаза прекрасно различали каждую деталь, вплоть до маленькой трещины в половицах – еще один плюс в жизни ведьм.

- Кто там? – раздался во тьме сдавленный женский голос. – Выпустите меня! Пожалуйста! Я ведь ничего не сделала, почему вы меня здесь держите? Мой муж…

- Тихо! – она пошевелила пальцем, лишая женщину дара речи. – Плохо выглядишь, Мари. Видимо, возраст все же дает знать о себе, хоть я и пытаюсь поддерживать твою молодость своей магией.

Ничего, только мычание в ответ.

Альма подошла к сгорбленной в клетке женщине, вцепившейся дрожащими руками в железные прутья, и присела рядом.

Ведьма протянула к ней руки.

- Ну-ну, не упрямься, Мари! – проворчала Альма, когда женщина испуганно отшатнулась. – Я вовсе не собиралась тебя мучить, всего лишь отрезать один локон, всего один. Обещаю.

Она дотронулась до грязных волос узницы и ногтем срезала с них один засаленный клок.

- Надо бы тебе помыться… Но я тебя не выпущу, уж извини.

Альма грустно вздохнула, ее вдруг потянуло на исповедь.

- Знаешь, он ведь ушел навсегда, - начала она. – Мой сын, моя кровь и плоть. Наследие, гордость… - она задумалась. – И, я думаю, он больше никогда не вернется, потому что узнает, кто он такой, и кто такая я. Не сомневаюсь, захочет убить, поэтому и не вернется. Чтобы сдержаться. Уж я-то его знаю. Может, он и думать боится об убийстве, но оно у него в крови. Я еще помню Безымянных…

Ведьма замолчала, слушая, как тихо хнычет женщина, лишенная голоса.

- А твой муж плохо с ним обращался, - после долгой паузы продолжила она. – Так плохо, что пару раз я хотела забрать его, признаться. Но нельзя. Он должен учиться, бороться за жизнь, расти и становиться сильнее, но для этого необходимо страдать. Ничего уж не поделаешь, мое наследие должно остаться в истории любой ценой, пусть даже такой страшной. Я уверена: он станет великим, если не величайшим! – ее голос наполнился гордостью. – И не без твоей помощи, Мари. Ведь ты меня помнишь, да?

Глухое мычание.

- Но я все равно страдаю, - Альма откинула волосы назад и промокнула рукавами халата проступившие слезы. – Понимаешь, когда он узнает… возненавидит, и я его больше никогда не увижу. Никогда! Иногда я задаю себе вопрос: «Какого черта я делаю, он ведь мой сын! Мой сын! Я не должна его отдавать!». Но, черт меня побери, так надо. Он должен жить, пусть и в постоянной ненависти к матери и с именем, не достойным его. Он поступил плохо, не исполнив твою – извиняюсь, мою – последнюю волю, ты так не думаешь?

Она накрутила локон на указательный палец и задумалась.

- Как думаешь, не наведаться ли мне в твоем облике к твоему пьяному муженьку-садисту, а? В конце концов, удалось же мне проделать этот фокус при родах, только пришлось потом из гроба выбираться, грязи – просто жуть. Пусть думает, что это просто хороший сон, - она вдруг ухмыльнулась. – А потом я с ним разделаюсь за всю боль, которую он причинил моему сыну. А, Мари? Потом же можно приступить к остальным, они тоже его не приняли. Как будто чуяли своими гнилыми сердцами, кто растет у них под носом…

Ее все еще не покидало смутное ощущение присутствия Тома.

***

Я открыл глаза. Сердце глухо билось в груди, разгоняя по венам бурлящую кровь. Я задыхался, но вовсе не от выпитого зелья, а от ярости и бессильной злобы.

Я перевалился на правый бок, упал на землю, стал судорожно заглатывать ртом воздух. Сердце стучало медленно, размеренно и вдруг на одно мгновение замерло, застыло, словно время внезапно остановилось, но лишь на краткий миг. И за этот миг до меня, наконец, дошла вся правда.

Перед глазами мелькали силуэты, в ушах слышались ничего не значащие для меня голоса. Словно под действием сильного наркотика, я поднялся на ноги, обессиленно побрел в сторону огромного черного котла, державшегося на трех толстых железных прутьях, и сжимал кулаки так крепко, что кровь стала струиться по пальцам и капать на траву, превращаясь в алые следы на земле.

Все тело дрожало от гнева, из глаз вдруг прыснули слезы, но я даже не старался их сдерживать. Я закричал так громко, как только мог, и со всех сил пнул ногой дьявольский котел. Тот дрогнул, прутья заскрипели, впиваясь зубьями в рыхлую почву, котел накренился и с грохотом свалился, заливая своим содержимым все вокруг.

Зелье зашипело, поверхность его пузырилась, а пахнущая смертью и мертвечиной жижа продолжала сантиметр за сантиметром отвоевывать себе место, уничтожая под собой все живое.

Ну и пусть!

Я запнулся, стирая со щек слезы, и посмотрел под ноги. Меч. Как он тут оказался?

Плевать!

Я схватил его, стиснул в ладони, так что костяшки пальцев побелели под кожей, и стал рубить все, что попадалось на пути, начиная от высоких стеблей полевых цветов и заканчивая толстыми железными прутьями, на которые крепились палатки.

Рукоять клинка дрожала, словно ощущая всю мою ярость, и нетерпеливо кидалась в бой, а лезвие с легкостью ножа для масла разрубало все подряд.

Я еще раз крикнул и перевернул тяжелый дубовый стол, опрокидывая на землю чашки, склянки и стеклянные сосуды, которые с грохотом стали разбиваться под собственным весом.

Я размахнулся и засадил лезвие клинка глубоко в столешницу, но когда попытался его вынуть, то ничего не вышло. Тогда я еще раз, вкладывая в удар всю силу и злость, пнул ни в чем не повинную деревянную ножку и сплюнул, валясь с ног.

Я бессильно опустил голову и, к своему удивлению, тихо заплакал, кусая губы.

Ложь, кругом одна только ложь!

Я не находил слов, чтобы выразить все то, что накопилось у меня внутри, но проклинал всех, кого только мог. И больше всего – Альму.

Я измученно ухмыльнулся. А так ли вообще ее зовут? Может, снова солгала?

- Ведьма, - прошипел я сквозь зубы. – Ненавижу!..

А я… Кто, получается, я? Ее сын? Нет, это невозможно. Просто не может быть! Я отказывался в это верить, но… не мог. Истина не в словах, но в воспоминаниях, и она открылась мне. Я не мог ее просто игнорировать. Я слышал, как Альма говорила, что чувствовала, и проклинал ее всеми силами души.

Я вытянул руку и схватился за длинную, слегка изогнутую рукоять меча, которая сейчас отдавала легким отрезвляющим холодом. Да, она полностью права. Если бы она стояла передо мной, я бы не сдержался.

Лгать столько лет, в самые глаза!

Я затрясся, а затем… просто сдался. Словно внутри что-то оборвалось. Я никогда не презирал ведьм, не желал им зла. И больше всего на свете хотел вновь увидеть мать. Живой. Все исполнилось, но я ощущал себя так, словно судьба, хохоча, наплевала мне в душу. Какая ирония…

Я знал, что она сделала, кем была - злобной ведьмой, вовсе не доброй заботливой Альмой, которую я знал столько лет. Она прокляла Нессу, заперла в клетку мою…

Дьявол, что она еще могла плохого сделать за все пять сотен лет жизни?!

Я вдруг понял, на что она рассчитывала. Тогда, в прошлый раз, она специально обучила меня приготовлению зелья. Знала, что мы с Нессой когда-нибудь встретимся, что я буду пытаться. И справлюсь. Только я мог снять заклятье. Это была лишь проверка - кровь от крови…

Она все рассчитала, но не могла быть уверена в одном – что это произойдет так рано.

Я дернул руку на себя, клинок мягко вышел из твердого дерева.

- Мастер Том? – раздался за спиной тихий голос Белфера.

- Скоро полнолуние! – обеспокоенно выпалил Джерард. – Не знаю, что там у тебя произошло, но если ничего не сделать…

- Знаю, - прервал я его. – И сделаю.

Я поднялся с места. Ноги были ватными, и я, шатаясь, молча побрел к лежащей без сознания Нессе, на лице которой уже проступали серые трупные пятна, а черты становились угловатыми и хищными. Зловеще хищными.

Солдаты, разбуженные моей гневной тирадой, переглядывались друг с другом и шептались за моей спиной, некоторые уже подумывали о бегстве.

Я поднес лезвие к запястью и сделал длинный кривой надрез дрожащей рукой. Проступила кровь. Она бурлила, струилась по пальцам и капала на землю, превращаясь в огромный алый ручей. Если так и дальше будет идти, я погибну от потери крови.