Страница 102 из 151
— Я могу и ошибиться. — Кампьен сам был несколько обескуражен столь точным попаданием. — Такое со мной тоже случалось.
— Нет, вы не ошиблись! — Чарли Люк ожил. Эти несколько минут вернули ему силы. Он помолодел лет на десять. — Есть у нас такая, называет себя Дочь Фараона. Предсказывает судьбу за шестипенсовик. Мы ее не трогали, считали безобидной.
Он замолчал, пытаясь извлечь из глубин своей незаурядной памяти новые подробности.
— Да! — голос звучал уверенно. — Да, это она и есть. Настоящее имя — сейчас, минуточку, — мисс… мисс… Боже правый! — Глаза Люка полезли на лоб. — Знаете, кто она, Кампьен? Черт возьми! Она же его сестра! Его сестра, понимаете? Мисс Конгрив. Сестра того губошлепа из банка! Боже, не дай мне умереть, пока я до них не добрался!
Он был в таком возбуждении, что не услышал настойчивый стук в дверь. Не зная, что врывается в исторический момент, Клай-ти распахнула дверь и замерла на пороге. Дрожа от нетерпения и восторга, девушка в упор взглянула на Люка. Она была неотразима. Тугой корсаж подчеркивал прелесть юной груди, широкая юбка струилась немыслимыми складками, пятнистый шарф, завязанный двойным бантом, придавал ей сходство с разряженным котенком, а модная шляпка венчала не менее модную прическу.
— Ну как? — затаив дыхание, спросила она.
И Чарли Люк решил, что служебный долг подождет. Он прищурился, внимательно разглядывая наряд Клайти и сосредоточив весь свой ум на решении ее проблем.
«Молодец!» — мысленно одобрил Кампьен.
— Ну так вот, — произнес наконец Люк, — выбросьте этот шарф, и в воскресенье мы идем в кино.
22. Скользящие петли
В четверг, в день приема, устраиваемого Эвадной, Чарли Люк появился в доме Палинодов, как говорится, ни свет ни заря. Кампьен проснулся, но еще не вставал. Его разбудил вопрос. Этот вопрос был поставлен ему во сне собственным подсознанием, поставлен во всей полноте и безотлагательности. Кампьен вертел его в голове так и эдак, и ответ на него становился все более простым и самоочевидным.
Он взглянул на часы — было четверть седьмого. Уши подсказывали ему, что в доме не только началась обычная утренняя суета, но явно что-то случилось. Он накинул халат, открыл дверь, и в нос ему ударило зловоние — значит, мисс Джессика опять варит свои зелья. Внимание Кампьена на этом факте не задержалось — именно в этот миг мисс Роупер дала пощечину Чарли Люку. Она была сердита, как согнанная с насеста квочка.
Чарли Люк, серый от усталости, но в прекрасном настроении, взял ее под локотки и приподнял на фут от пола; Рене при этом что есть силы колотила ногами воздух.
— Успокойтесь, тетушка, — говорил он, — будьте паинькой, не то придется звать сюда настоящего полицейского в каске.
Мисс Роупер расслабилась, и Люк посадил ее на пол, но она все равно преграждала ему дорогу.
— Один из ваших парней пробыл у него всю ночь, и мы с Кларри после этого не знали, что с ним делать. Наконец-то он спит, будить его нельзя, он болен.
— Не сомневаюсь, что болен, но мне надо с ним поговорить.
Увидев Кампьена, Рене обрадовалась ему как избавителю.
— Дорогуша, вправь мозги этому молодому человеку. С капитаном несчастный случай. С ним это происходит редко. Но уж если происходит, дело может кончиться смертью. Чарли пришла в голову безумная мысль, что именно он писал анонимные письма, чего просто не может быть, я за него ручаюсь. Хотя в данную минуту я сама готова свернуть его старую глупую шею. Я уложила его спать. Он еще несколько часов не сможет связать двух слов. Пусть Чарли оставит его в покое. Он не стоит на ногах, так что далеко не уйдет.
В комнате у нее за спиной послышалось сдавленное стенание, что подтвердило диагноз Рене, которая затрепыхалась при этих душераздирающих звуках, как испуганная птичка.
— Уходите, пожалуйста! — обратилась она к Люку. — Его надо допрашивать, когда он начнет приходить в себя. Если он виноват, он сознается в чем угодно, только бы его оставили на минуту в покое.
Люк не знал, что делать, и Рене стала потихоньку толкать его с площадки.
— Ну и денек предстоит, — вздохнула она. — Везде надо вымыть; из больницы приходит мальчик Клайти, и его надо тут же уложить в постель. Да еще этот идиотский прием. Эвадна, конечно, пригласила пол-Лондона. Альберт, уведи, пожалуйста, мистера Люка к себе. Завтрак я вам обоим пришлю.
Из-за двери донесся агонизирующий вопль, и инспектор сжалился над поверженным воином.
— Даю ему полчаса, — сказал он и, поймав взгляд Кампьена, выразительно поднял вверх оба больших пальца. Закрыв за собой дверь спальни и решительно отвернувшись от единственного удобного кресла, прибавил: — Капитана предоставляю вам.
Кампьен был этим явно доволен.
— Женщина у вас? — спросил он.
— В камере. Исходит слезами. — Люк дернул плечами. — Мы допрашивали ее почти всю ночь, и теперь у нас наводнение. Странная все-таки вещь, на бумаге соловьем разливается, а на допросе молчит как рыба. За три часа ничего не могли из нее вытянуть, кроме «О Господи!».
Люк все-таки сдался на уговоры, сел в кресло и усилием воли открыл пошире глаза.
— Она призналась? — спросил Кампьен.
— Призналась. Мы нашли у нее бумагу, чернила и конверты, а также промокашку с отпечатком измененного почерка. Она отказалась выходить на улицу до вечера. Сидела дома, надувшись как мышь на крупу, — с этими словами он надул щеки, насупился и руками описал полушария, изобразившие поднятую корсетом грудь. — В конце концов она все-таки раскололась. И из нее как посыпалось. И все про капитана, какой он милый, какой доверчивый, как его все обманывают. Он тронул ее до глубины души, и она сделала то, чего ни в коем случае делать нельзя. Она это понимает, ведь она получила хорошее воспитание… Как только этим старикам удается вызывать у женщин такие чувства! Выворачивают, наверное, пустые карманы и жалобно хнычут.
Он удобнее уселся в кресло, поправив подушки; веки пока еще удавалось держать приоткрытыми.
— Но справедливости ради надо признать, эта женщина обведет вокруг пальца кого хочешь. Думаю, что он понятия не имел, какую кашу заваривает, сидя перед этим шаманским кристаллом. Скорее всего, просто нес всякий бред, словом, интересничал.
— Г-м, — протянул Кампьен. — А как двигаются дела с ее братцем?
Люк нахмурился.
— Губошлепа мы прозевали, — признался он. — Пока она впускала нас в парадную дверь, он выскользнул через заднюю. — Ему, конечно, от нас не уйти. Но все-таки досадно.
— Он вдохновитель этих писем?
В красных, усталых глазах Люка зажегся интерес к этой новой идее.
— Я… я не думаю. Никакого намека на это. Мне кажется, письма — собственная инициатива прорицательницы. Это-то меня больше всего и злит. У нас как бывает — ухватишь настоящую ниточку, и дело пошло распускаться, как тетушкина кофта. А здесь? Куда нас эта нить привела? Перезрелая красотка со злокозненным характером втюрилась, как школьница, в капитана и стала брызгать ядовитой слюной. Он, конечно, был с ней не очень любезен. Это очевидно. Она, правда, сказала только, что начала у него лечиться и передумала. У нее что-то с желудком. Надо признать, он недостаточно терпелив с пациентками, склонными к истерикам. Я это давно знаю. Так что дело опять зашло в тупик.
— Ну, не скажите. Ведь письма-то не обманули. Она обвинила доктора, что он не заметил насильственной смерти. И он таки действительно не заметил. Одной злокозненности эти письма приписать нельзя.
— Это исходит от капитана, — гнул свое Люк. — Вот почему я так хочу скорее допросить его. Возможно, на сеансах она выуживала из него то, чего он и сам не подозревал. Капитан ведь приходил к ней дважды в неделю, изливал свои горести. Мог забыть, что сказал прошлый раз. А она помнила. Ну и постепенно составила себе некую картину. Ведь губошлеп-то не мог знать, что делается в семействе Палинодов.
Кампьен спорить не стал, а поспешил одеться.
— Когда мисс Конгрив предстанет перед магистратом? Вы там будете?