Страница 23 из 24
Потом он отвел ее обратно в камеру и напоследок прошептал на ухо нечто странное:
Это первый уровень…
Из рассказов Адельхайд знала, что подозреваемым сначала показывали орудия пыток. Этого зачастую хватало, и они сознавались от страха. Однако Адельхайд даже не догадывалась, в чем, собственно, должна сознаться. Поэтому мужчина молча пристегнул ее к лавке и оставил одну.
И теперь она слышала, что представлял собой второй, третий или четвертый уровень.
Сквозь каменную стену донесся высокий, пронзительный крик. Адельхайд тихо застонала. Пытка в соседней камере продолжалась, сомневаться в этом не приходилось. Крики второй узницы то нарастали, то стихали, но Адельхайд почему-то догадывалась, что ее черед настанет лишь после того, как другая женщина умрет.
Держись, кем бы ты ни была! Держись как можно дольше!
Еще до недавнего времени Адельхайд различала между воплями обрывки фраз, крики о помощи, просьбы и мольбы. Но постепенно все слилось в безумный рев.
И рев этот, похоже, становился все слабее.
Держись!
Адельхайд закрыла глаза и забормотала молитву. Крики словно пронзали ее иглами.
Держись!
– Черт, вот такой табак мне по душе! Черный, как волосы дьявола, и сладкий, как задница молоденькой шлюхи.
Закрыв глаза, Якоб Куизль затянулся, и к потолку общей комнаты поднялись густые клубы дыма. Как это часто бывало, пахучее зелье превращало палача в более уживчивое существо. Ради этого остальные готовы были мириться с тем, что приходилось тереть слезящиеся от едкого дыма глаза и временами кашлять.
За окнами давно стемнело, и Куизли собрались за массивным дубовым столом. Катарина убирала миски, тарелки и ложки. Из продуктов, которые Магдалена с Барбарой накупили на рынках Бамберга, суженая Бартоломея сотворила ужин, такой вкусный, какого Магдалена давно не пробовала. Теперь, сытая и усталая, она клевала носом напротив отца и смотрела, как тот выпускает маленькие и большие колечки дыма. Петер и Пауль уже уснули, после того как Барбара пересказала им на ночь с десяток сказок.
По окнам барабанил осенний дождь, и ветер завывал, как дикий зверь. Магдалена содрогнулась, вспомнив прошлую ночь и жуткие происшествия, о которых им рассказали отец с дядей Бартоломеем.
– Так, значит, кто-то вскрыл бедной девице грудину, чтобы вынуть сердце? – спросила она в тишине. – Кто же, ради всего святого, способен на такое?
– Брехня! – проворчал Бартоломей. Он сидел чуть поодаль и вырезал лучину. – Это твой отец так решил. Убийца, видно, просто перестарался, чтобы заткнуть бедняжке рот.
– А что же насчет вырванных ногтей с ноги, которую нам капитан показал? – заметил Куизль. – Может, убийца и тогда просто перестарался? По мне, так слишком это все странно.
– И что с того? – Бартоломей одарил брата мрачным взглядом. – Я вообще не понимаю, с чего бы тебе рассказывать обо всем этом, Якоб. Капитан ясно дал понять…
– Вот что я собственной семье рассказываю, это уже не твое собачье дело, – перебил его Куизль и кивнул на Симона с Георгом. – Георг и так все знает, он будет нем как могила. А мой зять, может, и простой цирюльник, но кое-что смыслит в медицине. Так почему бы мне не испросить у него совета?
Магдалена неожиданно рассмеялась:
– Бог ты мой, чудеса еще случаются! Впервые вижу, чтобы ты хотел посоветоваться с моим мужем. – Она повернулась к Симону: – Верно?
Фронвизер пожал плечами. Он как раз грел руки о кружку с горячим кофе. Магдалена знала, что именно за этим напитком ее супругу думалось лучше всего.
– Все равно это преступление не удастся надолго сохранить в тайне, – ответил он наконец. – Про лохматого монстра уже полгорода знает.
– Верно. – Георг устало потянулся. Долгий, напряженный день и для него не прошел бесследно. – После Хауптсмоорвальда я сходил еще в Санкт-Гангольф, забрал пару дохлых коз. Даже там толкуют про эту бестию. Только подумайте, это якобы оборотень! – Он покачал головой: – Если епископ узнает…
– Уже узнал, к сожалению, – перебил его Симон и вздохнул. – И узнал от викария Себастьяна Харзее. Вы его знаете? Крайне неприятный тип.
Он в двух словах рассказал о своей встрече с мастером Самуилом и гнусных подозрениях, высказанных викарием.
– Они хотят собрать Совет, которому предстоит выяснить, действительно ли мы имеем дело с оборотнем, – закончил Симон. – Притом что Харзее давно вынес приговор. Слава Богу, что Самуил тоже состоит в комиссии. Хоть один здравомыслящий в толпе суеверных и ханжеских злопыхателей!
– А что, если это и в самом деле оборотень? – спросила Барбара обеспокоенно. Она помогала Катарине с посудой, теперь села рядом с Георгом и огляделась. – Все-таки пропали люди, находят конечности, потом это лохматое существо…
– Не забывайте о растерзанном олене, про которого рассказывал Симон, и разговоры путников в лесу, – вмешалась Магдалена и взглянула на отца. – Может, это ничего и не значит, но возможно, что в окрестностях Бамберга действительно завелась какая-нибудь бестия? Не оборотень, конечно. Может, это просто крупный волк или…
– Довольно, черт бы вас побрал! – вспылил Бартоломей и вонзил нож в столешницу. – Больше не желаю слушать об этом в своем доме! Ха, оборотни! Это страшилки, которые лишь сеют ненависть и раздоры. Как будто мало в Бамберге этого добра!
Он вдруг вскочил, прошел в спальню и с треском захлопнул за собой дверь.
– Что это с ним? – спросил Симон в недоумении. – Можно подумать, дым пришелся ему не по нутру.
– Поймите его правильно… – Катарина со вздохом развязала передник, села на табурет своего жениха и с немым упреком взглянула на нож, еще дрожащий в столешнице. – Вы не жили в Бамберге, – произнесла она тихо. – Не знаете, через что прошел этот город, когда здесь сожгли сотни мнимых ведьм и колдунов. Бартоломей просто не хочет, чтобы это повторилось.
– При этом, будучи палачом, он бы неплохо заработал, – мрачно отозвался Куизль и принялся загибать пальцы. – Если прикинуть, что за каждую пытку Бартоломей получит по два гульдена и за каждую спаленную ведьму еще по десять, получается…
– Ты… тебе просто покоя не дает, что твой брат удачливее тебя! – выпалил вдруг Георг. – Признай это, отец! Дядя действительно кое-чего добился в Бамберге. А теперь еще и женится на дочери секретаря. В то время как ты до сих пор выметаешь дерьмо в Шонгау. И это тебя снедает!
– Лучше по колено в дерьме, чем лизать господ в надушенный зад. – Куизль сплюнул в тростник на полу. – И вообще, как ты со мной разговариваешь? Что это втолковал тебе дядя за последние два года?
– Побольше, чем ты за десять.
– Довольно! – Катарина вскочила и одарила отца с сыном сердитым взглядом. – Может, кто и позабыл, но у нас тут скоро свадьба, и мне в этот праздник хочется мира. Затем я и позвала вас в Бамберг! Чтобы Бартоломей наконец помирился с родней. Мы все-таки одна семья! – Она показала на Георга: – А ты попроси у отца прощения, сейчас же! С отцом так разговаривать и впрямь не дело!
Некоторое время все хранили молчание. В конце концов Георг смиренно кивнул:
– Ладно… прости меня, отец…
Палач промолчал, но Магдалена видела, как напряженно он мыслит. Якоб жевал мундштук трубки и выпускал дым, точно угольная куча. Наконец он тоже кивнул, но так и не проронил ни звука. Магдалена решила сменить тему и обратилась к Катарине:
– Так Бартоломей уже был палачом во время тех жутких процессов?
Катарина взглянула на нее растерянно:
– Я… точно не знаю. Я в то время была еще младенцем. Если он и был, то разве только малолетним подмастерьем… Так что за ним нет никакой вины.
– Нас, палачей, не в чем винить, – заявил Куизль между затяжками. – Как бы того ни хотелось почтенным господам. Мы – только меч в их руках.
– Между тем Бартоломей тревожится не понапрасну. – Симон отпил ароматного напитка. Похоже, и он был рад, что ссору между отцом и сыном удалось пресечь еще в зародыше. – Если из-за этого оборотня и впрямь соберут целую комиссию, то и первых костров долго ждать не придется, – продолжал цирюльник, обращаясь к палачу. – Вспомните Шонгау. Не ваш ли дед во время того злополучного процесса обезглавил и сжег более шестидесяти женщин? Целый город тогда обезумел…