Страница 4 из 9
Встав на лыжи первый раз после долгого перерыва, Александра некоторое время просто стояла, глотая воздух – думалось, что так и не тронется с места. Но Буська лаем призывала ее вперед, и Александра, тяжело передвигая ноги, словно на каждой было по гире, заскользила по лыжне. Собака бежала рядом, высунув розовый язык, и одобрительно кратко лаяла. «Давай, давай! Молодец!», словно подбадривала она ее.
С непривычки болели ноги. Эти лыжные «рывки» были краткими, двести метров туда, двести обратно…. И снова по этому кругу. Словно Александра боялась оторваться и отъехать подальше.
Но вот однажды Александра оторвалась от привычного маршрута и незаметно для себя въехала в пространство, очерченное елями, лесной коридор, в котором стрелой неслась, убегала вперед хрустящая лыжня. Она нырнула туда, в эту колюче-морозную прохладу, задев нечаянно палкой ближайшую тяжелую ветвь, и легкая россыпь белейших снежинок полетела вниз… Александра вдохнула полной грудью и ощутила уже не страх, не его тягучие остатки-ошметки, а поющую легкость в теле и рванула-полетела вперед, задевая ели. Спохватилась она, когда поняла, что не слышит буськиного лая. Затормозив, она повернула назад, и когда она выехала-вынырнула из ельника, то увидела Буську – та сидела и ждала ее на полянке около небольшой горки. Ее уши так трогательно, нежно и смешно розовели в лучах заката. Собака даже не залаяла, когда Александра подъехала к ней, а только подошла и одобрительно ткнулась носом в руку. Я тобой горжусь, казалось, говорила она.
Так Александра стала делать дальние вылазки на лыжах, и она уже не всегда брала с собой собаку. Та оставалась дома и ждала ее.
Пока в доме была Буська, он не казался Александре чужим, но два года назад Буську сбила машина, и тогда одиночество навалилось с новой силой, а сны Александры стали посещать ее с пугающей регулярностью. И чаще всего ей снилось два тревожных сна: девочка, плачущая на лестничной площадке, и лыжница, бегущая в ночи по темному лесу, ветки елей хлещут по лицу и она с трудом уворачивается от них… После этих снов Александра просыпалась с отчаянно бьющимся сердцем и горечью во рту.
Единственным человеком, не дававшим ей окончательно погрузиться в пучину мрака и отчаяния, была Лилька, незримо присутствовавшая в ее жизни, ее сказочной красоты фотографии и письма, присылавшиеся раз в два месяца: краткие, бодрые, полные вопросительных и восклицательных знаков.
Лилька присутствовала в ее жизни всегда. Неоднократно она говорила:
– Если требуется какая-то помощь, обращайся в любое время, не стесняйся, подруга, ты же знаешь, скромность в наше время давно никого не украшает.
Александра прекрасно понимала, что по большому счету Лилька ей не подруга, а просто хорошая знакомая из далеких времен безмятежного детства. Но у нее больше никого не было, поэтому Лилька заменяла всех подруг вместе взятых.
Еще во времена учебы в институте Лилька побывала на стажировке в Германии и после получении диплома работала за границей, изредка приезжая в Москву. Александра искренне радовалась каждому Лилькиному визиту.
Чаще всего Лилька приезжала к ней домой с полными сумками всяких деликатесов и изысканной выпивки: Лилька пила исключительно дорогие сорта коньяка и виски. В этом она была спецом, в отличие от Александры, которая практически не пила, потому что боялась: если она втянется, то уже будет постоянно прибегать к этому «утешению».
Последние три года Лилька жила в Праге, она посылала Александре письма по электронке, неизменно прибавляя в конце вопрос, не требуется ли помощь. Лилька кратко описывала свою жизнь, выделяя какой-нибудь особо красочный фрагмент вроде сногсшибательного уикенда или поездки с друзьями в какое-нибудь живописное место. Снимки при этом прилагались красочные, они составили бы честь любому международному журналу наподобие «Нэшнл Географик». Лилька умела найти выигрышный ракурс, передать красоту места, его настроение. Все снимки Лильки славились душевностью – мелкими детальками, приковывающими внимание. То это была бабочка, случайно севшая на плечо брутальному мачо двухметрового роста, то девчонка в кафе смотрит куда-то мимо всех – словно видит нечто, недоступное другим. Даже странно, что резкая, смешливая Лилька снимала такие романтические фотографии. Своих снимков-автопортретов она не присылала, мотивируя тем, что «постарела и подурнела», но эти слова всегда сопровождались смайликами, так что было ясно: Лилька придуривается и хохмит.
Три года назад, когда еще была жива Буська, Лилька приехала в Москву в начале декабря, именно в это время она чаще всего и выбиралась на свою историческую родину. Она с размаху, как только Александра открыла дверь, поставила на пол сумки и бросилась ей на шею, громко напевая какой-то зарубежный шлягер.
– Поздравь меня, я выхожу замуж!
– Здорово! – откликнулась Александра. – За нашего выходишь или за кого?
– За нашего, – и Лилька залилась звонким смехом. – Иностранцы все такие ску-у-учные, – протянула она своим звонким голоском.
Лилька нравилась всем и вся. Счастливое сочетание разных кровей – русско-татарских, польских и грузинских – сделало ее настоящей красавицей. Блондинка с огромными темными глазами и бархатисто-золотистой кожей. Широкие скулы, красивая форма губ. И в придачу женственная фигура – с изгибами и вместе с тем точеная, без грамма жирка…
Такой сияющей Александра Лильку никогда не видела. Она смеялась, шутила, потом забралась с ногами в кресло и, рассматривая на свет темно-янтарное виски, протянула внезапно севшим голосом:
– Кажется, я все, отстрелялась! – И без всякого перехода: – Ты когда-нибудь любила, подруга?! По-настоящему, так чтобы на тебя мужчина смотрел, а внутри тебя не то угольки разгораются, не то мягкая бархатная лапка стискивает сердце так, что дышать трудно. А? Я даже не знала, что подобное бывает!
Острая боль пронзила Александру. Вспомнилось, как ее любовник сказал однажды, как бы мимоходом: «Ты словно ледяная: вроде бы рядом, и в то же время – далеко. Иногда кажется, что ты – не здесь, а в другом месте. И тогда хочется крикнуть: «Ау, Александра, вернись!». Он сказал это без всякой злости, но именно в этот момент она вдруг поняла, что их отношения закончились, обмелели, как река после того, как половодье закончилось. Вода спала и видны голые неуютные берега.
– Нет, не любила.
«Наверное, моя участь – это одиночество, – подумала Александра, – и никому не дано растопить этот ледяной ком. Надо привыкнуть к этой мысли и жить дальше, не зацикливаясь на этом. У кого-то цвет глаз – карий, у кого-то серый, у кого-то жизнь семейная, у кого-то – одинокая. Обстоятельства твоей жизни уже заданы, и глупо биться головой об стенку, в надежде, что она рухнет или сломается».
– Жаль! Очень жаль… Ну что, подруга, желаю тебе испытать это чувство, потому что без него жизнь – не жизнь, а смятый листок бумаги, который и выбросить не жалко.
После этого наступила пауза, Лилька притихла. Александре казалось, что вокруг подруги текла нежно-тягучая, медовая струя любовного томления, умиротворения, которое, как она догадывалась, всегда наступает после того, как двое погрузятся друг в друга без остатка, а потом вынырнут из этого омута – молчаливые, опустошенные, потому что все слова уже сказаны и отброшены за ненужностью. А от исступленно-страстных мгновений осталось, как драгоценный осадок, вот это блаженное молчание, перетекающее в молитвенную благодарность жизни. Она так и запомнила Лильку с блестящими сумасшедшими глазами. Александра даже и не подозревала, что подруга может быть такой.
После этого Лилька снова завертелась-закрутилась в вихре своей жизни, но в свой последний приезд выглядела строже, серьезней, как будто бы в ней что-то погасло, отгорело. И взгляд иногда подергивался легкой дымкой, как озерцо первым льдом. Александра ни о чем не спрашивала, и так все было понятно. Зачем сыпать соль на раны? Лилька уехала, по-прежнему присылала ей снимки, но теперь помимо романтизма в них появилась затаенная печать, грусть, свернувшаяся клубочком, как котенок.