Страница 9 из 126
По его словам, человек обязан заботиться о своем обмундировании, если хочет, чтобы оно позаботилось о нем, и тот воин не стоит ни гроша, который не проводит большую часть свободного времени, надрачивая металл и воща кожу. Вышло так, что эта картина полностью совпала с отцовскими впечатлениями от военной службы, полученными им много лет назад, в течение которой он или полировал броню, или покрывал ее грязью, копая траншеи во многие лиги длиной поперек плоской необитаемой равнины, бесконечно далекой от театра военных действий; в результате он без вопросов принял концепцию Биона-Эвдемона. Если кто-то намекал, что его дурят, он приходил в раздражение.
Тем не менее слухи о скептицизме, распространившемся среди младших членов нашей семьи, по всей видимости, достигли Биона, поскольку он начал давать Эвдемону уроки военной теории. Все сведения он черпал в примечательной книге (жаль, что у меня уже нет ее копии; увы, ее постигла доля, которая суждена всякой плоти, ибо мне нужно было чем-то скрепить ручку мотыги), написанной человеком по имени Эней Тактик, чей авторитет в области искусства войны зиждился исключительно на этой самой книге. Недостаток непосредственного опыта Эней с лихвой восполнял за счет воображения. Его книга (и, соотвественно, уроки Биона) положительно кишела хитроумными схемами и дьявольскими устройствами, которые позволяли одним ударом победить в войне и вернуться домой к сбору урожая. Это были войсковые транспорты на воловьей тяге, механические приспособления для метания камней, подлые уловки для обмана неприятеля (действующие при том условии, что неприятель не читал книги Энея), это были стратагемы, контрстратагемы и контрконтрстратагемы, предназначенные для действительно продвинутого ученика. Лучше же всего были пчелы.
О боги, пчелы.
Представь, что ты заперт в осажденном городе, семьдесят тысяч врагов стоят лагерем под его стенами, желая предать смерти каждое живое существо, находящееся внутри. У них есть лучники, тараны, осадные башни, не говоря об огромных запасах пищи и выпивки. Ты, в свою очередь, располагаешь первой публикацией книги Энея Тактика, поэтому тебе совершенно не о чем беспокоиться. Каждый день противник, не унимаясь, обстреливает и бомбардирует город; ты отражаешь все атаки с мечом в одной руке и книгой в другой. Постепенно враги впадают в уныние. Некоторые громогласно заводят речи о возвращении домой. Вражеский полководец начинает беспокоиться и обращается за советом к главному инженеру.
Нет проблем, отвечает инженер. Мы не можем перебраться через стены или проломить их, поэтому вот что мы сделаем — прокопаем под стену тоннель, а потом обрушим его вместе со стеной. Полководец широко улыбается, инженер отправляется восвояси, реквизирует ведра и организует рабочие смены; и вот уже твой сон начинает тревожить подземный шум, слишком громкий для тараканов и слишком тихий для землетрясения.
Весьма своевременно ты понимаешь, что происходит, и немедленно обращаешься к Книге. Без сомнения, она содержит ответ. Он великолепен. Вот каков этот совет.
Во-первых, как можно точнее определить, где проходит вражеский тоннель. Затем выкопать встречный тоннель, свой собственный. Когда он подойдет вплотную к главному стволу вражеского подкопа, ты перестаешь копать и обходишь город, собирая все ульи, какие можешь найти, успокаивая злобные маленькие создания, окуривая их дымом при помощи переносной жаровни и пары мехов. Затем ты переносишь ульи с сонными, но раздраженными пчелами в свой тоннель, пробиваешь стенку, забрасываешь ульи в дыру и быстро ее заделываешь. Через некоторое время пчелы приходят в себя, испытывая жестокое похмелье и желание найти кого-то, с кем можно за него поквитаться.
Поскольку десять стандартных ульев содержат порядка пяти миллионов пчел, жизнь во вражеских тоннелях на определенное время станет невыносимо прекрасной. Выждав, когда твои союзники с желто-черными задницами закончат свою работу, ты снова открываешь дыру и наполняешь подкоп дымом, после чего твои люди могут проникнуть в тоннели, обвалить их и оставить противника перед необходимостью начинать все сначала.
Помню, когда Эвдемон рассказал нам об этом первый раз, я так хохотал, что мне пришлось выйти на свежий ночной воздух, чтобы прийти в себя, к вящему раздражению брата. Что, хотел он знать, такого смешного я увидел в глубоко продуманном и совершенно беспроигрышном военном маневре? Я ответил, что если он не понимает шутку, то у меня не получится растолковать ее соль, на чем разговор и закончился. Возможно, я даже извинился за недостаток почтения под угрозой физического насилия. Конечно, когда я в следующий раз столкнулся с сочинением Энея... впрочем, об этом после.
Вот так вот и жили мы, сыновья Эвтихида, обучаясь каждый своему ремеслу, пыхтя потихоньку, радуя отца и не задумываясь особенно о будущем. Я знал, разумеется, что уроки прославленного Диогена в чисто коммерческом смысле не стоят выеденного яйца. Полагаю, глубоко в душе Эвдемон думал точно так же и о своем обучении; да и остальные вряд ли испытывали иные чувства, играя в землемеров, банкиров и торговцев экзотическими специями. Все это не имело особого значения, поскольку отец был жив и здоров, а мы в свое время должны были жениться на девушках с приданым, которого хватило бы, чтобы довести наше наследство до уровня, позволяющего вести достойную жизнь.
Время, однако, шло, и доверчивые наследницы нашей части Аттики одна за другой повыходили замуж. Это раздражало; это означало, что невест придется искать в более отдаленных областях, а затем таскаться от одного участка владений к другому по сельской местности — пять акров в Паллене, семь, скажем, в Марафоне, еще два по дороге в Филу; наследство дедушки Эвпола и без того было достаточно разрозненно, чтобы делить его на еще более мелкие куски и склеивать их с какими-то отдаленными участками.
Прежде чем ты спросишь — и речи быть не могло о продаже неудобно расположенной земли и покупки земли поближе. В те времена так попросту не делалось; это было все равно как продать членов семьи, с которыми у тебя не сложились отношения, чтобы купить на вырученные деньги чью-нибудь тетушку хорошего нрава. Земля вечна; это люди приходят и уходят. Как раз такой образ мысли превратил относительно простую задачу проживания в Аттике в сложнейшую проблему и побудил афинян, как нацию, повернуться спиной к самодостаточной сельскохозяйственной деятельности и взалкать мирового господства.
Затем наступило время, когда незамужние девушки нашего возраста кончились даже в Ахарне и на дальнем конце Мезогайи — и без участия кого-либо из нас. Естественно, нам захотелось узнать — почему. В целом, афинские отцы так рады сбыть дочерей с рук, что разве что не отдают их бесплатно в нагрузку к пяти кувшинам оливок каждую. Выяснилось, однако, что отец в частности и наша семья в целом снискала нездоровую репутацию эксцентриков (благодаря тому, что отец раздал сыновей в обучение к всемирно известным недотыкомкам). Никто знать не хотел это сборище неудачников, не говоря уж о том, чтобы идти за них замуж. Возможно, если бы мать была жива, все было бы по-другому, но она умерла, когда мне было три. Она происходила из очень влиятельной и уважаемой семьи — о степени этой влиятельности ты можешь судить хотя бы потому факту, что в каждый момент времени большинство ее членов находилось в политическом изгнании — и я уверен, что их репутация помогла бы исправить нашу. Однако с тех пор, как она умерла, ее дом отказался иметь дела с нашим, поэтому оттуда помощи ждать не следовало. И конечно же, чем более очевидной становилась невозможность выбраться из проблем путем женитьбы, тем более лихорадочно отец замышлял и устраивал замысловатые схемы нашего спасения. Говорю тебе, он напоминал мне мальчика, пытающегося распутать моток пряжи — чем больше он тянул и дергал, тем туже затягивались петли, и тем сильнее он дергал и тянул. На самом деле, это какое-то чудо, что нам удалось продержаться так долго.