Страница 16 из 19
— Да, потому что я там работаю. Я смеюсь из чувства противоречия, а ты просто смеялся мне в лицо!
— Эм, я бы никогда, никогда…
— Вот такое впечатление ты на меня производишь.
— Прости.
— Хорошо. — Она села рядом, скрестив ноги. — Застегни рубашку и дай мне бутылку.
— И она мне не подружка. — Он застегнул три нижние пуговицы, надеясь, что Эмма заглотит приманку. Но она ничего не сказала, поэтому он пошел дальше: — Мы просто спим вместе время от времени, только и всего.
Когда стало ясно, что с романтической точки зрения ничего им не светит, Эмма начала стараться не обращать внимания на безразличие Декстера, и теперь фразы вроде той, что он только что произнес, уже были неспособны причинить ей боль — по крайней мере, не больше, чем теннисный мячик, попавший в затылок. В последнее время она только морщилась, услышав подобное замечание.
— Тем лучше для вас обоих. — Она налила вино в пластиковый стаканчик. — Но если она тебе не подружка, как мне ее называть?
— Не знаю. Любовница?
— Это разве не подразумевает наличие чувств?
— Как насчет мое очередное достижение! — Декстер просиял. — Или это в наше время неполиткорректно?
— Лучше жертва. Мне это больше нравится. — Эмма отклонилась назад и сунула руку в карман джинсов, чувствуя неловкость. — Можешь взять обратно. — Она швырнула в него скомканной десятифунтовой купюрой.
— Еще чего!
— Да, чего.
— Это твое!
— Декстер, послушай меня внимательно. Друзьям чаевые не дают.
— Это не чаевые, а подарок.
— Деньги — не подарок. Хочешь купить мне что-нибудь — пожалуйста, но только не дари деньги! Это просто позор.
Он вздохнул и спрятал деньги в карман:
— Извини. Еще раз.
— Ладно, — сказала она и легла рядом с ним. — Валяй. Рассказывай об этой своей Наоми.
Он просиял и приподнялся на локтях:
— В выходные мы устраивали after-пати…
After-пати, сказала она про себя. Он стал одним из тех, кто ходит на after-пати.
— …я и раньше видел ее в офисе, а тут решил подойти и сказать привет и все такое, добро пожаловать в команду. Потом официально так протягиваю ей руку, а она улыбается, подмигивает, а потом кладет руку мне на затылок, притягивает к себе и… — Он выдержал паузу и закончил восторженным шепотом: — Целует, прикинь?
— Целует, прикинь? — повторила Эмма, снова получив по затылку теннисным мячиком.
— И при этом сует мне что-то в рот языком. Что это, спрашиваю я. А она подмигивает и говорит: узнаешь.
Помолчав, Эмма спросила:
— Это был орешек?
— Нет…
— Маленький орешек в шоколаде?
— Нет, это была таблетка…
— Типа «тик-така»? Потому что у тебя воняло изо рта?
— У меня не воня…
— И разве ты мне уже эту историю не рассказывал?
— Да, но то было с другой девчонкой.
Теннисные мячики теперь ударяли в голову один за другим, и, кажется, к ним присоединился футбольный. Эмма потянулась и, глядя на небо, сказала:
— Нельзя разрешать кому попало совать наркоту тебе в рот, Декстер, это негигиенично. И опасно. Однажды на месте этой таблетки может оказаться капсула с цианидом.
Декстер прыснул:
— Так ты хочешь узнать, что было дальше?
Она приложила палец к подбородку:
— Хочу ли я? Пожалуй, нет. Нет, не хочу.
Но он все равно ей рассказал, и все это она уже слышала — и про темные VIP-залы в клубах, и про ночные звонки и предрассветные такси через весь город; бесконечный шведский стол, «съешь, сколько сможешь», — вот на что была похожа его сексуальная жизнь, и Эмма сделала над собой усилие и постаралась не слушать, а всего лишь смотреть, как двигаются его губы. Они по-прежнему были такими же замечательными, как она помнила, и будь она бесстрашной, дерзкой и асимметричной, как эта Наоми, то наверняка наклонилась бы и поцеловала его… Тут ей пришло в голову, что она никогда никого не целовала, в смысле, первой. Ее, конечно, целовали, внезапно и слишком крепко, пьяные мальчишки на вечеринках, и эти поцелуи обрушивались на нее из ниоткуда, словно удар в лоб. Иэн тоже попытался поцеловать ее три недели назад, когда она подметала мясной холодильник: он так резко двинулся к ней, что ей показалось, будто он собирается боднуть ее лбом. Даже Декстер однажды ее поцеловал — много, много лет назад. Если она его поцелует, будет ли это выглядеть странным? Что, если она сделает это прямо сейчас? Возьмет инициативу в свои руки, снимет очки, положит руку ему на затылок, пока он говорит, и поцелует, поцелует его…
— …и вот Наоми звонит мне в три утра и говорит: «Садись в такси. Немедленно».
Она живо представила, как он вытирает рот тыльной частью руки, стирая поцелуй, как крем от пирога. Повернула голову и стала наблюдать за другими людьми на холме. Вечерний свет начал меркнуть, поблизости двести процветающих и привлекательных молодых профессионалов кидали фрисби, разжигали угли в переносных грилях и строили планы на вечер. И все же ей казалось, что эти люди с их захватывающими карьерами, сиди-плеерами и горными велосипедами были далеко-далеко, точно все происходящее вокруг — рекламный ролик, который она смотрела по телевизору: реклама водки или маленьких спортивных машин. «Приезжай домой, дочка, — сказала ей мама вчера, — у тебя тут есть своя комната…»
Она снова повернула голову и посмотрела на Декстера, который по-прежнему рассказывал о своих похождениях, потом на молодую пару за его спиной: женщина оседлала мужчину, агрессивно целуя его, а тот покорно раскинул руки. Их пальцы были переплетены.
— …мы не выходили из отеля три дня, прикинь?
— Извини, я давно тебя не слушаю.
— Я как раз рассказывал…
— Что, по-твоему, она в тебе нашла?
Декстер пожал плечами, точно не понял вопрос:
— Она говорит, у меня сложная натура.
— Сложная натура. Твоя натура такая же сложная, как мозаика из двух фрагментов. — Эмма села и отряхнула джинсы. — Для детей от одного до трех. — Она подняла кверху штанины. — Ты только посмотри на мои ноги. — Она поддела волосок пальцами. — У меня ноги, как у пятидесятивосьмилетней старухи, заведующей благотворительным обществом.
— Так сделай эпиляцию, хиппи.
— Декстер!
— К тому же, ножки у тебя что надо. — Он потянулся и ущипнул ее за щиколотку. — Ты же у нас красотка.
Она оттолкнула его, и он повалился на траву.
— Не могу поверить, что ты назвал меня хиппи. — Парочка за их спинами по-прежнему целовалась. — Только посмотри на тех двоих… не пялься! — Декстер обернулся. — Я их даже слышу. С такого-то расстояния. Слышишь эти чавкающие звуки? Как будто затычку из раковины вытаскивают. Говорю тебе, не пялься!
— Почему? Мы же в публичном месте.
— Зачем приходить в публичное место и вести себя так? У меня такое чувство, будто я смотрю программу о животных.
— Может, они любят друг друга.
— Так вот что такое любовь — слюнявые рты и задранная юбка?
— Иногда да.
— Она как будто пытается залезть к нему в рот головой. Еще чуть-чуть, и челюсть вывихнет.
— А она ничего.
— Декстер!
— Ну правда же.
— Знаешь, некоторым это может показаться странным, вот эта твоя одержимость сексом, точно ничем другим людям и не положено заниматься. В глазах некоторых это выглядит жалко и убого…
— Странно, а я вовсе не чувствую себя жалким. Или убогим.
Эмма, которая чувствовала себя и жалкой, и убогой, промолчала. Декстер слегка толкнул ее локтем:
— Знаешь, что тебе и мне надо сделать?
— Что?
Он заулыбался:
— Вместе употребить Э.
— Э? Что за Э? — Она искренне недоумевала. — Ах, ты имеешь в виду экстази? Кажется, я читала об этом в журнале. Нет, расширение сознания с помощью химии — это не мое. Я как-то крышку на банке с замазкой забыла закрыть, так мне начало казаться, что мои туфли хотят меня съесть. — К ее удовольствию, он рассмеялся над ее шуткой, и она скрыла улыбку в пластиковом стаканчике. — Короче, я предпочитаю чистый, естественный продукт, то есть алкоголь.