Страница 84 из 103
Встав спозаранку, они отправлялись в путь с ломтем хлеба в кармане; немало времени уходило у них на поиски подходящего ландшафта. Пекюше хотелось одновременно изобразить и то, что лежало у него под ногами, и далёкий горизонт, и облака, но неизменно получалось так, что даль подавляла ближний план; река низвергалась прямо с небес, пастух шествовал над стадом, спящая собака, казалось, убегала. В отношении самого себя Пекюше вскоре отказался от этой затеи, памятуя следующее, прочтённое где-то, определение: «Рисунок состоит из трёх элементов: линии, фактуры, растушёвки и, наконец, завершающего штриха. Но последний доступен только мастеру». Он выправлял линию на рисунке ученика, обрабатывал фактуру, корпел над растушёвкой и ждал, когда настанет время нанести завершающий штрих. Но ему так и не удавалось этого дождаться - настолько рисунок был невразумителен.
Сестрица Виктора, такая же лентяйка, зевала над пифагоровой теоремой. Служанка Рен учила её шить; девочка, вышивая метки на белье, так мило шевелила пальчиками, что Бувару жалко было мучить её арифметикой. Они займутся этим как-нибудь на днях. Конечно, и арифметика и шитьё необходимы в семье, но Пекюше считал, что жестоко воспитывать девочек только в интересах будущего мужа. Не все предназначены для замужества; если хотят, чтобы они в дальнейшем обходились без мужчин, надо обучить их очень многому.
Насчёт самых простых вещей можно вдалбливать кое-какие знания: рассказать, например, как образуется вино. Получив объяснение, Виктор и Викторина должны были повторить его. То же произошло с бакалейными товарами, мебелью, освещением. Но свет отождествлялся в их сознании с лампой, а лампа не имела ничего общего с искрой, высеченной из кремня, с пламенем свечи, с лунным светом.
Однажды Викторина спросила:
- Отчего горит дерево?
Учителя переглянулись в замешательстве: теории горения они не знали.
В другой раз Бувар весь обед, от супа до сыра, разглагольствовал о питательных веществах и забил ребятишкам головы фибрином, казеином, жирами и клейковиной.
Затем Пекюше вздумал объяснить им, как обновляется кровь в организме, и запутался в кровообращении.
Дилемма нелёгкая: если исходить из фактов, то даже самый простой из них требует сложных обоснований; если же начинать с принципов, то приходится обращаться к абсолюту, к вере.
Как же быть? Надо сочетать оба вида обучения, теоретическое и практическое, но двоякий путь к единой цели противен любой методе. Ну что ж, пусть!
Чтобы приобщить их к естественной истории, воспитатели попробовали совершить несколько научно-познавательных прогулок.
- Видишь, - говорили они, указывая на осла, лошадь, быка, - у них по четыре ноги, их называют четвероногие. В общем, птицы отличаются перьями, пресмыкающиеся - чешуёй, а бабочки относятся к разряду насекомых.
У них имелась сетка для ловли бабочек, и Пекюше, осторожно держа пойманного мотылька, обращал внимание детей на то, что у него четыре крылышка, шесть лапок, два усика и твёрдый хоботок, чтобы высасывать из цветов нектар.
Он собирал на обочинах полевые цветочки, говорил, как они называются, а если не знал названия - сам его выдумывал, чтобы поддержать свой авторитет. Ведь в ботанике номенклатура - не самое главное.
Он написал на грифельной доске следующую аксиому: у всякого растения имеются листья, чашечка, венчик, прикрывающий завязь, или околоплодник с семенами. Потом он велел детям собирать гербарий и рвать всё, что попадётся под руку.
Виктор принёс ему лютиков, а Викторина - пучок земляничника; тщётно искал он в них околоплодник.
Бувар, не доверявший его познаниям, перерыл всю библиотеку и в конце концов нашёл у Редите де Дама рисунок ириса, у которого завязь помещается не в венчике, а под лепестками в стебле.
В их саду цвели помаренник и ландыши; у этих мареновидных вовсе не было чашечки, таким образом, утверждение, начёртанное на доске, оказывалось ошибочным.
- Это исключение, - заявил Пекюше.
Но им случайно, в траве, попалась шерардия, и у неё чашечка оказалась на месте.
- Вот тебе на! Уж если сами исключения неверны, так кому же верить?
Однажды во время прогулки они услышали крик павлинов, заглянули поверх забора и поначалу не узнали своей собственной фермы. Рига была покрыта черепичной кровлей, изгороди - новые, дорожки вымощены. Показался дядя Гуи:
- Возможно ли? Кого я вижу?
Как много событий случилось за три года, - между прочим, у него умерла жена! Сам же он был по-прежнему крепок, как дуб.
- Зайдите на минутку.
Было начало апреля; вокруг трёх домиков раскинулись бело-розовые ветви цветущих яблонь. На синем небе не было ни облачка; во дворе, на верёвках висели простыни, скатерти, салфетки, вертикально прикреплённые деревянными зажимами. Дядюшка Гуи приподнимал их, чтобы можно было пройти, как вдруг они наткнулись на г-жу Борден, простоволосую, в домашней кофте, и Марианну с грудой белья в руках.
- Здравствуйте, господа! Будьте как дома! А я присяду, совсем с ног сбилась.
Фермер предложил выпить по стаканчику.
- Не сейчас, - сказала она, - мне и без того жарко.
Пекюше не отказался и вместе с дядей Гуи, Марианной и Виктором направился к погребку.
Бувар сел на землю возле г-жи Борден.
Ренту он получал исправно, жаловаться ему было не на что, и он уже не сердился на неё.
Лицо её заливал яркий свет; одна из чёрных прядей спустилась у неё ниже других, а короткие завитки на затылке пристали к смуглой коже, влажной от испарины. При каждом вздохе груди её приподнимались. Благоухание трав сливалось с нежным запахом её крепкого тела, и Бувар почувствовал прилив чувственности, преисполнивший его радостью. Он стал расхваливать её владения.
Комплименты привели её в восторг, и она заговорила о своих планах.
Чтобы расширить двор, она намерена срыть насыпь.
Как раз в это время Викторина карабкалась по откосу - она собирала примулы, гиацинты и фиалки, не боясь старой кобылы, которая поблизости пощипывала траву.
- Не правда ли, она мила? - спросил Бувар.
- Ещё бы! Маленькие девочки - всегда прелесть!
Вдова вздохнула, и в этом вздохе, казалось, излилось горе целой жизни.
- У вас могла бы быть дочка.
Вдова потупилась.
- Это зависело только от вас.
- Почему?
Он бросил на неё такой взгляд, что она покраснела, словно от грубой ласки, но тут же ответила, обмахиваясь платком:
- Опоздали, дорогой мой.
- Не понимаю.
Не поднимаясь с земли, он стал пододвигаться к ней.
Она долго смотрела на него сверху вниз, потом, устремив на него влажный взгляд и улыбаясь, сказала:
- Это ваша вина.
Простыни, висевшие вокруг, укрывали их, как занавески кровати.
Он склонился, облокотившись, и коснулся лицом её колена.
- Чем же я виноват? Скажите, чем?
Она молчала, а он был в таком состоянии, когда за клятвами дело не станет, - поэтому он стал оправдываться, каялся в безрассудстве, гордыне:
- Простите! Будемте друзьями, как прежде. Хорошо?
Он взял её руку, она не отнимала её.
Сильный порыв ветра приподнял простыни, и перед ними оказались два павлина - самец и самка. Самка стояла неподвижно, подогнув ноги и приподняв зад. Самец прогуливался вокруг неё, распустил хвост, пыжился, квохтал, потом вспрыгнул на неё, пригнув перья, которые прикрыли её, как полог, и обе огромные птицы затрепетали в единых содроганиях.
Бувар почувствовал такой же трепет в ладони г-жи Борден. Она быстро отняла руку. Перед ними стоял Виктор; он смотрел на них, разинув рот и как бы оцепенев; чуть подальше Викторина, раскинувшись на спине на самом солнцепёке, вдыхала аромат собранных ею цветов.
Старая кобыла, испуганная павлинами, метнулась в сторону, порвала одну из верёвок, запуталась в ней и, помчавшись по трём дворам, потащила за собою бельё.
На крик взбешенной г-жи Борден прибежала Марианна. Дядюшка Гуи бранил свою кобылу: «Чёрт бы тебя побрал, старая кляча! Мерзавка! Дура!»; он бил её ногою в брюхо, колотил ручкой хлыста по ушам.