Бегство Короля

— Да так, по делам… Нужно было кое-что в городе. Армен вот подвез.

Она как-то сразу сникла, но все еще старалась выглядеть беззаботной. А улыбка — и вовсе как приклеенная… Значит, совсем нехорошо.

— Наташка, — Максим подошел ближе, прикоснулся ладонью к щеке и посмотрел прямо в глаза, — ты только не ври мне, ладно? Что ж ты меня за идиотика держишь? У меня ведь голова только снаружи покоцанная! Так что говори все как есть.

Наташа потупилась. Они с Арменом быстро переглянулись, и Максиму показалось даже, что сосед чуть заметно кивнул.

— На работу ездили. Хотели узнать… про Верочку — призналась она.

— Ну и?..

— Ты погоди, Максим-джан, — вмешался Армен, — в дом-то пустишь? Сядем, поговорим… Тут думать надо!

— Да, конечно, — Максим посторонился, — проходи.

Вот и еще один день прошел… Вечерние сумерки опускаются на город, укрывая его синим покрывалом, искрящимся сотнями разноцветных огней. В такое время хорошо сидеть где-нибудь в летнем кафе за столиком или кататься на речном трамвайчике, смотреть, как огни отражаются в воде… Или гулять по улицам — просто так, без всякой цели. Просто идти, вдыхать теплый, чуть влажный воздух, говорить ни о чем или молчать, главное — чтобы рядом цокали легкие каблучки по асфальту да теплая маленькая ладошка доверчиво лежала в руке.

Максим изо всех сил старался вспоминать только о хорошем, но стоит чуть расслабиться — и в памяти снова всплывает толстая, наглая и равнодушная физиономия дежурного в отделении милиции, куда Армен привез их с Наташей после долгих просьб и увещеваний. «Как знаешь, Максим-джан, только без толку это!»

Да уж, и правда без толку… «Человек, говоришь, пропал? Женщина молодая? Вчера домой не вернулась? Заявление принимаем через три дня. А ты кто ей будешь — муж? Ах, не зарегистрированы… Тогда не могу, никак не могу». И потом — глумливая ухмылка вслед: «Да ты не переживай так! Нагуляется твоя баба и вернется!»

Брр. Вспоминать противно.

Давным-давно ушел Армен, сославшись на срочные дела, и Наташа прикорнула на кровати у себя в спальне — сначала хотела просто отдохнуть немного, прилегла, не раздеваясь, да так и задремала.

А Максим снова сидел за компьютером. Многострадальный текст, сгоряча уничтоженный еще утром, он легко восстановил из «корзины». Выходит, рукописи и правда не горят, так что ура современной технике.

То, что рассказала Наташа, почему-то совсем не удивило его. С самого начала этой истории было понятно, что силы, действующие против него, никакого отношения к обыденным вещам не имеют. Даже странно, как он мог быть таким близоруким и невнимательным? Очень старался, наверное.

Верочкина голубая сумочка лежала рядом, под рукой, и время от времени он осторожно и нежно прикасался к ней, трогал, гладил, как живое существо. Как будто сама Верочка, где бы она сейчас ни была, становилась ближе.

Ее фотография стояла на столе, рядом с монитором. Максим специально попросил Наташку сдать пленку, что отщелкали у Лехи на даче, в срочную проявку. Надо же, до чего техника дошла — всего два часа, и теперь с глянцевой поверхности улыбается Верочка в венке из полевых цветов, на фоне буйной зелени, и волосы падают на плечи…

Максим долго вглядывался в фотографию. Ему казалось, что где-то в глубине бархатных карих глаз за улыбкой прячется грусть. До мелочей, до самых пустячных деталей он вспоминал последние дни, что пропели они вместе, — и только сейчас понял, что Верочка многое чувствовала гораздо острее и тоньше его самого. Поняла же она, что в квартире был кто-то чужой! И в самом деле — файл пропал из компьютера не сам по себе. Вот тогда бы насторожиться, а он, балбес, только утешал ее и говорил какие-то глупости. Расстроилась из-за потерянного кольца, будто предчувствовала свою судьбу. И потом, когда она говорила с такой убежденностью, что он может изменить этот мир, — разве он поверил ей? Так, умилился слегка, как взрослые умиляются детскому лепету.

И теперь он молил то ли Бога, в которого никогда не верил по-настоящему, то ли еще кого-то только об одном — чтобы дано ему было и вправду изменить то, что произошло. Пусть это выглядит как сумасшествие, но… Это ведь его мир, не так ли? Как там говорил Сашка? Не можешь идти — плыви!

Только безграничная, безоглядная вера может сотворить чудо. Но разве писательство — не акт веры? Разве не написал он тысячи страниц о том, чего никогда не было, — и все же заставлял читателя плакать и смеяться (и деньги платить, кстати!), а значит — верить ему? Хотя бы на час, но — верить.

«Автар проснулся рано утром в отведенной ему комнате. Каменные стены, окошко-бойница под самым потолком… И промозглый холод, что проник до самых костей, несмотря на парчовое одеяло, подбитое мехом. В который раз он удивился человеческой глупости — зачем доброй волей загонять себя в каменный мешок? Жить, будто замурованный?

Он быстро оделся, немного поупражнялся с мечом, потом дернул за шнурок, привешенный к медному колокольчику. Не привык он к слугам, но здесь, во дворце, свои порядки.

Звонить пришлось долго. Автар уже потерял терпение, когда, наконец, дверь отворилась и вошел пожилой хмурый прислужник с кувшином и большим расписным тазом для умывания. Вода была затхлая, желтоватая, не то что из родника в лесу. Видать, давно не чистили дворцовый колодец! Автар плеснул на себя пару раз, морщась от отвращения, — и сразу утерся полотенцем. Слуга открыл узорчатый ларь, что стоял в углу, и с поклоном подал ему бархатный камзол, дурацкие короткие штаны с бантами у колен, шелковые чулки и башмаки с пряжками.

— Переодевайтесь, господин. Да торопитесь.

— Это еще зачем?

— Велено проводить вашу милость к самому вейсу, и поскорее.

Вот всегда так с власть имущими. Сколько раз зарекался — не иметь с ними дела! Сначала они спрашивают совета, потом — начинают отдавать приказы. Оглянуться не успеешь, как станешь пленником.

Автар внимательно осмотрел свою одежду — рубаху из сурового небеленого полотна, крепкие шерстяные штаны, пояс с серебряными бляшками, потертые, но крепкие сапоги из воловьей кожи… Нет, не будет он рядиться женоподобным щеголем даже для самого вейса! Он бы еще колпак с бубенчиками прислал.

— Вот что, любезный, — Автар старался говорить спокойно, хотя гнев начал закипать внутри, — подай сюда мантию, да побыстрее.

— Но вейс…

— Если хочет смотреть на тряпки — пусть сходит в портновскую лавку. А ты пошевеливайся… Если не хочешь остаток своих дней чесать бока плавниками. Я ведь колдун, а не придворный шут, — сказал он, нехорошо усмехнувшись.

Прислужник стоял в растерянности и смотрел на него явно неодобрительно. Сказать вслух он ничего, конечно, не посмел, по прочитать его мысли про наглых бродяг, невесть что о себе возомнивших, мог бы даже ученик Первой ступени школы колдовства в Сьенне.

— Мантию! — властно скомандовал Автар.

Слуга поспешно набросил ему на плечи символ звания Ведающего и тут же принялся суетливо поправлять складки. Сразу видно — привык выполнять приказы! А кто громче командует, тот и прав.

— Благодарю тебя, любезный, — Автар протянул мелкую серебряную монету. — Скажи, а почему вдруг такая спешка? Что стряслось?

— Беда у нас, господин. — Слуга удрученно покачал головой.

— Какая беда? — насторожился Автар.

— Да вот… Чародей нынче ночью помер.

Этого еще не хватало! Колдун почувствовал, как по спине стекает струйка пота. Похоже, невольно он унаследовал службу своего учителя — и его беду».

Читать собственный текст было странно. Вроде бы знакомо каждое слово, но он как будто стал чужим… Но сейчас его волновали отнюдь не художественные достоинства. Он просматривал страницы все быстрее и быстрее, пытаясь добраться до сути, до самого важного.