Страница 1 из 62
Антон СОЛОВЬЕВ
ЗЛАЯ СКАЗКА
Все мы мечтали с веревкой на шее
ПРОЛОГ
В Москве пошел первый снег. Белоснежные хлопья падали на асфальт, оставляя мокрые лужицы. Снег шел как сплошная завеса, и казалось, что ты тонешь в этой густой белой кисее. Я стоял на углу дома и наблюдал за подъездом, знакомым до боли. Олег и Игорь вышли не спеша. Олег вынул из кармана трубку и набил ее табаком. Игорь достал пачку сигарет и закурил. Я вставил наушник в ухо. Послышался привычный треск, а затем я услышал голос Игоря:
— Давай, Олег, я пойду.
— Счастливо тебе, до встречи.
— Не знаю насчет встречи. Я устал. Очень устал от всего этого. Бессмертные... Бездна... Как бы мне хотелось не верить во все это. Как бы хотелось... Ты говорил, что у Посланника есть право на одну спокойную жизнь...
— Говорил...
— Я ухожу, Олег, понимаешь, совсем ухожу. Я хочу жениться и иметь детей, работать в своей конторе и не думать о том, что впереди меня ждет только Битва. Я ухожу, так как считаю, что мое обучение окончено.
— Так и есть. Помнишь, я тебе говорил, что смысл твоего ученичества — это найти свой собственный путь, каким бы он ни был.
— Посланник за себя решает сам.
— Ты это хорошо усвоил. Прощай.
— Прощай..
Игорь медленно растворялся в белой кисее. Олег смотрел ему вслед и курил трубку. Издали мне трудно было разглядеть выражение его лица, но я готов был поклясться, что он улыбается.
Я решил... Нет, я вправду решил подойти. Коль меня выперли из наблюдателей, то я ничего теперь уже не теряю. Да и потом, мне просто интересно. Интересно узнать, ради чего я угробил столько времени. Ради надменных придурков, которым выпал счастливый билет и они могут жить столько, сколько сами захотят, или же все-таки в этом есть какой-то тайный смысл, а такие, как Олег, глубоко несчастны. Ведь не зря профессор Толкин писал, что смерть человека — это именно дар Творца.
Я подошел. Как глупо я, наверное, смотрелся со стороны. В своей черной рокерской кожанке и армейских ботинках подходить к Олегу, который, даже выходя проводить от подъезда друга, одевается, по моим меркам, как на праздник: Впрочем... А что — впрочем? Это все дело бессмертных. А я теперь самый обычный человек. Обычный, если когда-нибудь пройдет действие этих чертовых таблеток.
— Извините, у вас нет зажигалки?
Олег порылся в кармане пальто и протянул мне зажигалку.
— Спасибо. — Я прикурил.
— Не за что, наблюдатель. — Олег усмехнулся, я тоже ответил ему ухмылкой.
— Поговорим, бессмертный?
— Поговорим... Только что ты хочешь услышать? Я молчал. Действительно — что?
— Хочешь, я расскажу тебе, каково это — быть бессмертным? Расскажу про столетия одиночества и непонятной тоски. Про то, как в Египте появился странный философ-бродяга, который стал святым Антонием. Про короля Артура и рыцарей Круглого стола. Ведь это все было на самом деле. Почти, — Олег усмехнулся, — как у Марка Твена. Хочешь, расскажу, как стоял за спиной Аттилы Гунна и смотрел на горящий Рим. И про жаркое солнце Палестины, и про то, как я хоронил в пустыне своего друга. Расскажу про развевающееся на ветру знамя крестоносцев и как был потерян Иерусалим... Хочешь, расскажу о других мирах, где все почти так же, как здесь, разве что другой рисунок горит на ночном небе.
— Я хотел бы услышать историю с самого начала.
— Что ж, пошли со мной, и ты ее услышишь. Только это будет сказка. Злая сказка.
— Но у этой сказки хороший конец?
— Думаю, что да, но сказка от этого не станет добрее. Тем более что ей еще далеко до конца.
Я промолчал и зашел вслед за Олегом в подъезд его дома.
Антон. Странное письмо
— Ну на этом мы семинар и закончим, — плотоядно улыбнувшись, сказал препод. — Тех, кому ставлю автомат, я уже назвал, остальные могут взять вопросы в деканате и отксерить. Всем до свидания.
Я поднялся со своей задней парты, запихнул вещи в рюкзак, надел косуху и направился к двери. Выйдя на улицу, достал папиросу и закурил. Да, именно папиросу, а не сигарету. Если уж травить свой организм, так лучше подешевле. Тем более «Беломорканал» вещь стильная, да и стреляют редко. Разве что пропитые напрочь деды да наркоманы, чтобы забить туда волшебную травку канабис.
Вышли Димка Большой и Димка Маленький и еще некоторые мои одногруппники. Димка Большой, как всегда улыбающийся, закурил свой «Честер». Димка Маленький о чем-то переговаривался с Аленкой и посмеивался. Я подошел к ним, спросил:
— С «автоматом»?!
— С «автоматом»! — протянул мне руку Димка Маленький, и я ее охотно пожал. Подвалил Димка Большой.
— Знаешь, я сейчас рублюсь в такую клевую стратегическую игрушку! — начал он без всякого предисловия.
— Ты когда мне Сапковского вернешь? — поспешил я оборвать его вопросом, иначе про компьютерные игры он будет рассказывать до следующей сессии.
— В понедельник притащу.
— Ну лады. Давай. — Я пожал ему на прощанье руку.
— Стоп! — удивился он. — Пятница же, Антон, ты че, опух? Пятница! Пошли пиво пить!
— Не, — поморщился я, вспоминая, как мы праздновали сдачу экзамена по истории Российского государства и права в прошлом году.
— Ты че? Не гэймер, не рокер, не студент юрфака? — продолжал прикалываться Дим он. Ему только дай повод за что-нибудь зацепиться.
— Работа... — пожал я плечами.
Димон успокоился, и я зашагал к метро.
Была поздняя весна. Когда всем уже понятно, -что наступило лето, хотя на самом деле для студентов это прекрасное время года начинается в последних числах июня.
На часах — начало второго. Я шел по улице Казакова, и мне, в общем и целом, было все-таки хорошо. Я закурил новую папиросу и, печально окинув взглядом наше любимое место распития пива, именуемое «Загон», направился ко входу в метро.
Расстегнув «молнию» на боковом кармане косухи, я достал наушники. Вставив колесики в уши, нажал на ощупь кнопку. Понеслись гитарные переборы, начал стучать барабан, и, как всегда бодрый и чистый, зазвучал вокал солиста рок-группы «Крематорий» Армена Григоряна. Я в который раз слушал эту старую, как сам русский рок, песню про парня, у которого предки свалили за границу и он пустился во все тяжкие. По сравнению с другими текстами «Крематория» это довольно простая веселая песенка, но, не знаю почему, она всегда будит во мне какие-то скрытые инстинкты, неявные побуждения и всякую другую дребедень.
Папа с мамой уехали в Европу
И оставили сыну квартиру,
Мы приходили к нему каждый день
С красно-розовым эликсиром
И, отдавая дань вину,
Умирали один за другим,
А он был самым стойким бойцом,
Он всегда оставался живым.
Мои армейские, хотя они для меня больше туристические, ботинки мягко ступали по асфальту. Народу вокруг было немного. Где-то бухали студенты, кто-то одиноко или группами тащился по направлению к «Курской» или обратно, В основном те, кому, как и мне, едва перевалило за двадцать. Вся жизнь еще впереди. Я давно уже про себя обозвал этот район Москвы «студенческим городком», поскольку здесь в непосредственной близости находилось несколько институтов.
Я шел, пуская из носа и рта дым, и мне почему-то становилось на душе все лучше и лучше. В ушах гремел голос Григоряна, повторяя припев: «Эй, Хабибуллин!» Я расставил руки, подражая самолету. Я часто так делал, когда просто шел по улице и вокруг не было особенно много народу. Нередко меня спрашивали: «Что это означает?» — а я, усмехнувшись, отвечал: «Я птица!» Так я влетел в длинный туннель, ведущий к метро.