Библия. Биография книги

Даниилу явилось несколько запутанных видений. Он видел последовательность из четырёх устрашающих царств (представленных в виде сказочных зверей), каждое из которых было страшнее предыдущего. Однако четвёртое царство — явный намёк на Селевкидов — было отвратительнее всех предыдущих. Его правитель «против Всевышнего будет произносить слова и угнетать святых Всевышнего»[104]. Даниил предвидел «мерзость запустения», когда Антиох прикажет отправлять в храме эллинистический культ[105]. Но был и проблеск надежды. Даниил также видел, как «с облаками небесными шёл как бы Сын человеческий» — под этой фигурой подразумевался Маккавей, который таинственным образом был и человек, и одновременно нечто большее, чем просто человек. Спаситель вошёл в присутствие Бога, который даровал ему «власть, славу и царство»[106]. В дальнейшем эти пророчества станут очень важны, как мы увидим в следующей главе. Но сейчас нас интересуют вдохновенные толкования Даниила.

Даниил имел и другие видения, понять которые он не смог. Он искал объяснения в писании, и более всего его занимало предсказание Иеремии о том, сколько лет должно «исполниться над опустошением Иерусалима», а именно — семьдесят лет[107]. Ясно, что автора второго века не интересовало оригинальное значение текста: ведь Иеремия, очевидно, предсказывал, несколько округляя, продолжительность вавилонского пленения. Даниил же пытался найти абсолютно новое значение древнего предсказания, которое утешило бы иудеев, обеспокоенных исходом Маккавейских войн. Впоследствии это стало типичным для иудейских толкований священных текстов. Вместо того чтобы оглядываться на прошлое, дабы раскрыть его историческое значение, толкователь заставляет текст говорить о настоящем и будущем. Для того чтобы найти скрытое послание в книге пророка Иеремии, Даниил подвергает себя строгой аскезе: «Обратил я лице мое к Господу Богу с молитвою и молением, в посте и вретище и пепле»[108]. По поводу другого случая он говорит: «Вкусного хлеба я не ел; мясо и вино не входило в уста мои, и мастями я не умащал себя до исполнения трех седмиц дней»[109]. В результате таких умерщвлений плоти, он стал восприимчив к божественному вдохновению: Гавриил, ангел откровения, сошёл к нему, чтобы открыть ему новое значение неясного отрывка.

Изучение Торы становилось дисциплиной пророков. Теперь толкователь священных текстов подготавливал себя, прежде чем приблизиться к этим древним документам, выполняя очистительные ритуалы, словно перед входом в святилище, стараясь достичь иного состояния ума, которое давало ему новое видение. Автор второго века намеренно описывает прозрение Даниила таким образом, чтобы оно напоминало видения Исайи и Иезекииля[110]. Но если Исайя получил свой первый пророческий опыт в храме, то Даниил обрёл его, читая священный текст. Ему не нужно было съесть свиток, как Иезекиилю; вместо этого он жил, постоянно удерживая в уме слова писания, вникая в них, и ощущал себя преображённым — «очищенным и убелённым»[111]. Наконец, автор второго века заставляет Даниила предсказать успешный исход войны Маккавея, найдя в словах Иеремии абсолютно новый смысл. В загадочном стихе Гавриил указывает, что неважно, идёт ли речь о «семидесяти неделях» или «семидесяти годах», — но Маккавеи победят! Текст доказал свою святость и божественное происхождение — ведь в нём прямо говорилось об обстоятельствах, которых его автор предвидеть не мог[112].

К сожалению, династия Хасмонеев, основанная Маккавеями, принесла огромное разочарование. Её цари были жестокими и развращёнными; они не являлись потомками Давида, и к ужасу более богобоязненных евреев, правители нарушили святость храма, присвоив себе звание Первосвященника, несмотря на то, что они не были священниками по происхождению. Возмущённое этим святотатством, историческое воображение еврейского народа устремлялось в будущее. Конец второго века до н. э. ознаменовался всплеском апокалиптической набожности. В новых текстах евреи описывали эсхатологические видения, в которых Бог властно вмешивался в человеческие дела, уничтожая современные неправедные порядки и торжественно провозглашая новую эру справедливости и чистоты. В поисках решения народ Иудеи раскололся на несметное множество сект, каждая из которых утверждала, что лишь она представляла собой истинный Израиль[113]. И всё же это был необыкновенно творческий период. Канонический текст Библии ещё не был завершён. Ещё не существовало авторитетного писания, не существовало ортодоксии, и лишь немногие секты чувствовали себя обязанными соответствовать традиционному прочтению Книги Закона и Пророков. Некоторые даже считали возможным создавать полностью новые писания. Разнообразие позднего периода Второго храма было открыто в 1942 г., когда была обнаружена библиотека Кумранской общины.

Кумранская община была проявлением духа той эпохи — духа борьбы с традиционными предрассудками. Члены секты покинули Иерусалим и удалились на берег Мёртвого моря, где жили в монашеском уединении. Эти люди чтили Книгу Закона и Пророков, но считали, что лишь они одни верно понимают их[114]. Их глава, Учитель праведности, имел божественное откровение, убедившее его, что в писании были «скрытые вещи», которые могли быть поняты только при помощи специального толкования пешер (расшифровка). Каждое слово в книгах Закона и Пророков было обращено в будущее, относилось к их собственной общине в эти последние дни[115]. Кумранская община — зенит истории иудеев, истинный Израиль. Скоро Бог возвестит начало нового мирового порядка; и после окончательной победы детей света будет возведён огромный нерукотворный храм, и завет Моисея будет переписан. В настоящее же время кумранское сообщество является чистым, символическим храмом, заменявшим осквернённое святилище в Иерусалиме. Его члены соблюдали законы для священников, очищали свои одежды и входили в трапезную, словно в преддверие храма.

Кумраниты представляли собой наиболее радикально настроенную часть движения ессеев, в котором к концу первого столетия до н. э. насчитывалось около четырёх тысяч членов[116]. Большинство ессеев также жили в тесно спаянных сообществах, но не в пустыне, а в городах и деревнях; они женились и рождали детей, но жили так, словно конец света уже начался: соблюдали законы чистоты, отказались от частной собственности, держа всё своё имущество вместе, и запретили разводы[117]. У них были общие трапезы, символизировавшие грядущее царство, и хотя они и предсказывали разрушение храма, но продолжали совершать в нём обряды.

Фарисеи, ещё одна секта, в которую входило около 1,2% населения[118], пользовалась глубоким уважением. Хотя их подход к книгам Закона и Пророков являлся более традиционным, они были открыты к таким новым идеям, как всеобщее воскресение, когда праведные мертвецы встанут из могил, чтобы разделить окончательный триумф Господа. Многие из фарисеев были мирянами, прилагавшими целенаправленные усилия, чтобы жить, подобно священникам, соблюдая законы чистоты в своих собственных домах так, словно они жили в храме. Фарисеям противостояли более консервативные саддукеи, которые интерпретировали письменные тексты более строго и не принимали новомодные идеи личного бессмертия.

104

Дан. 7:25.

105

Дан. 11:31.

106

Дан. 7:13-14.

107

Иер. 25:11-12; Дан. 9:3.

108

Дан. 9:3.

109

Дан. 10:3.

110

Дан. 9:21; 10:16 ср. Ис. 6:6-7; Дан. 10:4-6 ср. Иез. 1:1, 24, 26-28.

111

Дан. 11:35; 12:9-10.

112

Akenson, Surpassing Wonder, pp. 160-67.

113

Jacob Neusner, «Judaism and Christianity in the First Century», in Philip R. Davies and Richard T. White (eds), A Tribute to Geza Vermes; Essays in Jewish and Christian Literature and History, Sheffield, 1990, pp. 256-7.

114

Fishbane, Garments of Torah, pp. 73-6.

115

Bruns, «Midrash and Allegory», p. 634.

116

Иосиф Флавий, Иудейские древности, 18.21. Исследователи по-разному оценивают численность населения Палестины в то время, некоторые указывают цифру 2,5 млн., другие — около 1 млн., некоторые — всего 500 000.

117

Jacob Neusner, «Varieties of Judaism in the Formative Age», in Arthur Green (ed.), Jewish Spirituality, 2 vols, London, 1986, 1988, p. 185; E. P. Sanders, Judaism: Practice and Belief, 63 BCE to 66 CE, London and Philadelphia, 1992, pp. 342-7.

118

Иосиф Флавий, Иудейские древности, 17.42.