Искупление Тьмой. Убийство

Сильны любовь, и слова смертных дней, и красота сильна

Но смерть сильнее

Д. Китс

ИСКУПЛЕНИЕ ТЬМОЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Убийство

Глава I

Первая смерть

Меня нисколько не удивил тот факт, что на вокзале меня никто не встретил. От своих родственников в этом городе я ничего другого и не ожидала. Даже, несмотря на то, что Маргарет, - моя мать, говорила, что эти люди радушные и мне у них понравится, все это чушь!

Конечно, если бы кто-то спросил у меня, как я себя сейчас ощущаю, я бы не выдала своего истинного настроения, а сказала бы что-то вроде: «Нормально», или, если бы мне нужно было бы быть совсем убедительной, я бы солгала искуснее: «Я чувствую себя просто прекрасно, потому что моя мать проверяет меня на прочность».

На самом деле я, конечно же, очень зла. И на маму, за то, что вышвырнула меня из дома, ничего не объяснив, и на себя, за то, что оказалась в ситуации, где не могу контролировать свою жизнь. Но больше всего, конечно на маму. Она не сказала мне, что ее расстроило. Она не сказала, что ее не устраивало во мне. Просто однажды я вернулась домой, и обнаружила на пороге свои вещи. Эти воспоминания были сумбурными у меня, несмотря на то, что все случилось всего-то несколько часов назад. Должно быть от того, что мой мозг пытается вытолкнуть эти болезненные мысли, все кажется таким странным, таким нереалистичным.

Просто все нереально. Но я, тем не менее, ловлю такси, и говорю адрес. Несколько чертовски долгих минут я игнорирую напористый взгляд темных глаз в зеркале заднего вида, потом сдаюсь, и отвечаю точно таким же взглядом.

Таксист воспринимает это как поощрение, для того, чтобы спросить у меня притворно милым голосом:

- Мисс, а кем вы приходитесь Харрингтонам?

Вообще-то, со слов матери я поняла, что Харрингтоны ее младшие сводные братья, или еще кто-то там, и наши семьи длительное время не общались. Не знаю, с какой такой стати они согласились принять меня.

Я размышляю всего несколько секунд - одну-две, и говорю:

- Я их новая домработница.

Почему я это сказала, сама не знаю, просто слетело с языка, но таксист от меня отстал. Через несколько минут, до меня дойдет, почему он не стал задавать вопросов, но сейчас я просто прислонилась к запотевшему стеклу, и, ощущая приятную стужу лбом, тщательно осматриваю местность.

Я совсем не так представляла себе Эттон-Крик. Почему-то в моем мозгу вспыхивало нечто среднее между английской деревенькой, с милыми пастушками, и нашим городком, в котором я родилась и выросла.

Эттон-Крик был другим. Вязким, тягучим, неприятным, и хмурым. Сквозь стекло я видела все в коричневатом свете, - небольшие дома, площадь, через которую мы как раз проехали, людей; они все были бесцветными, безликими, как серый, липкий туман, окутавший город.

Мне почему-то вспомнилась сладкая вата. Тоже липкая и неприятная.

Эттон-Крик такой же. Не располагает к себе.

Таксист еще что-то сказал мне, но я проигнорировала его, не в силах оторваться от рассматривания местности. Люди в дождевиках, с черными зонтами; крепости университета, в который мне предстоит отправиться завтра, как бы мне этого не хотелось; небольшие магазинчики, и кафе, заманивают продрогших прохожих, к себе в теплую и уютную обстановку.

Когда мы добрались до нужного мне места, я поняла, почему таксист так сдержанно отреагировал на мою наспех выдуманную причину поездки к Харрингтонам – особняк, где мне предстояло жить, был вдвое больше моего старого дома, но и вдвое старше. Не удивлюсь, если он построен здесь во времена Второй мировой войны.

Стены овиты плющом. Кованые ворота предлагают мне войти в двор, как из сороковых годов. Я уверена, что где-то даже хлопают ставни окон этого нежилого дома.

Я вздохнула, нехотя расплатилась с таксистом, и, схватив рюкзак, выбралась из уютного салона машины. Мне в нос тут же ударил запах хвои, и дождя. Ноги тотчас промокли, а на волосы опустилась влажная пленка тумана. Я обернулась к такси, готовая запрыгнуть на заднее сидение, и приказать, чтобы он увез меня за сотни миль от этого места, но машины и след простыл. Кроме того, я конечно бы не сбежала. Это не в моем духе.

Я обреченно вздохнула, и поплелась к калитке. Проникла внутрь, и снова остановилась. Ощущение, что назад мне не вернуться. Даже если мама примет меня, даже если мама позволит вернуться, мне не уйти.

Прогнав из головы эту ерунду, я уверенным шагом направилась по аллее, окруженной с двух сторон общипанным кустарником, к дубовой двери. Я стряхнула со лба капли дождя, норовившие затечь в глаза, и занесла руку, чтобы постучать, как дверь открылась.

Изумление, затем понимание, затем чувство вины, - все это отразилось на красивом лице молодого человека, открывшего дверь.

- Прости! – выпалил он, хватая меня за руку, и затаскивая в дом так стремительно, что я и глазом не успела моргнуть. – Ты должно быть Кая Айрленд! Я совершенно забыл о том, что я должен был тебя забрать. Знаешь ли, сегодняшняя лекция немного затянулась…

«Дориан Харрингтон – старший из сводных маминых братьев, преподает в университете медицинскую биологию, и работает патологоанатомом в городском морге», - вспомнила я скудные знания об этом человеке.

- Ничего, - вставила я, когда Дориан, наконец, умолк, - ты и не должен был меня встречать.

- Не говори так, - мягко укорил Дориан, и ненавязчиво сняв с моего плеча рюкзак, и взяв меня под локоть, повел в дом.

В прихожей был мягкий сумрак, проникающий сквозь высокие прямоугольные окна, с белоснежными занавесками. Перед моими глазами была лестница, ведущая наверх, слева – нечто вроде гостиной с камином и высоченными полками с книгами от пола до потолка, и везде – сгущающийся сумрак, несмотря на то, что часы с кукушкой, в прихожей, возле деревянной тумбочки показывали три тридцать.

- Послушай, я, правда, сожалею, что не приехал, чтобы встретить тебя.

- Ты и не должен был, - повторила я.

- Почему? – мягко поинтересовался Дориан, и я резко посмотрела на него:

- Что – почему?

- Почему ты считаешь, что мы не должны быть рады твоему приезду? Ной даже испек печенье… хотя, он его всегда печет…

Я была обескуражена и не знала, что ответить. Возможно, чуть позже, Дориан поймет, что дело вовсе не в нем, и не в моей злобе на то, что мне довелось переехать в Эттон-Крик и в этот трухлявый дом. Просто я с детства такая – угрюмая и неразговорчивая.

Дориан этого не знал, поэтому чувствовал себя неуютно, и считал, что любыми способами обязан поддержать разговор:

- Это очень старый и запущенный дом, как ты могла заметить, к тому же, ему требуется женская рука.

О, так вот зачем я здесь.

Дориан кашлянул, и произнес, совсем смутившись:

- Что ж, я думаю, ты готова познакомиться с Ноем. Я хотел поговорить с тобой до того, как он успеет испортить общее впечатление о нас.

Я не знала, шутка ли это, поэтому просто кивнула, и последовала вслед за Дорианом за лестницу, где с правой стороны виднелась дверь, ведущая, как я думаю, на кухню. Я покорно следовала за Дорианом, хотя очевидно, что настроения знакомиться с кем-то у меня не было.

Дверь отворилась, и мы наконец-то очутились в месте, более-менее освещенном.

Ноя я увидела сразу – высокий, даже долговязый, но крепкий парень, со светлыми волосами; он стоял к нам спиной, поэтому не заметил нас. Зато я заметила растянутую белую футболку, синие шорты с желтыми бананами, висящие низко на талии, и дурацкие носки с черными елками. Про тапки в виде собак я вообще молчу.

Странный тип.

Тут он обернулся, и я заметила, что обе его руки в муке, а между его губ зажата ягода вишни. Он проглотил ее, слизал с нижней губы сок, и распахнул руки, словно ожидая, что я, или Дориан, прыгнем ему в объятия.