Свод

— Обращаться, но не…

— Для отца и дяди того, что вы знаете об оружии, будет вполне достаточно. В любом случае, если возникнут какие-то вопросы в этой области, у вас под рукой будет подкованный в этом деле человек — я.

Если уж мы договоримся, то сразу скажу, что общаться вам ни с кем из них не придётся, поскольку вы не знаете ни жемойтского, ни литовского, ни польского, ни русского и белорусского. А ведь все эти языки, да и некоторые другие в ходу на моей родине. Ваш же, Свод, к сожалению, знаком далеко не многим.

Если же вы и после всего услышанного всё равно желаете остаться в Литве, внимательно выслушайте моё самое главное условие: я оставляю за собой право отказаться от ваших услуг тогда, когда мне только это заблагорассудится, не объясняя вам причин своего отказа.

…Ну, что? Каково? Вы по-прежнему согласны?

Теперь пришло время молчать Своду. Погрузившись в рассуждения, он попытался было закрыть глаза, но в этот момент экипаж так подбросило, что англичанин вынужден был снова податься вперёд и размышлять над словами Войны, глядя в забрызганное грязью окно экипажа.

«А ведь этот молодой литовец и на самом деле совсем не глупый парень, — думал он, — на таком просто так верхом не проедешься. Однако же, интересно другое, откуда у этого человека, выросшего в полном достатке столь легко пробуждаемый дух авантюризма?»

Свод, замечая, что Война всё ещё терпеливо ждёт от него ответа, снял шляпу и, уложив её рядом с собой, неопределённо произнёс:

— Не торопитесь, сэр Якуб. Я говорил вам о том, что каждый из нас сделает свой выбор в конце нашего пути. Смею заметить, мы ещё не в Риге…

ГЛАВА 6

Не был бы это Ричи «Ласт Пранк», если бы всё решилось так легко. Ни в Риге, ни в гостях у пана Бенедикта Войны, ни даже в тот момент, когда Якуб и Свод с божьей помощью уже следовали трёхконным поездом через границу Великого Княжества Литовского, указанный выше выбор пирата формально не состоялся. Конечно же, то, что англичанин всё же ехал в Литву, говорило о многом, однако игра, начатая ранее Войной младшим и Ричмондом (он всё же сообщил ему своё настоящее имя во время собственного представления пану Бенедикту) продолжалась.

Пожалуй, стоит сказать, что пану Войне-дядюшке изрядно потрепали нервы бесконечные разговоры, споры и даже ругань этой парочки на английском языке. Взять хотя бы тот момент, когда английский друг племянника имел честь представиться хозяину «Войнаўска-клішэнскага маёнтка»[21].

Пан Бенедикт не мог не заметить того, как округлились глаза племянника, едва он услышал из уст своего новоявленного друга «Ричмонд Свод». Чуть позже, перед самым торжественным ужином, англичанин и Якуб столь увлеклись неким спором, в ходе которого в разных эмоциональных красках повторяли: «Ричмонд Свод», что едва сами не опоздали к столу и не заставили это сделать хозяина.

Гости заждались, а ведь пан Война пригласил к себе отужинать своих соседей —достойных и знатных людей. Благо и Петерсонс, и Йонсонс с женой отнеслись к этой задержке весьма снисходительно, списав её на одну из традиционных и безобидных странностей мужчин из рода Войны. Ведь и сам пан Бенедикт с трудом укладывался в рамки поведения местной знати, часто греша не принятой здесь широтой жеста и яркой индивидуальностью. Но что делать, он был богат, и ему многое прощалось.

У Йонсонсов была на выданье дочь. Понятное дело, услышав о том, что пан Бенедикт приглашает их поужинать в компании своего племянника — сына Криштофа Войны, Йонсонсы не могли отказать. Дочь их, к слову сказать, была не просто недурна собой, а являлась редкой красавицей, но, думая, что племянник ещё немного погостит у дяди (пан Бенедикт тоже так думал), они не стали её брать с собой к ужину.

Вечерняя трапеза удалась. Много шутили, разговаривали. Якуб Война очень понравился Йонсонсам, однако ужин ужином, а обедали Якуб и Свод уже в пути. Всё же не стоило пану Бенедикту, дабы усилить эффект от общения с племянником в глазах соседей сообщать тем, что отец Якуба отдаёт ему имение Мельник возле Драгичина[22], где пан Криштоф Война — Писарь Великого Княжества Литовского и королевский подскарбий намерен открыть серьёзное литейное производство.

Будь Якуб менее воспитанным, и люби он немного меньше своего дядюшку, нечаянно выдавшего секрет брата, он уехал бы тот час же, даже не глядя на ночь, а так, он отправился

в путь лишь с восходом солнца. Пан Бенедикт вначале расстроился и злился на самого себя за неуместную болтливость, однако к утру, немного поостыв, он уже даже тихо радовался, глядя на то, как же всё-таки ярко проявлялась кровь рода Войны в Якубе.

Сам дядюшка ехать не мог, но отписал в дорогу своему любимому племяннику отправное письмо, отрядив также в его распоряжение свой трёхконный поезд, неприлично толстую мошну денег и слуг.

С этакой свитой, да ещё и в платьях на немецкий манер, Якуб и Свод выглядели, по меньшей мере, представительно, появившись на исходе дня в пределах одного из пограничных разъездов Великого Княжества Литовского. Судя по всему, на этом пропускном посту подобные важные господа были большой редкостью. Об этом говорил хотя бы тот неподдельный интерес, с которым встретили их появление стоявшие на разъезде жолнеры[23].

Служители закона хоть и были в должной мере преисполнены такта, но долго и с нескрываемым любопытством изучали богатый поезд вельможных господ. Заметив, как проезжие протянули старшему сотенному отправное письмо с большой сургучной печатью, они заметно поубавили свой пыл и, дожидаясь решения своего старшего, не снимая рук с эфесов оружия, застыли непреодолимой стеной перед мордами панских лошадей.

Свод не без интереса наблюдал за тем, как, морщась в лучах перевалившего за небесную гору солнца, старший пограничного разъезда ещё раз внимательно перечитал отправное письмо с известным в Литве вензелем, давая возможность своим подчинённым в полной мере рассмотреть отборных скакунов тех немногих, кому бог отмерил редкую судьбу: шиковать и жировать.

Вскоре старший жолнер, использовав все допустимые предпосылки для мелких проволочек, указывая тем самым проезжающим на то, кто всё же здесь хозяин, вернул отправное письмо Якубу и одарил того попутно какой-то короткой речью. Проезд тут же открыли и сотенный, в знак особого почтения к проезжающему мимо молодому пану, приподнял край своего смешного синего колпака.

В окне тяжёлого экипажа, чинно раскачивающегося на разбитых ухабах дорожной колеи, проплыл неровный строй вояк, а за ними и массивный пограничный столб. Лицо младшего Войны выражало лёгкую растерянность.

— Что случилось, мистер Война? — находясь в приподнятом настроении от происходящих вокруг вещей, весело спросил Ричмонд. — Похоже на то, что этот смешной воин в синем колпаке имел неосторожность рассказать вам грустную историю своей первой любви?

— Нет, Свод. — Проигнорировав шутливый тон иностранца, ответил Якуб. — Сотенный сказал, что сильно беспокоится за нас.

— Да что вы?! — ещё больше оживился англичанин. — Хотите, верьте, хотите, нет, но на его месте я бы больше беспокоился о себе. Возьмите в сравнение хотя бы объём вашего кошелька и болезненную худобу его дырявой мошны. Не смешите меня, Якуб.

— Кошелёк? — Возмутился Война. — Какой кошелёк? Он тут совсем не причём…

— Причём, мой друг, причём. Кошелёк всегда причём. Ну да бог с ним. Раз это не так, расскажите тогда, о чём беспокоится этот шут …в синем колпаке?

— Он сказал, чтобы мы, по пути в Драгичин старались не сворачивать с больших трактов. В лесных деревнях заезжих людей, особенно относящих себя к римской или греческой церкви Христа, крестьяне, до сих пор живущие со старыми Богами, могут даже убить. Всё дело в том, что церковь Христа, ступая на эти благодатные земли, в своё время отобрала жизнь каждого третьего славянина-язычника. Так что теперь своим жестоким «гостеприимством» полешуки попросту отдают долги.

— О!

— Да, Ричи, так оно и есть, и это ваше брезгливое «о!» здесь совершенно неуместно. Вы плохо знакомы с нашей культурой.