Страница 5 из 11
Этот дом сейчас – ловушка для принцессы, а принцесса настолько своенравная и странная, что может в эту ловушку и не попасть. Но он ждал этого дня, он много лет следил за принцессой и сейчас понимает, что весь его план – ужасная чепуха, ничего у него не выйдет, но что-то передумывать уже поздно, и как теперь быть – неизвестно.
Зазвонил сотовый, Афанасьев взглянул на экран. Это его партнер Бронислав Андриевский, и именно сейчас он вообще не вовремя.
– Что, Бронек?
– Привет, Дима. – Бронислав говорит громко, перекрикивая шум, в котором он находится. – Ну что, ты был прав, скважина рабочая, мы богаты.
Это их старая шутка, они и так были богаты, но когда они только начинали, они все деньги вложили в одну-единственную скважину, и если бы она оказалась пустой или недоступной для бурения, они бы сейчас пили пиво из недопитых кем-то бутылок на ступеньках вокзального сортира. Но скважина оказалась полной, и тогда Бронислав сказал: мы богаты. Так и повелось, всякий раз, открывая новую скважину, он говорил эту фразу, и они вспоминали, какими были двадцать пять лет назад. Молодыми, голодными и самонадеянными. И рисковыми. Был какой-то кураж, которого сейчас нет, со временем пришли опыт и осторожность, а что-то ушло.
– Отлично. – Дмитрий засмеялся. – Ты что звонишь-то, Бронек?
– Присмотри там за Дариушем. – Голос партнера звучал уже не так весело. – Эта девка рядом с ним… не нравится она мне, и никогда не нравилась, вечно подбивает его на разные гадости, а он ведется. Их последняя выходка стоила нам кругленькой суммы, а вся эта затея с балом неспроста, они задумали что-то нехорошее.
– Конечно, присмотрю по мере сил, но ты же знаешь Дариуша. – Афанасьев откровенно недолюбливал наглого сопляка. – Пристроил бы ты его к делу, что ли.
– К какому, например? – Бронислав вздохнул, это был их вечный спор. – Хорошо тебе говорить, у тебя Вадим деловой до невозможности.
Вадим, сын Афанасьева от второй жены, продолжил отцовское дело, и успехи его оказались очень значительными. Дмитрий гордился сыном, небезосновательно считая, что все лучшее в Вадике от него. Он сам вырастил его, считая, что дети – самое важное в жизни любого мужчины.
– Вадим просто учился в нужном заведении. – Афанасьев хотел утешить партнера, да нечем. Дариуш похож на своего отца во всем, кроме деловых качеств. – А Дарик…
– А Дарик непригоден для бизнеса, с людьми ладить не умеет, делом не интересуется, одно хорошо у него получается – пакостить да валять дурака, вот и пусть валяет его до посинения, лишь бы в дерьмо не вляпался. Так что бал пусть балует, денег не жаль, затея самая для молодежи отменная. Главное, чтобы снова в скандал не влип. Дим, я тебя прошу, пойди туда и…
– Хорошо, Бронек, не беспокойся, присмотрю. – Афанасьев досадливо поморщился, у него есть собственное дело, свой план, который он разрабатывал годами, этот план вот прямо сейчас полетел псу под хвост, и ничего нового на ум не приходит. – Да что может случиться, соберутся люди, выпьют, поедят, потанцуют…
– Зная Дариуша и эту его девку, я готов поверить во что угодно. Ладно, дружище, когда закончишь дела, приезжай, поедем в Швецию, порыбачим.
– Обязательно.
Афанасьев бросил телефон на кровать и лег поверх светлого покрывала.
Все его построения и хитрости ничего не стоят, потому что это будет ложь, а лжи здесь уже достаточно.
Что ж, действовать по обстоятельствам иногда бывает лучшим решением.
– Привет.
Этот голос ей не знаком. Но, обернувшись, она мгновенно узнала говорившего. Владик Оржеховский, сосед по даче, который был когда-то слишком мал для их компании – в детстве разница в три года кажется огромной, а сейчас это просто молодой симпатичный мужик с голубыми серьезными глазами и светлыми волосами, собранными на затылке в хвост. От него прежнего ничего не осталось, но Соня узнала его моментально. И обрадовалась.
В детстве он был – ну, Владька и Владька, тетя Лена, его мать, иногда просила Соню взять сына с собой на речку, потому что одного его отпускать боялась, а ходить с ним всякий раз было некогда. Соня брала его за руку и вела за собой, Владик послушно шел рядом, счастливый от того, что его приняли в компанию больших, практически совсем взрослых ребят. Соня не тяготилась им – мальчишка был послушным, не выказывал склонности влезать в неприятности, не болтал лишнего, а если они оставались вдвоем, то даже разговаривали о том о сем. Но в твои тринадцать лет десятилетний мальчишка – именно мальчишка, а в тридцать три – парень, который младше тебя на три года. Младше всего на три года. И, конечно, взять его за руку и повести за собой, иногда покровительственно поглядывая на его светлую макушку, уже невозможно, потому что макушка его выше ее собственной сантиметров на двадцать.
В то лето, когда исчезла Лиза, они виделись последний раз. Владьке было десять лет, он не участвовал в общей суматохе, тетя Лена велела ему сидеть дома. А на следующее лето Соня приехала в этот дом одна, без родителей – бабушка и дед тогда были еще живы, и они хотели, чтобы все шло по-прежнему. Они, наверное, по-своему любили Соню, но никогда не пытались это как-то выразить. И когда мать сделала то, что сделала, они позвали Соню на дачу в надежде, что знакомая обстановка и покой вернут внучке ощущение стабильности, но они не стали уделять ей больше внимания, просто предоставили Соню самой себе и сняли запреты и ограничения, которые наложила мать. Этого, впрочем, оказалось достаточно. Выросшая в доме, где интересы обитателей вращались вокруг науки и вокруг Лизы, Соня не тяготилась тем, что дед с бабкой, да и отец тоже, не могли уделять ей хоть сколько-то времени, которое было занято какими-то более важными делами. Но если бы они это сделали, то поняли бы, что исчезновение сестры перечеркнуло напрочь прежнюю жизнь Сони, и все стало по-другому. А потом вдруг оказалось, что Соня сторонится своей прежней шумной ватаги, но никто этого не заметил, кроме Анжелки, которая тенью бродила за Соней, как когда-то за ее сестрой. Но Соня не нуждалась в Анжелке и чаще всего бродила одна, вспоминая каменное молчание матери и ее обвинения, и вечно хмурого отца, который теперь еще больше стал занят, ведь его уже никто не отвлекает посмотреть на то, какие успехи делает Лиза, а у Сони успехов особых не имелось, она даже таблицу умножения освоила с трудом. Зато ей хотелось рассказать о том, что где-то на Дальнем озере живет король эльфов, его замок из мрамора обвили розы… это были миры, которые создавались в Сониной голове, неспособной осилить таблицу умножения, и эти сумеречные миры, запертые в ее голове, никого не интересовали.
Владьку больше не приводили к ним, он стал старше и сам ходил на речку. Иногда тетя Лена заходила по-соседски, и Соне было странно, что она разговаривает с ней – она за год отвыкла от того, что с ней говорят. Но тетя Лена приходила нечасто и смотрела на нее как-то жалостливо-виновато, и Соне было лучше одной. Дед и бабушка занимались своей наукой, писали статьи, вместе создавали какой-то учебник, им было не до Сони – так она думала тогда. Даже когда мать покончила с собой, они горевали отдельно от внучки, если вообще горевали, а до нее, как всегда, никому не было дела. Даже исчезновение Лизы ничего не изменило.
И горечь от этого осталась. Она ушла глубоко, но – осталась. Соня до сих пор не знает, почему они все так с ней поступили. Она всерьез принялась сочинять свои миры, находящиеся здесь же, вокруг озер, эти миры были населены странными существами, с которыми она могла стать свободной и счастливой. Потом новых миров и интересных историй стало так много, что пришлось записывать. И это помогло ей пережить многое – смерть бабушки, и отца, и деда. И глухое раздражение остальной родни, которую она вообще не знала, потому что ни старший сын профессора Шумилова, ни его дочь никогда не занимались наукой, что приравнивалось к предательству. Но если вдуматься, Соня и деда с отцом толком не знала, и бабушка просто – ну, вот была, никаких пирожков и задушевных бесед, вот еще! А родители жили для Лизы, даже когда той не стало. Особенно когда ее не стало.