Страница 10 из 59
(Между прочим, середину этой фразы, а именно выделенные здесь слова, я однажды вылущил из аксаковского текста, взяв эпиграфом к «Капле росы», и они, освобожденные от подробностей, стали звучать действительно как четко сформулированное высказывание Аксакова о своем писательском методе.)
Итак, непреодолимое и безотчетное желание передавать другим свои впечатления… Но это же основной стимул работы писателя! Значит, писатель жил в Аксакове с детства, да только очень долго ждал своего часа.
Гоголь, слушая устные рассказы Аксакова, не раз уговаривал Сергея Тимофеевича взяться за перо и записать свои воспоминания. Есть литературный документ на этот счет, письмо Гоголя к Аксакову, посланное из Остенде.
«Мне кажется, что если бы вы стали диктовать кому нибудь воспоминания прежней жизни вашей и встречи со всеми людьми, с которыми случилось вам встретиться, с верными описаниями характеров их, вы бы усладили много этим последние дни ваши, а между тем доставили бы детям своим много полезных в жизни уроков, а всем соотечественникам лучшие понятия русского человека. Это не безделица и не маловажный подвиг в нынешнее время, когда так нужно нам узнать истинное начало нашей природы…»
Есть и высказывание Ю. Самарина, который хорошо знал и Аксакова и Гоголя и рассказывал так: «Я помню, с каким напряженным вниманием, уставив в него глаза, Гоголь по целым вечерам вслушивался в рассказы Сергея Тимофеевича о заволжской природе и о тамошней жизни. Он упивался ими, и на лице его видно было такое глубокое наслаждение, которого он и сам не в состоянии был бы выразить словами. Гоголь пристал к Сергею Тимофеевичу и потребовал, чтобы он взялся за перо и записал свои воспоминания. Сначала Сергей Тимофеевич об этом и слышать не хотел, даже почти обижался; потом мало помалу Гоголю удалось его раззадорить».
Раззадоривание шло на протяжении пятнадцати лет, и, хоть существует мнение, что именно Гоголь подвигнул Аксакова к писательству, на самом деле в жизни произошло все проще и трагичнее. Для нас, впрочем, все обошлось благополучно и счастливо. На шестом десятке лет Аксаков стал резко терять здоровье, в частности он стал слепнуть. Повеяло потусторонним сырым холодком. Для того чтобы как нибудь украсить свои последние дни, Сергей Тимофеевич решил вспоминать золотое детство, золотые годы, проведенные на оренбургском приволье, на реке Бугуруслане, в селе Аксакове, страстное увлечение удочкой и ружьем, слияние с природой и все благотворство ее и начал диктовать (писать он уже не мог по слепоте своей) «для освежения впечатлений и собственного удовольствия», для того, чтобы снова все пережить наяву, вспомнить о незабвенных днях. То есть, грубо говоря, Аксаков взялся за писательство в строгом смысле этого слова, когда, как принято говорить, петух уже клюнул в темечко.
А без этого – ну что же… Конечно, современник Гоголя и его друг. Пописывал театральные обозрения. Был бы известен тонким специалистам, изучающим ту эпоху наряду ну там… с Шевыревым, Погодиным, Шаховским, Кокошкиным, Панаевым, Самариным, Надеждиным, Кавелиным, Максименко… Но Аксакова, сегодняшнего, нашего Аксакова, разумеется, не было бы.
Книг, которые превратили Аксакова из дилетанта, сочиняющего незначительные стихи и театральные рецензии, в крупнейшего русского писателя, которые сразу по мере выхода их в свет привлекали к себе всеобщее внимание читателей и писателей, книг, которые вошли в золотой фонд отечественной словесности, всего четыре. Причем две из них вроде бы нельзя и отнести к литературе. Но тем не менее они чудесным образом к ней относятся.
«Записки об ужении рыбы» – 1848 год.
«Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» – 1852 год.
«Семейная хроника» и «Воспоминания» – 1856 год.
«Детские годы Багрова внука» – 1858 год.
Видим, что публикация всех четырех книг уложилась в десятилетие. В 1848 году Аксакову было пятьдесят семь лет, в 1858 году – шестьдесят семь, а в 1859 году он уже умер.
Итак – последнее десятилетие семидесятилетней жизни. Вот что мы имели в виду, говоря несколько ранее, что столь драгоценного и неповторимого явления, как Аксаков, в отечественной литературе могло бы не быть.
Шумный успех встретил как первую, так и все последующие книги писателя, успех, которого он сам не ожидал и не мог предвидеть. Конечно, он знал, что пишет не просто техническое пособие для удильщиков и охотников. Из письма Гоголю: «Я затеял написать книжку об ужении не только в техническом отношении, но в отношении природы вообще; страстный рыбак у меня также страстно любит и красоты природы; одним словом, я полюбил свою работу и надеюсь, что эта книжка не только будет приятна охотнику удить, но и всякому, чье сердце открыто впечатлениям раннего утра, позднего вечера, роскошного полдня… Тут займет свою часть чудесная природа Оренбургского края, какою я зазнал ее назад тому сорок пять лет. Это занятие оживило и освежило меня…»
О второй книге сыну Ивану (тому, имени которого существует улица в столице Болгарии Софии): «С удовольствием воображаю, как я стану читать тебе свои записки. Хотя и не всем доволен, но убежден, что в них много достоинства: для охотника с душою, натуралиста и литератора. Я постоянно удерживаю себя, чтобы не увлекаться в описание природы и посторонних для охоты предметов, но Константин и Вера сильно уговаривают, чтобы я дал себе волю: твой голос решит это дело. Боюсь как огня стариковской болтливости, которая как раз подумает, что все ей известное никому не известно и интересно для всех».
Если бы меня попросили назвать главное качество аксаковских книг, притом одно, я был бы неполон, неточен, но я назвал бы – душевное здоровье, Душевное здоровье, которое невольно переливается в читающего эти книги, заражает (если можно так сказать о здоровье) и наполняет его. Отступают на второй план суета, нервозность, всякая мелочность, торопливость, мельтешение, все, что мешает нам взглянуть вокруг ясными и спокойными глазами. Неторопливая манера повествования, ясность мыслей и чувств, чистота языка и яркость его, несмотря на кажущуюся простоту, огромная художественная выразительность при кажущейся незатейливости – все это приводит к тому, что книги Аксакова читаются с наслаждением, и, точно так же, как сам он в раннем детстве, как помним, почти уже без пульса и без дыхания почувствовал вдруг, как в него вливаются непонятные силы природы, когда его положили на траву под дерево на лесной поляне, так и читающий эти книги, издерганный и тоже почти без духовного пульса, вдруг чувствует прилив сил, возвращение бодрости.
Известно, что в шестидесятые годы, когда появлялись одна за другой книги Аксакова, в русской литературе пересекались разные линии и течения. Ибо одно дело – Чернышевский, Добролюбов, Герцен, Некрасов, а другое дело – правое крыло, хотя бы те же славянофилы. Знаменательно, что в оценке аксаковских книг все сошлись и соединились, выразив полное единодушие. Аксаков, следовательно, затронул у тех и других те глубинные общие струны, которые находятся глубже пусть даже и не поверхностных, а тоже глубоких разногласий. Выпишем некоторые места из предисловия к четырехтомному собранию, а также из комментариев С. Машинского, в которых содержится указание на оценки аксаковских книг его современниками.
«Такой книги у нас еще не бывало». – Тургенев.
«Что за мастерство описаний, что за любовь к описываемому и какое знание жизни птиц! С. Аксаков обессмертил их своими рассказами, и, конечно, ни одна западная литература не похвалится чем нибудь подобным запискам «Ружейного охотника». – Чернышевский.
«Превосходная книга С. Т. Аксакова «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» облетела всю Россию». – Некрасов.
«Никто из русских писателей не умеет описывать природу такими сильными, свежими красками, как Аксаков». – Гоголь.
«В его пейзажной живописи, – отмечает Тургенев, – нет ничего ухищренного и мудреного, он никогда ничем не щеголяет, не кокетничает В самых своих прихотях она добродушна; подобно истинным и сильным талантам, Аксаков никогда не становился перед лицом природы в позитуру». Тургенев же заметил, что охотничьи книги Аксакова обогатили не только охотничью литературу, но общую нашу словесность.