Страница 64 из 116
С сооружённых здесь батарей был причинен первый урон вражеской крепости — меткие попадания разрушили сторожевую наблюдательную башню. В городе то там, то здесь стали возникать пожары.
Азовский гарнизон, которым командовал Муртоза-паша, находился в бодром состоянии духа, получая с моря необходимую помощь. Около 20 турецких галер на глазах у русских беспрепятственно высадили в крепость подкрепления, боевые припасы и провиант.
Встревоженный усилением гарнизона, генерал Гордон приказал усилить караулы днём и особенно по ночам. Он всерьёз опасался сильных вылазок азовских турок. На его предупреждение сосед Франц Лефорт ответил:
— Пётр Иванович, ваша милость, крепостные сидельцы, как мы обложили Азов, ещё не отваживались выйти в поле. Сейчас их устрашает один вид наших батарей, которых становится всё больше...
8 июля осадные батареи начали общую бомбардировку Азова. В городе начались то там, то здесь пожары. Но крепостные стены выстояли: тяжёлого «стенобитного наряда» в русской армии не было. Повреждения в укреплениях турки успешно устраняли по ночам.
9-го числа Пётр Иванович, прибыв в царский шатёр, имел честь доложить российскому монарху:
— Ваше величество, большая батарея из шестнадцати пушек готова. Она ждёт бомбардира, чтобы салютовать ему залпом по Азовской крепости...
Опасения Гордона оказались не напрасны. Турецкий гарнизон, усилившись, стал с дерзостью совершать частые вылазки. Янычары и спаги нападали на позиции русских днём и ночью. Из степи совершали наскоки многочисленные отряды крымской конницы. Доставлять в осадный лагерь снаряды, порох и продовольствие от пристани приходилось под усиленным конвоем из нескольких полков с пушками.
Бутырскому солдатскому полку, стрелецким и тамбовским солдатским полкам корпуса генерала Гордона постоянно приходилось выручать из беды своих соседей, особенно войска Лефорта. Турецкий гарнизон, заметно усилившись, совершил несколько сильных вылазок против левого фланга осаждавших. Муртоза-паша делал всё, чтобы помешать осадным работам неверных, погасить силу огня их артиллерийских батарей. Больше всего атак осаждённых пришлось на позиции войск генерала Франца Лефорта. Слабость её многоопытный султанский военачальник вычислил довольно скоро.
Первую сильную вылазку турки сделали днём 7 июля, после обеда. Полевые караулы в лефортовских траншеях откровенно проспали появление толп янычар перед своим носом, и те беспрепятственно ворвались в спящий лагерь. Там началась суматоха и беспорядочная свалка. Русские солдаты и стрельцы, сбившись в кучи, отбивались от нападавших чем придётся. Ни одна из пушек на батареях даже не успела выстрелить по врагу.
Гордон при первых выстрелах у соседа выскочил из своей палатки. Ему хватило только одного взгляда, чтобы понять случившееся. Первых попавшихся близ палатки людей он послал к стрелецким и тамбовским полковникам с приказом — собрать сколько можно людей и идти на выручку лефортовцам. И обязательно — только воинским строем, не толпой.
Сам генерал поспешил к палаткам Бутырского полка. Там уже солдаты под окрики офицеров строились поротно. Патрик Гордон взял под свою команду всех собравшихся и бегом повёл их через поле к месту боя. Барабанчиков он оставил на большой батарее, приказав им что есть сил бить сигнал тревоги. Через сотню-другую шагов бутырцев стали догонять разрозненные команды московских стрельцов и тамбовских солдат.
В дневниковых записях служилый иноземец о событиях дня 7 июля запишет не без печали следующее:
«Около 4 ч. дня турки прошли сквозь сады и совершили ужасный налёт на лагерь генерала Лефорта. Ворвавшись в него, они убили многих солдат, нескольких захватили, ещё больше ранили и нанести бы и худший урон, если бы 2 или 3 тысячи солдат из лагеря генерала Гордона не поспешили на помощь через поле, отрезая турок от города. Те, увидев это, отошли в сады и увели пленных. Турецкая конница помогала пехоте, но с появлением отряда из другого лагеря также отступила. С собой они забрали много голов, которые потом насадили на колья вдоль стены.
Ночью в городе веселились, играли на разных инструментах.
У турок были на то причины, ведь им привезли амуницию, провизию и жалованье, да и вылазка принесла немалый успех: потеряв немного людей, они побили сотни христиан...»
Азовские турки отступили под защиту крепостных батарей спешно, боясь быть отрезанными от городских садов. С собой они увели нескольких пленных и постарались унести с собой как можно больше шанцевых инструментов русских землекопов — лопат, кирок, заступов, ломов, чтобы тем нечем было рыть апроши и дальше к городу.
Пётр, прибывший на место боя, воочию убедился в погроме, который азовские сидельцы учинили в лефортовском лагере. Разгневанный большой бомбардир тут же устроил военный совет, чтобы разобраться в причинах понесённого урона и найти виновников случившегося:
— Сколько людей побили!.. Куда смотрели полковники?! Почему караулы противу городских стен спали?! Где пушкари на батареях были, что ни одной картечи по туркам не выпалили?! Посмотрите, сколько офицеров поплатилось головами!..
Стоявшие в лефортовском шатре полковые командиры, потупив головы, молчали. Знали, что за прямой ответ — дерзость — можно поплатиться и чином, и в один из сибирских городков-острогов немедля отправиться дослуживать свой век. Причём без особых шансов на высочайшее прощение.
Главный виновник случившейся беды, он же царский любимец генерал Франц Яковлевич Лефорт переживал поражение не меньше других. А скорее всего, больше. Он относился к числу тех военачальников, которые берегли подчинённых и заботились о них.
Пётр I, выговаривая всё накипевшее за осадную жизнь, откровенно щадил самолюбие фаворита. Это хорошо понималось всеми собравшимися, но легче на душе не становилось.
Лишь один человек отважился ответить расходившемуся в праведном гневе монарху. Это был его шотландский наставник, который взял себе в помощь горькую правду, Бога-заступника и седую голову. Гордон держался прямо, ни на кого не глядя. Поклонился государю, спросил:
— Дозволь ответствовать, ваше величество!
— Говори, Пётр Иванович. Как думаешь ты о сегодняшнем дне?
— Случившееся, мой государь, произошло из-за лени на войне. Турки её знают, а мы всё пребываем на Кожуховских полях. Полки, караулы, офицеры устава не знают. Опасности не видят, потому и платим за такую леность головами солдат да офицеров.
— Устава не знают? Ленятся па войне? Устав офицеры должны знать — за это они взяты на службу царскую. А лень надо батогами выбивать из нерадивых...
Патрик Гордон сказал только то, о чём уже не раз не без грусти думал сам Пётр Романов. Он и без советчиков видел, что в его Азовской армии лишь потешные с бутырцами и донскими казаками Фрола Минаева живут на войне войной. Остальные её ещё не прочувствовали, не говоря уже о полевой солдатской выучке. Стрельцы — так те только и думают, как поскорее вернуться домой.
Ярость царя угасла. Он сказал неотлучно находившемуся при нём Алексашке Меншикову, будущему светлейшему князю:
— Пошли за военными инженерами. Пойдём смотреть на апроши — как они к крепости подступили за день.
Генералам же разгневанный происшедшим бомбардир Пётр Алексеев наказал со всей строгостью:
— Усильте караулы перед лагерем и в поле. С тех начальников караулов, кто ещё хоть раз проспит турок на вылазке, велю спустить батогами три шкуры.
Государь вышел из шатра, так и не попрощавшись с генералами, которые перед ним в низком поклоне склонили головы, все как одна в огромных париках.
За то гордоновское слово на импровизированном военном совете генерал Франц Лефорт был в большой обиде на шотландца. Слова о «лени на войне» относились прежде к нему, генералу по случаю, а не по заслугам. Только этим можно объяснить то, как описал швейцарец события — нападение османов в тот день в письме своему брату в город Женеву:
«Бой продолжался долго. Татары стремились взять мой лагерь силой. После двухчасового сражения они были принуждены к отступлению со значительными потерями. Я с своей стороны потерял храбрых офицеров. Мой лагерь был наполнен стрелами. Несколько сот солдат было частик» побито, частию ранено».