Страница 54 из 116
Знал Патрик Гордон и другое. Что быть ему только учителем наук военных для государя, не больше. Другом сердечным, верным, знающим в делах застольных и амурных был другой наёмный генерал — Лефорт Франц. Швейцарец, приехавший в Москву с офицерским патентом на руках, два года не мог проэкзаменоваться перед боярами на рядового драгуна или рейтара. Но судьбы он баловень — его дворец в Немецкой слободе приёмов послов знает не менее, чем Кремлёвский.
Шотландец ревновал царя Петра к сыну купца из Женевы, удачливому не по трудам Лефорту. Но эта ревность и помогла ему удержаться среди командования войсками московитов. Ведь свой солдатский полк в ходе распри сестры Софьи с братом он в числе последних привёл в Троице-Сергиеву лавру. Другим таким из числа стрелецких полковников Пётр Алексеевич такого не простил. А своего военного наставника всегда привечает и слушает его советов.
«Польский король» Иван Иванович Бутурлин был немало удивлён царским указом, который привёз ему гордоновский посланец. Война под Кожуховом не заканчивалась, а начиналась чуть ли не с начала. Недавним осадным сидельцам победители возвращали полевую крепость, которую требовалось опять оборонять. Но с большей стойкостью.
«Генералиссимус», ещё не оттаявший от гнева за своё «ратное посмеяние», приказал кликнуть к нему в шатёр четырёх стрелецких полковников — Жукова, Озерова, Дурова и Мокшеева. Когда те с поклоном вошли, велел им:
— Государь приказал: потешную войну у Кожухова начать заново. Как потешный Семёновский уйдёт из ретраншемента — занять его стрельцами снова. Расставить караулы, где можно — вал подновить.
Стрелецкие головы, стоявшие без шапок, молча выслушали приказ. Лишь один полковник Иван Озеров, не побоявшись «польского короля», заметил:
— Стрельцов-то мы опять поставим на валу. К бою изготовим — нерадивым спуска не будет. Только что будем делать с новыми побитыми? Вчерась не одну подводу с ними в московские слободы отправили. Там, верно, и по сей день бабий плач стоит...
На что петровский спальник «генералиссимус» Иван Иванович Бутурлин с подавленным гневом ответил стрелецкому голове:
— Не твоего ума дело, Ивашка! Царский указ осуждать — значит на дыбе можно побывать. Идите и делайте так, как вам мною указано. И боже упаси воровскими речами вам своих стрельцов тревожить...
Из-за дождей Кожуховские манёвры взяли антракт — перемирие на два дня. За это время князь Фёдор Юрьевич по старорусской воеводской традиции съездил помолиться в Симонов монастырь. И только после этого главнокомандующий отдал приказ Семёновскому полку оставить «Безымянный городок» и уйти в свой походный стан.
Стрельцы в ярких кафтанах — малиновых, красных, зелёных — вновь густой стеной заняли вал. Они стали огораживать его плетнями, турами, щитами от стрельбы глиняными бомбами-горшками и такими же глиняными, начиненными порохом гранатами. На видных местах в полевой крепостице поставили полковые знамёна. Бутурлин приказал посему строго-настрого:
— Знамёна беречь пуще глаза. Кто отдаст его недругу — три шкуры прикажу кнутами на сей раз спустить в обозе...
Всю эту картину наблюдала царская свита. Когда воюющие войска разошлись по указанным в диспозиции местам, Пётр I сказал стоявшему чуть поодали от него генералу Патрику Гордону.
— Что ж, Пётр Иванович, начинайте осадные дела. Пора.
Признанный фортификатор из служивых иноземцев царей Алексея Михайловича Тишайшего, Фёдора и Ивана Алексеевичей, царевны-правительницы Софьи Алексеевны, а теперь и Петра Алексеевича с поклоном сдержанно ответил:
-— У меня всё готово, ваше величество. Сию минуту землекопы из моих бутырцев начнут работы...
В тот же вечер Гордон начал делать к «Безымянному городку» подземный ход под фас балверка. В тот же день он произвёл учебную бомбардировку осаждённой крепости и стрелецкого обоза бомбами-горшками. Стрельба велась из медных мортир. После первых выстрелов на батарею прибыл бомбардир Пётр Алексеев со свитой.
Поприветствовав Гордона и усмотрев переполох стрельцов на валу от взрыва первых потешных бомб (в ретраншементе кого-то крепко «садануло» осколками обожжённой глины), весело приказал:
— Зарядить мортирку. Теперь я стрельну по ним.
Царь Пётр сам загнал поднесённой шуфлой пороховой заряд в орудийный ствол. Пыжовником прибил войлочный пыж. Посмотрел, как уместилась в стволе глиняная бомба. После этого нетерпеливо растолкал всех руками от мортиры.
Венценосный бомбардир первой роты Преображенского полка прицеливался недолго, но тщательно. Только после этого поднёс раскалённый на угольях пальник. И сам себе скомандовал:
— Пали!
В пасмурном небе было хорошо видно по дымящемуся следу бомбы, куда она летела. На удивление всем, глиняный горшок попал в шатёр «польского короля» и «генералиссимуса» Бутурлина. Было видно, как после взрыва (бомба была начинена чёрным, дымным порохом) неприятельский главнокомандующий выскочил из своего шатра, размахивая руками и кому-то яростно грозясь.
При виде этого все в окружении венценосного бомбардира так и прыснули от смеху. Больше всего смеялся сам стрелявший:
— А что было бы от настоящей бомбы? А, господа офицеры?..
В тот вечер в ромодановской армии смеялись все — от бомбардира Петра Алексеева до обозного мужика. Тосты в царском шатре за удачный выстрел из мортиры поднимались не раз. Сказал своё слово и генерал Патрик Гордон:
— Мой государь! Если так будут стрелять твои пушкари, то соседям Московского царства будут сниться дурные сны...
На что виновник застольного торжества одобрительно, внезапно озаботясь чем-то, ответил:
— Да Бог тому, Пётр Иванович! Обучить их только надо на полях кожуховских пальбе меткой. За то и выпьем, сердешные мои, слуги мои верные...
Генерал Гордон почти всё время проводил у подземных галерей. Землекопы из солдат партиями работали днём и ночью. После окончания смены уставшим от подземных работ бутырцам подносили по чарке белого вина и отправляли в лагерь отдыхать. 10-го числа подземные ходы дошли до окружавшего «Безымянный городок» рва. Затем три дня (с 10 по 13 октября) ушло на проведение галерей под ров и вал, чтобы последний можно было взорвать.
Бутырцы работали под землёй, ругаясь вовсю даже при офицерах. В почве оказались ключи, которые заливали подземные ходы холодной водой. Её приходилось постоянно откачивать. Чтобы не шуметь под валом, вместо заступов и кирок, по решению Гордона, стали работать «скоблями». С их помощью землю соскабливали и собирали в небольшие кули, которые затем вытаскивали из подземных галерей наверх.
Командир Бутырского солдатского полка продемонстрировал государю это своё новое изобретение. Пётр одобрительно сказал, крутя в руках «скобли»:
— Проста вещица, но зело премудрая в работе...
Осаждённые всё же догадались, что противник ведёт подземные осадные работы. По приказанию полковых командиров стрельцы тоже взялись за лопаты и вскоре заполнили крепостной ров речной водой. Она стала просачиваться в подземные галерии, но работы в них не прекратились.
Кожуховская война шла своим чередом. 14 октября, в день воскресный, противоборствующие «армии» отдыхали от всех бранных трудов. Оба «генералиссимуса» оказались за обедней в близлежащем Симоновом монастыре:
«И во время пения стояли вместе и долгое имеша между себе слово о настоящей между ими войне, яже от толиких лет продолжися и причитаху един другому вины к зачатию тоя, но никоторой себе восхоте винна признати. Людие же, сё видевше, зело с обеих стран обрадовались, надежду имеюще, яко тот их съезд в таком святом месте не будет бесплоден... и чаяли, яко сии господа не чрез послов, ниже съезды, но сами, особами своими, жалея с обеих стран людей своих, миром ссоры свои успокоят; но тот их разговор совершился малоплоден... о новопостроенном граде, о котором вся их вражда и ссора ныне возрасла, отложили до завтрашнего октября до 15 дня, в нём же договор или война паки начнётся».