Страница 96 из 98
Князь Дмитрий Михайлович Голицын, руководитель верховников, был вначале, казалось, в милости у Бирона и немецкой партии. Назначенный сенатором, он редко бывал в заседаниях, и когда столица в 1732 г. была окончательно перенесена в Петербург, он остался в Москве.
Он проводил большую часть года в своём подмосковном поместье Архангельском (теперь принадлежит князьям Юсуповым); там он собрал великолепную библиотеку (около 7 тысяч томов) и старательно держался вдали от двора. Но Бирону во что бы то ни стало хотелось избавиться от этого предприимчивого и умного старика. Я рассказывал уже, что зять князя Дмитрия Михайловича, Константин Кантемир, выиграл процесс о своём наследстве. Антиоха Кантемира научили поднять дело вновь и принести жалобу императрице. Это было в 1737 г. — старого князя посадили в Шлиссельбургскую крепость, где он и умер в следующем году, в апреле. Его второй сын, Алексей, избежал ссылки благодаря своим связям с Салтыковыми; старший, Сергей, был сначала оставлен на своём посту в Берлине, затем послан губернатором в Казань, где был убит молнией 1-го июля 1738 г., вскоре после смерти отца. Князь Дмитрий Михайлович перенёс несчастье с твёрдостью, мужеством и тем достоинством, которое всю жизнь было его отличительной чертой. Его политические заблуждения и олигархические тенденции не могут умалить чувства уважения, которое внушает этот большой человек, гордый, независимый среди моря человеческой низости, так энергично стремившийся к достижению личной независимости, которой большая часть его современников, равных ему по положению и рождению, не знали цены, привыкнув пресмыкаться в рабстве, унаследованном ими от отцов и завещанном потомкам, которые пресмыкаются и по сию пору[62].
Мой прапрадед Сергей Петрович Долгоруков не играл никакой роли в описываемых событиях: по отношению к нему и его жене ограничились поэтому только ссылкой их в деревню.
Перед их отъездом из Москвы Анна Иоанновна велела призвать мою прапрабабку и стала упрекать её за принятие католицизма. (Императрица приняла её в фрейлинской комнате, смежной со своим кабинетом). Когда княгиня нагнулась, чтобы, согласно этикету, поцеловать государыне руку, та дала ей сильнейшую пощёчину, осыпала ругательствами и закончила аудиенцию словами: «Пошла вон, мерзавка!»
Аббат Жюбе, духовник моей прапрабабки, так же, как и её горничная, фанатичная католичка, были изгнаны из России.
Герцог де Лириа, поняв, что положение его опасно, выразил своему двору желание быть отозванным и уехал через полгода по восшествии Анны Иоанновны на престол.
Но несчастья семьи Долгоруковых не пришли ещё к концу. Как это часто бывает, счастливый случай был причиной ужасающей катастрофы.
Хитрый и ловкий барон Шафиров выхлопотал у Бирона разрешение своему зятю Сергею Долгорукову вернуться из ссылки (тот был сослан в деревню). Обсуждался даже вопрос об одном дипломатическом назначении для князя Сергея Григорьевича. Но Остерман, ненавидевший Шафирова и опасавшийся его возрастающего влияния, Ушаков[63] — враг Долгоруковых, боявшийся их мести, наконец, Волынский, быстро сделавшийся влиятельным лицом и боявшийся усиливающегося значения Шафирова, — все соединились, чтобы убедить Бирона, что нет ничего опаснее, как вернуть семью, причиной несчастий которой был он сам, Бирон; ему указали на неотложную необходимость покончить навсегда с Долгоруковыми. Начальник тайной канцелярии Ушаков обещал доставить ему для этого необходимый предлог.
После смерти отца и матери в Берёзове князь Иван стал главой семьи; поведение его не могло внушить уважения к нему ни близких, ни чужих. Несчастье поднимает сильную душу, очищает её, но оно совершенно разрушает волю слабого, дюжинного человека; оно принижает и развращает его ещё больше. Князь Иван пил, небрежно относился к жене; проводил дни в пьянстве с мелкими чиновниками, попами и купцами Берёзова. Кроткой Наталье Борисовне бывало очень тяжело ладить с золовками, надменными, капризными, требовательными. Младшие братья Ивана Алексеевича, глупые и грубые, не были способны оценить его жену, которой жизнь стала настоящей мукой. Душевно одинокая, среди семьи, которой она всем пожертвовала, терпящая постоянные мелкие обиды от золовок, заброшенная мужем, — она находила утешение только в своих крошечных детях; у неё было два мальчика Михаил и Дмитрий[64]; она сама их кормила, несмотря на слабое здоровье своё, так как нанять кормилицу правительство ей не разрешило.
В Берёзове княжна Екатерина Алексеевна опустилась; она вошла в связь с поручиком гарнизона, неким Овцыным, одним из собутыльников князя Ивана[65]. Среди последних появлялся иногда один подьячий из Тобольска, Осип Тишин, приезжавший в Берёзов по делам службы. Как-то раз, в пьяном виде, Тишин позволил себе по отношению к княжне какую-то непристойность. Овцын с товарищем своим Яковом Лихачёвым и ещё одним обывателем Берёзова, Кашперовым, избили Тишина. Тот поклялся отомстить.
Приблизительно в это же время Ушаков послал в Тобольск одного из своих родственников, капитана сибирского гарнизона, с тем, чтобы тот запутал ссыльных в какое-нибудь опасное дело. Капитан научил Тишина донести: 1) что князь Иван ему говорил об императрице в оскорбительных выражениях; 2) что Тишин видел у него картину, изображающую коронование имп. Петра II; 3) что у князя Николая (младшего брата) есть книга, напечатанная в Киеве, в которой описано обручение его сестры с императором; 4) что воевода Бобровский и майор Петров разрешали ссыльной семье принимать гостей, что князь Иван бывал у жителей города, кутил, роскошничал и хулил государыню; 5) что духовенство Берёзова бывало постоянно в гостях, обедало и ужинало в ссыльной семье.
Капитан, которого, если не ошибаюсь, тоже звали Ушаковым[66], получил этот донос, приехал лично в Берёзов в мае 1738 г., присланный будто бы правительством для того, чтобы внести всевозможные облегчения и улучшения в положении сосланных. Он каждый день бывал у Долгоруковых, обедал, гулял с ними по городу. Вскоре он уехал, и немедленно после его отъезда пришёл приказ, им самим посланный, разлучить князя Ивана с семьёй и посадить его в одиночное заключение; там приказано было кормить его настолько, чтобы он не умер с голоду. Княгиня Наталья Борисовна, с разрешения сжалившегося Петрова, ходила ночью проведать мужа сквозь решетчатое оконце и приносила ему пищу.
В сентябре, в тёмную, дождливую ночь к берегу Сосьвы причалила баржа. Из неё вышли солдаты. Тридцать один человек были арестованы в Берёзове; их повели к судну, заковали в кандалы и до зари увезли в Тобольск.
Арестованы были между другими: князь Иван, Бобровский, Петров, Овцын, Лихачёв, Кашперов; пять священников, Фёдор Петрович Кузнецов, духовник Ивана Долгорукова, Илья Прохоров и три брата Васильева; наконец, диакон Фёдор Какоулин. В Тобольске их повели на дознание, которое делал сам... приезжавший в Берёзов капитан Ушаков!
Обвинённые в сношениях с ссыльными, в том, что вели с ними дружбу, обедали с ними, они были приговорены: Лихачёв и Кашперов к кнуту и ссылке в Оренбург; Бобровский послан в Оренбург и разжалован в солдаты без права производства. Петров и Овцын сосланы на каторгу. У митрополита Сибирского Антония Стаховского хватило благородства и мужества вступиться за пятерых священников и диакона, но спасти их он не мог. Все были наказаны кнутом и сосланы на каторгу. Кроме того, им были вырваны ноздри.
Князя Ивана посадили в Тобольске в острог, где держали на цепи, прикованным к стене, в ножных и ручных кандалах. Чтобы измучить его, ему не давали спать. Доведённый до полного нервного расстройства, он стал бредить о своём прошлом и, ловко допрошенный, рассказал подробно о том, как составлено было ложное завещание Петра II. Для Бирона этого было более чем достаточно, чтобы отправить его на пытку и казнь.
62
Один из пострадавших был ещё князь Александр Андреевич Черкасский. В 1734 г. он был смоленским губернатором; пост, замещаемый в то время с большим выбором, так как, ввиду близости Смоленска к польской границе и постоянных сношений с ближайшими польскими провинциями, на губернаторе лежала не только административная, но и политическая ответственность. Такой большой барин, как Черкасский, независимый и очень богатый (у него было более 40 000 душ), не мог, разумеется, не тяготиться игом деспотизма, не мог не сравнивать своего положения с независимым положением польских магнатов и не чувствовать себя возмущённым и оскорблённым беззакониями бироновского режима. С другой стороны, его огромное состояние было слишком соблазнительно для придворных, умышленно вызывавших ссылки и конфискации, в надежде извлечь из них личную выгоду. В царствование Анны Иоанновны правительство проявляло невероятную жестокость при взимании недоимок с народа. Черкасский как губернатор должен был поступать, как того требовал общий режим, и делал это с явным отвращением. Он имел неосторожность говорить откровенно о дурном влиянии окружавших на императрицу, и раз сказал, что было бы, пожалуй, лучше, если бы в своё время выбрали маленького принца Голштинского и назначили регентшей цесаревну Елизавету. Этого было совершенно достаточно, чтобы Черкасский был обвинён в учинении заговора с целью возвести на престол принца Голштинского. При обыске у него нашли письма, полученные им из Польши от друзей; в этой переписке, чисто личной, интимного характера, откровенно обсуждалось печальное состояние России, говорилось об ужасе положения независимых и порядочных людей, вынужденных терпеть обиды и оскорбления от такого негодяя, как Бирон; Бирона в этих письмах не щадили. Несчастного Черкасского пытали в тайной канцелярии, конфисковали все его состояние и самого сослали в Сибирь. По восшествии на престол императрицы Елизаветы Петровны он был возвращён, произведён в генерал-поручики, назначен гофмаршалом, пожалован орденом Св. Александра Невского. Это были жалкие награды для человека его положения после перенесённых им потерь. Из состояния его ему вернули очень немногое: только те поместья, которые ещё не были подарены другим; за невозвращённые он получил самую ничтожную плату. Лишнее доказательство, что заговора не существовало: в противном случае награды были бы иные. Он умер в 1749 г. Князя Александра Андреевича Черкасского не следует смешивать с князем Александром Михайловичем Черкасским, способствовал восстановлению самодержавия в 1730 г. и впоследствии при Анне Иоанновне был кабинет-министром (см. ниже VIII глава). Оба они принадлежали к различным ветвям рода Черкасских.
63
Ушаков и князь Юсупов были назначены, чтобы произвести обыску Долгоруковых.
64
Дмитрий родился позже, уже после того, как князя Ивана разлучили с семьёй и увезли на казнь в Новгород.
65
Сплетня, не обоснованная ни одним сколько-нибудь достоверным свидетельством, и выросшая, по всем вероятиям, на том факте, что когда доносчик Тишин оскорбил княжну, имевшую несчастье понравиться ему, своими объяснениями, она пожаловалась князю Ивану, с которым был близок поручик Овцын. Овцын побил Тишина. Для последнего этого было достаточно, чтобы увидеть в Овцыне счастливого соперника. Овцын был очень образованный по своему времени человек. Разжалованный за дружбу с Долгоруковым в матросы, он участвовал в экспедиции Беринга, в 1741 г. Получил снова офицерский чин; в 1757 г. он уже командовал судами на Балтийском море. Ему принадлежит подробное описание Обской губы и Енисейского залива.
66
Фамилия его действительно была Ушаков.