Страница 59 из 98
— Да, да, — безучастно согласилась она, как будто только сейчас заметив мокрое, липнувшее к босым ногам платье.
— Давай я тебе помогу. Где тут у тебя другое платье? — деловито суетился князь Иван.
Он помог сестре переодеться, насухо вытер её промокшие холодные ноги, поправив постель, сказал:
— Ложись, Катюша, отдыхай, а я рядом сяду, побуду у тебя.
Княжна забралась на постель, села, привалившись к высокой спинке массивной деревянной кровати, подтянула согнутые в коленях ноги к груди и обхватила их руками. Она плохо понимала, что говорил брат. А он говорил всё о том, что ждёт её впереди, если она станет супругой молодого государя. Она по-прежнему слушала и не слышала, но вот что-то в его словах заставило её насторожиться. Она открыла глаза, посмотрела на брата. Он сидел в глубоком кресле, пододвинув его к самой постели. Его красивое лицо было едва освещено, отчего казалось ещё более красивым и незнакомым. Княжна впервые за весь вечер внимательно взглянула на него, пытаясь припомнить то, о чём он только что говорил.
— Корона, сестрица, это не шляпа и не колпак — её так просто сам на себя не наденешь.
Она всё ещё не уловила нить предыдущего разговора и вопросительно смотрела на него.
— Ты лишь представь себе, сестрица, как будет раздосадована Лизка, когда ты станешь государыней.
— Лизка? Какая Лизка? — недоумённо переспросила княжна.
— Да одна у нас Лизка и есть, зазнайка непутёвая. Воображает себя первой красавицей, а тебе-то она и в подмётки не годится.
— Это ты о цесаревне? — оживилась княжна.
— А то о ком же? О ней, конечно. Нет, ты только представь себе, — возбуждённо продолжал князь Иван, вставая с кресла, быстро шагая по комнате и потирая руки. — Представь, — повторил он, — ты, княжна Долгорукая, станешь её государыней! А, каково?
— Представляю, — слабо улыбнулась княжна.
— Вот то-то! Мы, Долгорукие, имеем более прав, чем эта незаконнорождённая цесаревна, — не без злорадства проговорил князь Иван.
— Как это? — оживляясь, проявила интерес к разговору Катерина.
— Да так. Родилась-то она тогда, когда батюшка её, государь Пётр Алексеевич, был ещё не венчан с её матушкой.
— Верно? — всё более и более оживляясь, спросила княжна.
Казалось, что высказанная братом мысль о том, что, став государыней, она сполна рассчитается с цесаревной Елизаветой за её высокомерие, воскресила Катерину.
После ухода брата она ещё долго сидела, обхватив колени руками и склонив к ним голову.
Его слова, его убеждённость, его спокойствие поколебали её непримиримость, посеяли в душе смятение, она растерялась. Что ей делать? Упорствовать ли в своей любви к жениху, в своём желании поступить по-своему, другими словами, по своей любви, или, вняв доводам брата, подчиниться строгому приказу отца? Но тут её размышления прервались. Подчиниться чему? Ведь от государя ещё не было и намёка на какое-то особое к ней расположение. Из слов отца княжна поняла одно: это особое к ней расположение она, княжна Катерина Долгорукая, обязана создать сама. При мысли, что она, уже взрослая девушка, должна добиться любви царя-ребёнка, ей стало смешно, она даже улыбнулась сама себе, представляя, как она станет этого добиваться, но воспоминание о любимом человеке, которого ей предстояло оставить, вновь нагнало на неё грусть. Так, перемежая грустные мысли с какими-то неясными надеждами, она уснула. Сон её был короток и тревожен. Ей мерещилось, что она бежит туда, где ждёт её любимый, то кто-то неведомый останавливает её и, наклонив её голову, с силой пытается надеть на неё тесный металлический обруч. В страхе она просыпалась, ощупывала руками горячую голову и вновь забывалась в тревожном сне, полном неясных призраков, смутных желаний, сквозь которые всё отчётливее и отчётливее проступало только одно слово — КОРОНА.
Выйдя утром к столу, княжна Катерина была спокойна, тщательно причёсана и одета, как всегда.
И лишь необычайная бледность её лица выдавала в ней пережитое волнение. Ласково и покорно поздоровавшись с матерью и отцом, она села за стол подле князя Ивана, который, встав со своего места, ждал, пока сестра усядется рядом. Обеспокоенность князя Ивана мигом прошла, как только он увидел улыбку на бледном лице сестры.
За завтраком говорил лишь князь Алексей Григорьевич. Прасковья Юрьевна вступала в разговор только тогда, когда он обращался к ней с вопросами, большей частью касавшимися хозяйственных распоряжений.
— Батюшка, — неожиданно прозвучал чуть охрипший голос княжны Катерины, — дозвольте мне вместе с братцем уехать.
— Это куда ж князь Иван изволит отбыть? — настороженно спросил старый князь.
— Нужда мне ехать до государя. Надо бы в царском лагере охотников побывать.
— Это какая ж такая нужда вдруг приспела?— спросил Алексей Григорьевич, подозрительно оглядывая сына.
— Да испанский посол де Лириа одолел совсем. Требуется ему государь, и всё тут. Хочет знать, когда его величество пожалует в Москву, не то грозится совсем уехать.
— А, этот, — успокоенно ответил Алексей Григорьевич. — Ну ничего, ничего, никуда не денется.
— Ну так можно мне с братцем в царский лагерь ехать? — вновь попросила княжна Катерина, пристально глядя на отца.
— Отчего ж нельзя? Можно, можно, поезжай, княжна, прогуляйся малость, а то всё дома да дома, — ответил старый князь. — Вон и лицо совсем побледнело, — добавил он, почти ласково взглядывая на дочь.
Брат и сестра вышли.
— Правильная у нас девка Катерина, — сказал жене князь Алексей.
— Жаль её, сердешную, — отозвалась Прасковья Юрьевна на слова мужа. — Вон бледненькая какая, небось проплакала всю ночь над своей судьбой.
— Нашла об чём плакать! Да любая другая девка на её-то месте рада-радёшенька была. Да и наша Катька своего не упустит, не тот характер, чтоб от такого отказываться. Это Ваньке у нас ничего, кроме баб, не надобно. А она нет! Она вся в меня!
Прасковья Юрьевна молчала.
Глава 5
Поросшая травой лесная дорога с глубокими колеями от многочисленных телег вывела княжескую коляску на обширную поляну, с трёх сторон окружённую тёмным лесом, казавшимся непроходимым. Коляска остановилась возле длинного сооружения из неокоренных стволов тоненьких осин и берёз, вместо крыши была натянута потемневшая от дождей парусина. Из глубины этого сооружения доносились громкие мужские голоса. Как только коляска, в которой ехали князь Иван и его сестра, остановилась возле этого строения, как выяснилось потом, конюшни, появились несколько конюхов. Узнав князя Ивана, они приветствовали его громкими радостными возгласами. Сойдя на землю, князь Иван дружески поздоровался с встречающими, помог сестре выйти из коляски. Появление молодой, нарядно одетой княжны вызвало некоторое замешательство. Кто-то с любопытством разглядывал красивую девушку, а те, кто узнали княжну, низко ей поклонились.
Ступив на землю, княжна Катерина с удовольствием сделала несколько шагов, разминая затёкшие от долгого сидения ноги. Служители „бросились выпрягать лошадей, беспрестанно рассказывая о всех новостях жизни в лагере. Как и ожидал князь Иван, государь со всей свитой, собаками, псарями, лошадьми с раннего утра был на охоте. На вопрос князя: «Когда обещал вернуться?» — ответили, что обычно вся охота возвращается к вечеру.
— Государь и ночь бы охотился, — сказал пожилой низенький конюх, — да собакам отдых требуется. — Он улыбнулся.
— А сам-то государь может и сутки в поле быть без еды? — засмеялся князь Иван.
— Он-то? Он может! — утвердительно кивнул головой пожилой конюх.
Княжна Катерина, оглядываясь кругом, пошла к дальнему краю поляны, где стоявшие плотным кольцом телеги привлекли её внимание. Подойдя ближе, она увидела и людей, суетящихся возле телег. Остановившись, княжна с любопытством наблюдала за происходящим. На телегах были разложены разные товары: от деревянных больших и маленьких кадушек до женских украшений, сделанных довольно искусно из кожи, бисера, кружев. Возле товара сновали мужики и бабы, торгуясь, споря, примеряя. Как позже узнала княжна, такой базар всегда сопровождал государеву охоту. Вернее, государев лагерь привлекал к себе торговцев из ближних и дальних деревень, а те в свою очередь манили покупателей. Оживлённый торг стихал лишь к вечеру, когда царская охота возвращалась в лагерь, поскольку торговцам было известно, что государь не терпел торговой суеты рядом со своей охотой.