Долгорукова

   — Боже, Боже, — захлёбываясь в слезах, говорила Катя, обнимая Александра, — второй раз за год... Что же это, Сашенька, как они могут, почему им дают? В Государя, среди бела дня, на глазах у всех... Где же их полиция?

   — Успокойся, дитя моё, всё ведь обошлось. Господь охраняет меня. Он знает, что мне надо долго жить, чтобы дожить до венчания с моей любимой. И пока это не случится, я заговорён, я бессмертен, ты — моя кольчуга, мой талисман. Только будь со мной, и всё будет хорошо...

Александр стоял около постели, в которой лежала больная Мария Александровна.

   — Я молилась все дни, я благодарила Его, что второй раз отвёл руку убийцы, но, Александр, Александр, зачем ты подставляешь себя? Зачем ты поехал? Я же умоляла, и все говорили: не надо, не надо, эти поляки... от них можно ждать чего угодно, но ты перестал меня слушать.

   — Мари, дорогая моя, ты преувеличиваешь. Нигилисты и здесь пытались. Что ж мне прятаться от неведомо кого? От судьбы не спрячешься.

   — Это не судьба, Саша. Твои участившиеся прогулки, твоя поездка в Париж... Я не знаю, что или кто побуждает тебя идти против здравого смысла и моей обеспокоенности...

   — Никто меня не побуждает, Мари. С чего ты взяла?

   — Я вижу, Александр, я чувствую. Ты переменился последний год.

   — Что ты, Мари, разве я к тебе!..

   — Нет, нет, ты внимателен, даже больше, чем раньше. Ты чаще стал приходить ко мне, но... но в этом, наверное, и дело: ты словно чувствуешь вину передо мной и хочешь её загладить.

   — Но я в самом деле её чувствую. Я гуляю, езжу везде, а ты здесь, одна, в постели...

   — Саша... Сколько лет мы знаем друг друга? Неужели ты думаешь, что я не изучила тебя за эти годы, чтобы не отличить чувство от долга? Ты волен, Саша, в своей свободе, ты не виноват, что я не могу больше сопровождать тебя везде, не могу уже соответствовать твоим желаниям, говорю ещё раз — ты волен в своих поступках, если... если они не опасны для тебя и твоих близких. Допустим, я уже не так дорога тебе, как раньше...

   — Мари!..

   — Но есть дети. А ты ведёшь себя, как будто у тебя нет ответственности ни перед кем, кроме своих желаний.

   — Но это же не так, Мари.

   — Не так?

   — Нет.

   — И у тебя ничего не случилось?

   — Что ты имеешь в виду?

   — Не появился какой-то новый интерес, отдаляющий тебя от семьи, трона?

   — С чего ты взяла это, дорогая?

   — Ты не ответил.

   — Нет. Конечно, нет.

Она вздохнула и откинулась на подушках.

   — Ладно. Иди, Саша, я устала. Я буду молиться за тебя.

   — Мари, дорогая моя, я понимаю, что эти два покушения напугали тебя, и только этим можно объяснить твою положительно чрезмерную подозрительность...

   — А ты уверен, что покушений было только два? И что-то, ещё одно, не достигло цели?..

   — Тебе нравится? — спросил Александр у Кати. Она погладила спинку нового кресла, оглядела комнату, где всё было новым и нарядным.

   — Да, очень. Как же не нравится. И мне под цвет волос подходит, правда?

   — Правда, — засмеялся Александр. — А не подходило бы — перебили. Я обожаю твои волосы, — он зарыл в них лицо. — Когда я гляжу через них, мир кажется солнечным, даже если на улице пасмурно. — Он огляделся, посмотрел наверх. — А твои родные там? — Она кивнула. — А вход один, общий?

   — Нет, два, как ты хотел. От меня есть второй, во двор, прямо к каретному сараю.

   — Замечательно. Ты выходишь со своей половины, через свой вход, к своему экипажу и едешь...

   — К своему любимому, — подхватила Катя.

   — И я не буду больше волноваться, что кто-то тебя видит по дороге.

   — Если бы ещё я не волновалась, что кто-то опять...

   — Ах, ты об этом... Не беспокойся, я забыл сказать тебе, я был у гадалки.

   — У гадалки?

   — Сказывают, она верно угадывает будущее.

   — И что она предсказала тебе?

   — Забавно. Что линия моей жизни прервётся искусственно.

   — Ах, вот видишь...

   — Но не скоро, с седьмой попытки пресечь её.

   — Но, значит, я правильно волнуюсь.

   — Но она не сказала, когда это случится. Может, мне тогда сто лет будет. И я тебе так надоем...

   — Саша, почему ты имеешь привычку шутить над всем серьёзным?

   — Потому, что это единственный способ не впасть в меланхолию. Меня с детства воспитывали в мысли о серьёзности того, что мне предстоит в этой жизни.

   — Но разве не так?

   — А по-настоящему серьёзное в ней только одно, — он засмеялся и обнял её.

По набережной медленно шли два человека. Со спины не было видно ни лиц их, ни возраста. Один был в сюртуке, второй — в генеральском мундире. За ними медленно охала карета.

Я предложил вам пройтись, генерал, не только потому, что после обеда моцион крайне полезен, особенно в нашем возрасте и при нашей комплекции... Но и потому, что лишние уши тут весьма опасны.

   — Но ведь ваш кучер небось по вашему же ведомству служит?

   — Ну и что с того? Доносить — их обязанность. Так что не сочтите за труд. Вы слышали о парижских приключениях нашего дорогого императора?

   — Вы покушение имеете в виду?

   — Нет. Во всяком случае, не то.

   — Помилуйте, а разве было ещё одно покушение?

   — В каком-то смысле. На его семейный покой. На его репутацию. Это не мои слова — императрицы.

   — Даже так... Значит, и она знает про этот... эпизод?

   — Да уж кто про него не знает. Только, боюсь, это не эпизод. К эпизодам мы привыкли. Это молодит, должно быть, разгоняет кровь, как говорит мой доктор. На здоровье. Даже Её величество относилась к этим шалостям снисходительно. Как она их называла?.. А, вот: государевы умиления. Недурно, согласитесь.

   — Так, может, и это — очередное умиление?

   — Не похоже. Отправиться в Париж, хотя все были против, нарваться после одного покушения на второе...

   — А разве не Всемирная выставка была поводом? Чтобы промести переговоры с Наполеоном III?

   — Мне тоже сначала так казалось. Но когда выяснилось, что переговоры велись не только с ним и не только днём, то всё стало понятно. Как всегда всё оказалось предельно просто. Шерше ля фам.

   — Может, это просто совпадение?

   — Может. Но тогда и то, что они встречаются в Зимнем, в кабинете покойного императора Николая Александровича, тоже следует числить по разряду совпадений?

   — Не может быть! Граф, вы уверены в этом?

   — Естественно, я не присутствовал при этом, но, судя по донесениям... Кто же ей ключ дал?

   — Господи прости... Но ведь этажом выше императрица. Неровен час...

   — Вот именно. Поэтому я и полагаю, что мы, как истинные слуги Его величества, радетели его высших интересов, равно как и общественной морали... должны предпринять какие-то шаги, чтобы уберечь нашего императора от дурного влияния. От, безусловно, дурного влияния.

   — Но как, граф? Как? Я не только не решусь заикнуться об этом Государю, но даже в мыслях...

   — Помилуйте, генерал, кто говорит об этом. Да он бы и не послушал никого. Похоже, эта особа имеет на него необъяснимое влияние.

   — Что ж, батенька, тут необъяснимого? Ему сорок девять, ей девятнадцать, вот и все объяснения. Да ещё и красива, чертовка, ничего не скажешь. А коль ещё и императрица, как сказывают, всерьёз занемогла... Я бы, знаете, тоже голову потерял.