Страница 6 из 7
А тем временем «Даймлер» выезжает на грунтовую дорогу, следующую вдоль реки. Той самой роковой и священной реки, рядом с которой почти три тысячи лет произрастала западная цивилизация. Эммануэль тщетно пытается увидеть воду, парапеты слишком высоки, но ее удивляет ее узость. Вдоль дороги растут огромные платаны. Почти все мосты украшены статуями ангелов, воинами, орлами и снисходительными львами. Внезапно автомобиль покидает берег реки и выезжает на извилистую дорогу, по бокам которой стоят высокие и черные палаццо.
Эммануэль, повернувшись, видит, что синий «Гольф» заблокирован между двумя грузовиками. Водитель тщетно пытается следовать за «Даймлером». «Значит, это тут», – говорит себе Эммануэль. Автомобиль выезжает на широкую аллею, покрытую гравием, которая ведет к саду, увитому плющом, затем минует небольшой крытый сарай и торжественную мраморную лестницу, почерневшую от мха.
«Посмотрим, предложат ли мне пройти через заднюю дверь», – думает Эммануэль. Но «Даймлер» катится в глубину сада и останавливается перед решеткой, блокирующей ворота в высокой стене. Итальянский «Шварценеггер» проворно выскакивает из автомобиля, поворачивает большой ключ в замке ворот, открывает их и вновь занимает свое место.
«Даймлер» снова трогается. И они вновь едут вдоль реки, выезжают на мост. Быстро проехав по нему, автомобиль поднимается на холм, окруженный крепостными стенами, из-за которых виднеются вершины сосен, дубов и кипарисов.
– Вот так, – говорит Сильвана. – Пусть папарацци отрабатывают свои гонорары! Завтра их будет по меньшей мере десяток перед палаццо Гуалтьери, они будут ждать вашего выхода.
«Даймлер» еще немного едет по аллее, огибает мраморную арку и минует решетку. Еще одна аллея. Другие ворота. Наконец автомобиль останавливается.
– Мы прибыли.
Испытывая легкую тошноту, – все это действительно походит на оперетту, – Эммануэль выходит из автомобиля. И она остолбенело застывает на месте: перед воротами, куря одну из своих небольших золотистых сигар, которые она так любит, одетая в провокационный черный шерстяной костюм от Гандини, в плетеных сандалиях на высоком каблуке, ее поджидает улыбающаяся Мервея.
III
И вот они уже в большой комнате с высокими потолками, углы которой украшены декоративными орнаментами – символами времен года. Пространство освещают четыре канделябра, размещенных попарно на сундуках строгой фактуры. В их слабом свете Эммануэль различает аллегорические фигуры, переплетающиеся в объятиях. У них тяжелые формы, они выставляют вперед свои полновесные груди, огромные бедра и полные нежности лица. Ленты и ремни, фрукты и цветочные гирлянды маскируют их половые органы и похотливые действия, которые нетрудно идентифицировать по жестам их рук, по положениям тел.
Мервея в полной тишине подает ей коктейль, который она долго готовила, вливая в графин жидкости различных цветов.
– Пейте.
– Я не хочу.
Но все же Эммануэль подносит к губам бокал, протянутый американкой. Свежий аромат приятен, она делает глоток.
– Вкусно, – отмечает она.
– Тогда, может быть, достаточно дуться?
Мервея садится в кресло, прямо перед ней, скрестив ноги. Юбка ее костюма при этом высоко задирается. Эммануэль без труда представляет себе, что Мервея не носит под юбкой ничего, но она слишком зла, и к тому же она не испытывает ни малейшего желания.
– И за сколько вы продали меня на этот раз?
Прежде чем ответить, Мервея делает два глотка коктейля.
– Вам нет цены. Кроме того, я не знала, что именно вы окажетесь выбранной кандидаткой.
– Кандидаткой на что?
– На операцию «Танцовщицы». Я это поняла лишь сегодня утром, увидев вашу фотографию в прессе. Я была очень удивлена.
– Я тоже!
Мервея проводит рукой по своим длинным волосам, поправляя их на висках. Потом ее губы растягиваются в улыбке, словно она вспомнила что-то смешное. Потом она начинает смеяться, но это невеселый смех, и он звучит так громко, что Эммануэль невольно присоединяется к нему. Она просто давится от смеха, в то время как ее глаза наполняются слезами. Она потрясена этими судорожными приступами смеха, разрывающими ее слова:
– Невозможно… Как они могли… Это слишком смешно…
А потом Эммануэль заливается слезами.
– Нет… Стоп. Достаточно… Мне плохо.
Ее жалоба тонет в волне сомнений и боли.
Юбка Мервеи по-прежнему приподнята, она обнажает красивые ноги янтарного оттенка, которые она мастерски скрещивает. Подозрения Эммануэль подтверждаются: под одеждой показывается обнаженное тело. Забыв тоску и острое чувство одиночества, Эммануэль замечает тонкую золотую цепочку на шее Мервеи, она тянется вниз и тонет в глубине вульвы.
– Как это прекрасно! – восклицает она.
Она представляет, что на конце цепочки висит небольшой фаллос или другой предмет подобного рода, что дает женщине ощущение того, что ею обладают постоянно. Ариана рассказывала ей о подобных штучках. Гейши носили такие в течение всего дня, чтобы в ночное время быть в состоянии полного возбуждения, чтобы полнее раскрыть свою сексуальность. Правда это или нет, но эта история очаровала Эммануэль.
– Дайте мне взглянуть.
– Там нет ничего особенного.
Мервея поднимается и сбрасывает одежду. Полностью обнаженная, она медленно поворачивается вокруг себя. Эммануэль видит, что цепочка выходит из ее промежности, а потом идет вдоль спины до шеи и там крепится к рубиновой клипсе. Мервея завершает поворот, а затем подбирает свой пиджак и юбку с пола.
– Подождите! – просит Эммануэль.
Она прекрасно знает, что они не будут заниматься любовью – по крайней мере, не сейчас. Но она хочет созерцать это агрессивное и отдаленное тело, и в особенности – набухший половой орган, в глубине которого теряется золотая цепочка.
Мервея садится, бросая костюм на табурет, стоящий рядом. Она берет свой бокал.
– Для чего это?
– Я никогда не хочу быть полностью обнаженной. Но эта драгоценность имеет совсем другую функцию.
– Какую же? Своего рода власяница?
– Ни в коем случае. Тут нет ничего мистического!
– Тогда для чего же это?
Эммануэль в большей степени нетерпелива, чем любопытна. Мервея с ее презрительными нотками раздражает ее.
«Вот уже третий раз, как мы одни, – думает Эммануэль. – И мы никогда не занимались любовью. Непостижимо».
– Смотрите!
Мервея потягивается на своем месте, упирается пятками в пол и раздвигает ноги. Ее пальцы проникают в гриву ее полового органа, приоткрывая алые губы, внутрь которых уходит цепочка. Эммануэль встает на колени между ее бедер и заинтригованно наблюдает. Острыми ногтями американка ищет центр тонкого золотого замка цепочки, раскрывает его, разделяет цепочку надвое и тянет ее из розовой пещеры, проводя по увеличившемуся в размерах клитору.
– Это очень красиво, – говорит Эммануэль, склоняя голову.
Достаточно одного жеста… Запустить свой язык в эту ароматную пещеру. Но она хочет, чтобы ее об этом попросили. Чтобы это была мольба, а не приказ. Если Мервея скажет ей прямо: «Поласкай меня», она поднимется и отвесит ей пощечину. Но если, о чудо любви, она услышит шепот и нежную просьбу: «Я прошу тебя… Я прошу…», то она окунется губами в этот рыжий куст и станет пожирать его, словно плод. Но Мервея отстраненно объясняет:
– Когда мужчины входят в меня, мне достаточно выгнуться так, чтобы две части цепочки тесно обхватили член. Так я чувствую, как он набухает во мне до невероятных размеров. Стягивание цепочки предотвращает эякуляцию, и я могу держать его в себе до тех пор, пока мне этого будет хотеться. Вы должны попробовать…
– Но не делаете ли вы этим слишком больно мужчинам?
– О да! Член становится огромным, он словно готов лопнуть. И их лица! Сначала они испытывают боль, но потом побеждает сладострастие. Они стремятся кончить, потому что каждая лишняя секунда делает их боль еще более интенсивной. Им хочется извергнуть из себя свой мерзкий сок. Их лоб покрывается потом, глаза округляются, они умоляют меня, они проклинают меня. И это – настоящее наслаждение, моя дорогая.