Страница 20 из 26
К Великому Князю Владимиру Красное Солнышко скачут гонцы: «Княже, половцы в Лубнах». Великий Князь Владимир Красное Солнышко созывает конгресс и сенат. Конгресс и сенат рассматривают кредиты. Частная инициатива ску п ает мечи и отправляет их половцам. В конгрессе и сенате республиканцы и демократы сводят старые счеты и выискивают половецкую пятую коло н ну. Потом назначается согласительная комиссия, которая ничего согласовать не успевает, ибо половцы успевают посадить ее всю на кол.
Этот пример несколько примитивен, но он точен. Нация, находящаяся в состоянии военной опасности, не может позволить себе роскоши парламентарной волокиты. Военная же опасность существует в мире со времен Адама и Евы до времен Сталина и Трюгве Ли. Нации, которых природа поставила вне этой опасности, могут забавляться согласительными комиссиями. Для России согласительные комиссии были бы самоубийством.
Приблизительно таким же самоубийством были бы согласительные комиссии и во внутренней жизни тех наций, которых судьба не наделила достаточным количеством жировых отложений. Североамериканские профессиональные союзы настроены антисоциалистически. Они не собираются грабить «буржуазию» ни сегодня, ни даже послезавтра: автомобилей и при буржуазии хватает на всех. Но в республиканской Франции даже и хлеба хватает не на всех. И ни один слой общества не желает принести жертвы «нации». Период, предшествовавший Второй мировой войне, и период, предшествующий Третьей — дают совершенно наглядное подтверждение одному из политических утверждений Карла Маркса — «если классовая борьба не находит разумного исхода — нация гибнет». Эта гибель не совершается, разумеется, в течение двадцати четырех часов — но она все-таки совершается. Америка и Англия, защищенные проливами и океанами, могут «смотреть и ждать» — Франция потерпела разгром в 1871 году, была спасена Россией в 1914 году, и потерпела разгром в 1940. Страна, которая была д о лгое время вершительницей судеб Европы, по крайней мере Западн о й Ев р опы , сейчас существует только за счет поддержки извне — и военной и фина н совой. Отн и мите эту поддержку — и что станет с Францией и внутри и извне?
И если для войны нация нуждается не в парламе н те, а в полководце или в вожде, то и для мира нация нуждается в судье, в суперарбитре над всякими внутренними трениями, спорами и столкновениями. Утверждение, что мир стремится к парламентарной демократии, если и верно фактически, то только в том отношении, что «стремиться» каждый может к чему ему угодно. Но идти — мир идет ОТ парламентарной демократии. И потеряв верховного арбитра в лице монархии — заме няет этот арбитраж диктатурой. Р о ссия, Польша, Герман и я, Венгрия, Испания, Италия, Франция этот путь проходят или прошли. Китай богдыханов п ережил диктатур у Чан-Кай-Шека, которая сменяется диктатурой Мао-Тзе. Только мелкие страны Европы , кое-как балансирующие между решающими силами современности, или внеевропейские страны, отделенные от этих сил океанами кое-как держатся за то, что можно было бы назвать «местным самоуправлением». Местному самоуправлению торопиться некуда, никаких принципиальных проблем жизнь перед ним не ставит, никакой опасности над ним не висит, все социальные противоречия смягчаются и «жизненными пространствами, и жировыми отложениями САСШ, Австралии, Канады или Новой Зеландии. Земной рай, говорят, находится на Гавайских остр о вах. Было бы нелепо предлагать русской зиме соответствующее гавайскому климату о б мундирование.
Мы можем установить такой твердый факт: русский народ, живший и живущий в неизмеримо более тяжелых условиях, чем какой бы то ни было иной культурный народ истории человечества, создал наиболее мощную в этой истории государственность. Во времена татарских орд Россия воевала по существу против всей Азии — и разбила ее. Во времена Наполеона Россия воевала по существу против всей Европы и разбила ее. Теп е рь — в трагически искалеченных условиях, опирающаяся на ту же Россию, коммунистическая пар т ия рискует бросить свой вызо в по существу всему остальному человечеству, правда уже почти без всяких шансов на успех, но все-таки рис к ует. Если бы не эти трагически искалеченные условия, то ест ь е сли бы не февраль 1917 г. с его логическим продолжением в октябре, то Россия имела бы больше трехсот м ил лионов населения, имела бы приблизительно равную а мериканской промышле н ность, имела бы культуру и государственность, неизмеримо превышающую американские, и была бы «гегемоном» не только Европы. И все это было бы создано на базе заболоченного окско-волжского суглинка, отрезанного от всех мировых путей. Это могло быть достигнуто потому и только потому, что ру с ский: народ выработал тип монархической власти, который является наиболее близким во всей человеческой истории при б лижением к идеальному типу монархии вообще. Русскую монархию нужно рассматривать, как классическую м о нархию мировой истории , а остальные монархии это й истории, как отклонение от классического типа, как недоразвитые, неполноценные формы монархии.
Класс и ческая русская историография действовала как раз наоборот. Неполноценный тип европейской монархии русская историография рассматривала в качестве классического случая, а русскую монархию только как отклонение от классической нормы, должной нормы, прогрессивной нормы, нормы «передовых народов человечества». Классические русские историки рассматривали всю историю России с иностранной точки зрения, и 1917 год, с его профессором П. Н. Милюковым, явил собою классическое доказательство того, что средний профессор понимал русскую историю хуже среднего крестьянина. Знал ее, ко н ечно, лучше, но не понимал по существ у ничего.
Наши классические историки жили на духовный чужой счет и никак не могли себе представить, что кто-то в России мог жить на свой собственный. Занимаясь систематическими кражами чужих идей, они не могли допустить , существования русской собственной идеи. И когда во з никал вопрос о п р оисхождении русской монархии, то наши скитальцы по чужим парадным и непарадным подъездам уже совершенно автоматически ставили перед собой: откуда была спе р та русская идея монархии? Ответ — тоже автоматически, — возникал сам по себе: из Византии. Византия для эпохи первых веков нашей истории была самым парадным подъездом в мире.
Прежде всего: маленькая фактическая параллель. Итак, в Византии из ста девяти царствовавших императоров семьдесят четыре взошли на престол путем цареубийства. Это, по-видимому, не смущало никого. В России XIV века князь Дмитрий Шемяка пробовал действовать по византийскому типу и свергнуть великого князя Василия Васильевича — и потерпел полный провал. Церков ь предала Шемяку проклятию, боярство от него отшатнулось, масса за ним не пошла: византийские методы оказались нерентабельными. Нечто в этом роде произошло и с Борисом Годуновым. Династия Грозного исчезла, и Борис Годунов оказался ее ближайшим родственником. Законность его и з брания на царство не подлежит никакому сомнению, как и его выдающиеся государственные способности. Он отказывался от престола, как в 1613 году отказалась мать юного Михаила Феодоровича, как в 1825 году отказывались Великие Князья Константин и Николай Павловичи. А. С. Пушкин считал поведение Бориса Годунова лицемерием:
«Борис еще поморщится немножко,
Как пьяница пред чаркою вина».
Но ведь Борис Годунов не был единственным, который от ка зывался. В Византии, вероятно, не «морщился» никто. В Европе тоже. В Европе королевские прерогативы понимались по тем временам весьма просто: omnia impunem facere, hic est regnem esse — «все делать безнаказанно, вот что значит быть королем…»
С Борисом Годуновым все, в сущности, было в порядке, кроме одного: тени Царевича Дмитрия. И московская олигархия во главе с князем Василием Шуйским нащупала самый слабый, — единственный слабый пункт царствования Году н ова: она создала легенду о Борисе Годунове, как об убийце за к онного наследника престола. И тень Царевича Дмитрия стала бродить по стране: