Страница 3 из 11
В детстве и юности все фантазеры и выдумщики. В детстве и юности мы не могли и представить, какая жизнь на самом деле, потому что её суть открывается, когда фрагмент за фрагментом она соберется мозаичным полотном. И человек, внезапно обнаруживший, что жизнь прожита или почти прожита, удивляется совсем по-детски: «Как же так, ещё и не начинал жить…»
Идут, идут по дорогам судьбы поколение за поколением, у которых время утекло сквозь пальцы, просыпалось, как песок, растаяло, словно лед, улетучилось облачком пара… Кого винить? Кто возместит ущерб? И где отыскать всё то, что могло быть, но не сделано, не прочувствовано, не прожито? Этого просто нет, не было и уже не будет никогда…
Не то чтобы нас об этом не предупреждали, но кто же в детстве слушает, а главное понимает умудренных жизнью людей, что игра со временем опаснее «русской рулетки». Детям время неведомо… Но как же весело, озорно и счастливо они умудряются без него жить!
У нашего детства были свои измерения, на всё были свои резоны, и для каждого случая находился свой счет, который именовался считалкой:
Едва маленький пальчик начинал своё движение, поочередно указывая на сбившуюся в кружок ребятню, как сердце начинало бешено колотиться, язык прилипал к нёбу, перехватывая дыхание…
Без лишних слов мы понимали серьезность происходящего, без объяснений усваивали непостижимую тайну начинавшейся игры. Даже самый пытливый, замучивший окружавших непрекращавшимся «почему?», не задавался вопросом о странном порядке и наличии в считалке неясных, пугающих, недетских слов, которые следует постигать нутром, а не умом…
Наше детство словно вечное человеческое повторение легенды о «потерянном рае». Когда ты живёшь в нём, никогда не поймешь, насколько он великолепен. Когда ты его неизбежно потеряешь, ни за что в него не вернешься…
Затерявшееся эхо…
В детстве считалось большой удачей случайно войти в пустую комнату, а еще лучше в зал, и закричать так, чтобы услышать собственное эхо…
Такая возможность обнаруживалась, когда родители затевали в квартире ремонт, для чего всё содержимое, включая шкафы, тумбочки, стулья и кровати временно перемещались из одной комнаты в другую.
Ремонт в доме оборачивался для детей самым настоящим праздником, карнавалом, переворачивающим с ног на голову привычную жизнь. В квартире пахло не только побелкой и краской: в ней царил первозданный хаос, отчего жизнь становилась богаче впечатлениями и ощущениями. Вся детская натура ощущала текущий по венам «переменный ток» прежде неизменного бытия…
Составленные друг на друга тумбочки, табуретки и коробки с запечатанной одеждой и посудой нависали над тобой загадочными пирамидами, манящими забраться на них под высокие потолки четырехэтажной хрущовки. На ночь проходы заполнялись раскладушками и матрасами, ночёвки на которых именовали «расположиться табором». Иногда за хорошее поведение и посильное участие в ремонте родители баловали конфетами, лимонадом и большими брикетами мороженого.
В добавок к приятной смене обстановки дозволялось день-деньской гулять во дворе, не обедать на кухне, за столом, а забирать приготовленный и упакованный «сухой паёк» на улицу, где его уже с нетерпением ожидали твои проголодавшиеся товарищи.
Как стремительно опустошалась служившая скатертью-самобранкой газета с разложенной варёной картохой вперемешку с жареной докторской колбасой, нарезанными кружочками солеными огурцами и колечками лука.
Какой восхитительно вкусной казалась эта незамысловатая снедь, как при одном её виде менялись чумазые лица, с поспешной радостью отправлявшие в рот кусочек за кусочком!
Потом, умиротворенные и размякшие от еды, вальяжно разваливаясь на протянувшихся возле дома трубах центрального отопления, заправски рассуждали о тонкостях приготовления колбасы: «чайную» следует непременно отваривать, «докторскую» жарить, а «молочную» подавать на бутербродах. Особенные знатоки поясняли, к какому сорту подходит горчица, к какому хрен и почему на бутерброде между хлебом и колбасой обязательно должен быть толстый слой сливочного масла…
Разговоры плавно перетекали от еды и ближайших забав к фантазиям о недалёком и далёком будущем, о планах невероятных приключений и побед, о том, как дети вырастут и какими станут взрослыми… Дворовые перекусы разрастались в философские пиры, где каждый перед лицом своих сотрапезников мог заявить вселенной и судьбе всё, что захочет, огласить то сокровенное, что только собирается произрасти из разнеженного в сердце зёрнышка души…
Это были по-настоящему царские обеды, и меня поражало не только изобилие, но и неимоверный объём блюда, которого хватало на всех. Как мне было понять, что мама прекрасно знала о необходимости разделить еду на пятерых, а то и восьмерых друзей, и поэтому сразу готовила на весь двор…
Ещё одним немаловажным приятным дополнением к затеянному родителями ремонту была возможность беспрепятственно шастать по соседям.
Мир чужого дома, с населявшими его незнакомыми запахами и звуками, с непривычной обстановкой и бросавшимися в глаза иными цветами и формами, манил своей неизведанностью и был сопоставим разве что с походом в кино.
В те времена соседи были больше, чем люди проживающие на одной площадке, этажом выше или ниже. Обитатели подъезда, а то и всего дома, были кем-то наподобие дальней родни. Все их не только знали, но и звали не иначе, как тётя Люба, тётя Шура, дядя Коля, дядя Витя. В ответ вся дворовая детвора была окружена общим вниманием и заботой.
Мы безошибочно знали, кто варит самое вкусное варенье, а кто бесподобно вялит собственноручно пойманную рыбёшку, кто ходит на охоту и может показать настоящее ружьё, а кто умеет резать по дереву и чеканить картины на тонких медных пластинах.
Нас журили и жалели, поучали и давали нам дельные жизненные советы, баловали только что испеченными пирожными и катали по двору на мотоцикле.
Соседи-старшеклассники были не только образцом для подражания и представления о взрослости, но и надежными защитниками от шпаны, ни за что не позволявшими обижать «своих».
Зимой всем двором строили ледяные крепости и горки, а летом ремонтировали песочницы и качели, готовили на Новый год угощения, а на дни рождения — незатейливые, но такие желанные подарки. Оттого и мы, едва «вылупившись» на этот свет, искренне уважали соседей, порой ими гордились и восхищались, вместе разделяя горести и радости, как и положено большой семье…
Двор моего детства позволял ощутить окружность вселенной и найти в ней самого себя, воочию убедиться в значимости своего существования. Час за часом, день за днем, год за годом проживая свою и чужие жизни, ты понимал, что пришёл в этот мир не случайно: в тебе эхом отзываются судьбы близких и дальних людей. Они — то незаменимое живое прошлое, из которого произрастает твоё настоящее…
Сколько бы лет с тех пор ни прошло, сколько бы песчинок ни уронило быстротечное время, всё, всё, что останется со мной навсегда и не исчезнет, не сотрётся из памяти до конца времён будет эхом голосов людей, населявших страну моего детства.
Тени в зеркалах…
Когда-то мы считали, что, если не отводя взгляда смотреть в зеркало, можно одновременно увидеть не только прошлое и будущее, но и всё, что тебе интересно. Вот только долго засматриваться в зеркало нельзя, иначе в отражениях можно затеряться и утонуть. Так говорили взрослые, строго-настрого запрещавшие играть с зеркалами, неустанно прививая к ним уважение вкупе с суеверным страхом, что бесконечно разжигало наш интерес.
Когда мы хотели прикоснуться к волшебству, то непременно брали в руки зеркало. Для наших маленьких чудес годилось абсолютно любое: от помутневшего, напоминающего рыбий глаз овала в старинном мельхиоровом окладе, до неказистого осколка, по случаю подобранного и втайне от родителей припрятанного среди детских сокровищ. Обладатель самого большого и необычного зеркала был в своём дворе если не калифом на час, то пренепременно главным волшебником, приоткрывающим дверь в неведомые миры…